Чудовище

Пальцы с такой лёгкостью смыкаются на его шее. Кто сказал, что убить человека трудно? Кто сказал, что их вообще нельзя убивать? Кто сказал эту глупость, будто… А потом Лёша обнаружил на пороге своей квартиры Матвея. Что-то сразу насторожило его в облике старого друга. Матвей выглядел слишком нервным, в хорошем смысле слова нервным. У него были важные новости. Лёша запустил Матвея внутрь. Час ранний, дома никого, кроме них двоих. Матвей не отваживался до этого вот так, без предупреждения, лезть в его жизнь. Лёша и раньше бы не позволил ему это делать. Он до сих пор не понимал, почему поддаётся ему и почему, как всегда, не может принять единственно верное решение и сказать ему своё твёрдое «нет». — У меня есть для тебя предложение, — говорит загоревшийся чем-то Матвей. Лёша сутулится, присев на кровать с ногами. — Ты о чём? — Хочешь поехать со мной в Ростов-На-Дону? Что-то ёкнуло у Лёши. Он правда это сказал? Он хочет, чтобы между ними было что-то ещё общее? — Почему… Ростов? — Ты мне не поверишь. Лучше скажи, да или нет. «Нет», — подумал про себя Алексей. — Я не могу просто так дать точный ответ. Я должен знать, зачем, надолго ли… Зачем тебе Ростов? — У меня родственники объявились, — вздохнул Матвей. — Мама меня нашла. — Твоя мама? — Бывают другие мамы? — Ты никогда не рассказывал о ней ничего. — Потому что я сам о ней ничего не знаю! Я столько лет жил один. И столько же — с отцом. Я не помню её. Знаю только имя и что она есть. Жива, где она — без понятия. А теперь знаю. Она нашла меня! — В его голосе был гордость. — И о чём вы с ней говорили? Лёша был сильно удивлён. Это и в самом деле хорошая новость. Достаточно хорошая для того, чтобы отодвинуть на второй план злость и старые обиды и поговорить о чём-то стоящем. — Да ни о чём толком. У меня, конечно, много к ней вопросов. Но она нашла меня — это главное. И приглашает меня в Ростов. Она не просто приглашает, но даже… ждёт? — Я… рад за тебя. — Лёша не знал, что и добавить. Звучало немного сомнительно: эта женщина всё-таки мать, имеет все права на то, чтобы знать, где её ребёнок. Даже так — она должна знать это. — Ну так что? Лёша не понял. — Поедешь? — Но зачем я тебе? Матвей пожал плечами. — Не знаю. Мне не к кому обратиться. Я не хочу ехать один. Я хочу, чтобы ты был со мной. Лёша не понимал, о чём он говорит. Что это значит? Как можно хотеть, чтобы он, Лёша, был рядом? Когда он успел это заслужить? Когда вдруг неожиданно от совершенно чужого и незнакомого человека он перешёл к кому-то… нужному? Матвей что, маму боится и стесняется больше, чем его? — А если я откажусь? — Лёш, да проблема не в деньгах. И даже не во времени. Это всё легко уладить. Я же… — Нет. А если я не хочу ехать и потому откажусь? Матвей внимательно на него посмотрел. — Если бы я знал, что ты откажешь, я бы не пришёл первым делом к тебе. Ты почему, кстати, на звонки не отвечаешь? И не пишешь мне ничего? — Лёша трусливо спрятал глаза. — На несколько недель пропал. Занят, что ли? — Да не особо. — И в чём дело? Ты так странно в прошлый раз… ушёл. — Ты меня прогнал, — тупо, заученно озвучил Лёша фразу, которую повторял уже много раз. Ты меня прогнал. Я тебе не нужен. Ты сделал всё, чтобы избавиться от меня. Ты дал мне понять, что нам пора остановиться. Что я сам зашёл слишком далеко. Лёша думал о чём-то похожем. И не мог понять, что пытался ему втолковать Матвей. Эти мысли прочно застряли в его голове. Никаких других не может быть. Это аксиома, она истинна всегда. А Матвей предлагает ему поверить во что-то ещё, противоречащее истине. — Лёша, никто тебя не прогонял! Ну ты чего? — Лёша не стал возражать. Пускай думает, что он соглашается с ним. — Я правда похож на человека, которого задевает то, какие глюки и с участием кого ты видел? Неужели именно это должно было как-то поменять моё отношение к тебе? Лучше бы Матвей не приходил. Лучше бы он никогда не поднимал эту тему вновь. Никто к ней ещё не готов. — Что бы ты ни видел и ни придумывал, малой, это ещё не значит, что это конец света. Не зацикливайся на этом. Было или не было — мы уже должны проехать это давным-давно. Понимаешь? — Да, — инстинктивно ляпнул Лёша. — Подумаешь ещё над моим предложением? — Хорошо. — Ростов-на-Дону, Лёш. Представь. Мама сказала, что есть целый пустой дом, где я могу пожить. И сколько угодно. Мы с тобой съездим хоть на пару дней, развеемся… Не бывал никогда в Ростове-на-Дону? — Нет. — Ну и я тоже. Ещё лучше. — Я подумаю, — сказал Лёша. — Тут не над чем думать. Первая мысль была самой верной из всех. Лёша недоверчиво поморщился: — Предлагаешь выбирать делать то, что хочется? Бездумно? — А для чего жизнь дана? Чтобы думать? — Поехали, — отвечает ему Лёша. У него это выходит как-то зло, упрямо. — Давай. Назло кому? Хотелось бы, чтобы Матвею. Но всё в его жизни почему-то работало точно наоборот: назло одному ему, Лёше.

***

Пальцы с такой лёгкостью смыкаются на его шее. Кто сказал, что убить человека трудно? Кто сказал, что их вообще нельзя убивать? Кто сказал эту глупость, будто человеческая жизнь ценна? Если она и стоит чего-то, то сколько за неё могут отсыпать? Пару крупинок золота? Нет, Лёша не ценит деньги. Он не ценит и людей. Наверное, это потому, что и в своих глазах он уже упал ниже некуда. Если нет цены себе… другие разве имеют значение? Других ты будешь любить больше? Свой первый и последний вздох они делают вместе. Это трогательная минута. Минута близости между ними. Ничем другим её не добьёшься. Её можно испытывать только тогда, когда ты душишь человека и наблюдаешь за тем, как он скоро умрёт, если ты не остановишься. Когда вздоха не хватает, Лёша делает небольшое усилие над собой. Пальцы обхватывают кадык и до ходят до самых сонных артерий. Зрачки Матвея расширяются. Он мотает головой, начинает бороться. Он ещё может дышать. Лёша видит это и понимает — он недостаточно сильно сжал. И тогда он весом своего тела, наваливаясь на Матвея, начинает уже по-настоящему душить его. Никаких вздохов больше. Матвей не будет дышать без него. К нему не придётся ревновать. После смерти, когда он успокоится, то станет принадлежать только Лёше. Никто не сможет, кроме него, завладеть его телом. И уж тем более — душой. Лёша всё заберёт себе. Он уверен в своём могуществе. Если ему понадобится, даже после смерти он сумеет достать Матвея себе. А пока что ему нужно только закончить начатое. Спасти их обоих от того, что ещё грядёт. В глазах Матвея недоумение. Он не верит ему. Он никогда не верил, что Лёша способен причинить ему вред. Но он ведь предупреждал. Лёша отговаривал его от этого. Пожалуйста, не начинай. Не подходи ко мне. Я чудовище. Пожалуйста. Нет. Теперь уже поздно. Надо закончить. Надо убить Матвея, иначе потом всё уже будет бессмысленно. Вот сейчас! Взгляд мутнеет. И отбивается он уже не так сильно, как прежде. Матвей потерял сознание? Можно отпускать? Или лучше подержать ещё минуту? Мерный стук колёс, их обоих качает из стороны в сторону… Успокаивающий, нагоняющий дрёму стук помогает Лёше решить, что… Лёша распахивает глаза в темноту. Он продрог. Он только сейчас замечает, что тонкая белая простынка совсем не помогла ему согреться и почувствовать себя лучше. Лёша садится, опускает ноги с верхней полки. Сколько времени прошло? Сколько он спал? За окном медленно и решительно проползает какой-то убогий и маленький вокзал, на котором поезд даже не делает остановки. Тусклый свет фонарей уводят в сторону, и купе опять погружается во мрак. Но Лёша видит его, озабоченно всматривается в лицо Матвея. Нет, это точно. С ним всё хорошо. Он дышит. Матвей приоткрывает рот и кажется, что даже в воздухе замирает облачко его дыхания. Но звука не слышно. Лёша достаёт телефон. Первый час ночи. Им вообще-то прибывать ещё почти через час. Но лучше ему больше не засыпать — мало ли. Лучше бодрствовать, следить за собой, лучше не дать этому выйти из себя. — Лёш? — слышит он шёпот. — Что? Я тебя разбудил? — Да нет… — Матвей жмурится, запрокидывает руки за голову, упираясь в стену. Лёша различает, как выгибается под простынёй его тело. — Чего ты подскочил? Сколько времени? — Рано ещё. — Ну вот, ложись. Я поставил будильник, если что. — Кошмары, — кратко объяснил ему Лёша. — Да? И что тебе снилось в этот раз? — Твоя смерть. Лёша неторопливо слез с верхней полки. В купе были только они да брызжущий изредка слабый свет за несколькими толстыми слоями стекла. С собой Лёша захватил простынь, которая всё ещё не помогала. — Ты замёрз? — Немного. Матвей сдвинулся в сторону. — Иди сюда. Я погрею. — У тебя тоже простынь. Это не поможет. — Поможет. Вдвоём теплее. Иди. Лёша вздохнул так, будто он уже измучился и устал. Будто он не хотел этого делать. На самом деле он охотно подсел к нему, и Матвей прижался к его плечу. За окном всё ещё так темно и пусто. Всё ещё страшно. Тепло постепенно распространялось по телу. Не было больше никакого сквозняка: жар заливал Лёше щёки. Только раз, кажется, засыпая, Матвей случайно скользнул губами по его шее и тут же опомнился. Они так и сидели, молча, продрогшие, до того, как зазвенел будильник и им пришлось расшевелиться. Прикосновение голых рук, успокаивающий стук колёс — всё это было забыто. Только трудно выбросить из головы то, как просто сжимать чью-то шею, вдавливать пальцы в трахею и желать лишь одного — чтобы это поскорее закончилось. Это не был сон. То, что видел Лёша, слишком реально. Это всё ещё на его коже, следы всё так же ярко горят на нём. Они настолько яркие, что люди, встречающие его на платформе, отводят взгляд и закрываются от него обеими руками. Но даже там свет проходит сквозь них, навстречу. — Матвей?! — слышат они оба несоответственно громкий женский голос. Матвей её не узнаёт. Да он никогда её и не знал. Лёша наблюдает за незнакомыми объятиями и разговорами со стороны, не чувствуя здесь себя ни лишним, ни к месту. — Это мой лучший друг, — представляет его Матвей. — Знаем друг друга уже много лет. Следы на теле Лёши гаснут. Он поджимает губы и улыбается женщине. Если бы только то, что он сказал, было правдой. Но это и не последняя его ложь.