Ветер с севера

Ты проводи до рассвета в дорогу меня Жарким объятием, хлебом, студёной водой. Ты помолись всем ветрам наступившего дня, Чтобы судьба нас свела снова вместе с тобой… Сколот

Проклятый стук в дверь донимал его уже трижды за утро, но Сандор не хотел пробуждаться ото сна. Невероятного, совершенно сумасшедшего сна. Он зарылся лицом в подушку, натянул одеяло на голову и не собирался никак реагировать на происходящее вокруг, разве что начнёт рушиться потолок. Ему и раньше снилось всякое, и Санса чаще всего, но ни одна из грёз прошлого не могла бы похвастаться такой необыкновенной чёткостью и таким острым наслаждением. Всё, что происходило этой ночью — звуки, запахи, голоса и ощущения — было слишком прекрасным, чтобы быть реальностью, и слишком ярким, чтобы быть сновидением. Солнце давно уже пялилось прямо в окно, извещая его, что на дворе не иначе как полдень. Сандор наконец разлепил глаза и перевернулся на бок. Голова была тяжёлой, зато настроение — каким-то по-глупому радостным. Давно он не чувствовал себя так, словно весь этот грёбанный мир прекрасен и наполнен сплошным светом и счастьем. Давно или вовсе никогда. Это было так непривычно, что даже пугало. Всё в нём — и тело, и то, что септоны называют душой — размякло, а в носу будто поселился тонкий коричный запах — что-то ароматное и сладкое, чем душилась Санса. Он принялся вспоминать свои ночные видения, и тело немедленно отозвалось: в паху заныло, и член налился, доставляя определённое неудобство. Он почувствовал, как губы сами собой тянутся в глупую счастливую улыбку и задумался, не так ли чувствуют себя пылкие влюбленные юнцы, над которыми он привык насмехаться, но тут увидел на подушке длинный рыжий волос, и его прошибло холодным потом. Сандор смотрел на него в ужасе и уверял, пытался уверить себя, что всё это только фантазии, что этого просто не могло случиться наяву… Он даже несколько раз закрыл и открыл глаза, надеясь, что это игра расшалившегося воображения. Всё тщетно. Невероятный волосок цвета меди никуда не исчез. Мигом расхотелось спать, а тело напряглось и подобралось, словно он собирался прямо сейчас сражаться с кем-то. Вот только сражаться было не с кем. Разве что с собственным прошлым. Ну или хренов Лотор Брюн явится сюда и предъявит ему за испорченную честь хозяйки. «Быть может, он уже приходил, и стоит только мне выйти из комнаты, как меня потащат на суд. Не придётся ничего говорить и объяснять, я даже не стану оправдываться. Умереть с такими воспоминаниями совсем недурно. А если и нет, завтра утром я уеду отсюда, а глупая Пташка, навоображавшая себе чёрт знает что, останется в замке и постарается всё забыть …» Сам он забывать не планировал. Никогда. Вчерашний вечер воскрес в памяти так ярко, будто отпечатался там каждой долей мгновения. Санса, беспокойно ожидающая его в темноте богорощи с хлипким светильником в руке. Санса, перекидывающая через плечо толстую рыжую косу. Её негромкий голос и звенящий смех. Тысячи шорохов над головой, словно само небо ожило и накинулось на них… Сандор тогда по-настоящему испугался, что ей может грозить нечто страшное и тёмное, и на миг поверил, что в этом древнем северном краю возможно любое колдовство. Сотня крупных чёрных воронов, облепивших белые ветки чардрева, как яблоки в саду мертвецов… И Санса, которую он спрятал от всего мира в своих объятиях. Не впервые так близко, но впервые так волнующе-приятно, что никуда не хотелось отпускать её от себя. Он невольно ждал, что она возмутится и оттолкнёт его, но этого не случилось, и Сандор понял: теперь он окончательно пропал. Эти короткие мгновения, когда она так доверчиво жалась к нему, спрятав свою огненную головку у него на груди, были самыми прекрасными в его жизни. Перепугавшись, она и сама не спешила отстраняться, если бы не безумец Теон Грейджой, припёршийся посреди ночи поболтать со стаей птиц. Тонкая прохладная рука Сансы утащила Сандора в темноту и вела вперёд с той уверенностью, с какой лесная кошка находит дорогу в ночном лесу. По пути ему хотелось смеяться, как придурошному мальчишке, он то и дело лыбился, как ни старался сдержаться. Это было так весело и так сумасшедше — бродить по богороще в темноте об руку с Сансой Старк. Она, кажется, боялась, что их застукают, это и не удивительно. Леди Винтерфелла не к лицу бегать ночами в лес, чтобы вести там беседы с таким человеком, как он. Король Джон, если бы до него дошли слухи, наверняка надрал бы ей за это задницу и посадил под замок, немедленно подыскав в мужья какого-нибудь очередного толстосума… Но она всё равно каждую ночь приходила в богорощу, а он шёл туда, как на привязи, и ждал её, говоря себе, что должен исполнять свой долг и защищать свою госпожу. На деле он чувствовал, что идёт туда потому, что ему нравится разговаривать с ней, любоваться ей и встречать серые предрассветные часы в её обществе. Это определённо было самое приятное поручение из всех, которые ему когда-нибудь давали его хозяева… А впрочем, куда более приятное поручение Санса дала ему чуть позже, когда явилась в его покои тихо и внезапно, как привидение. Самое красивое привидение на всём белом свете, с паутиной и иголками в волосах, с раскрасневшимися щеками и пылающими дикой решимостью глазами. Куда только девалось то кроткое дитя, которое щебетало свои глупости в столице и повторяло всё, чему её научила септа?.. Стоит хотя бы вспомнить, как она недавно защищала его в великом чертоге, наполненном сотнями ненавидящих его северян. В одном её голосе было больше стали, чем во всём арсенале Винтерфелла. Она приказывала им, и они подчинялись… Так произошло и с ним, раз уж принёс ей клятву на верность. Она хотела, чтобы он целовал её, и он не мог ослушаться. Не хотел ослушаться. Попытался, но тщетно… Когда она звала его в богорощу, и они разговаривали обо всяких пустяках вроде его бабушек или её детских игр с братьями, он никак не мог себе представить, что до этого дойдёт. Точнее, он воображал, каково было бы прижать её к дереву, попробовать на вкус её губы, обнять и задрать подол… но сразу же с позором гнал от себя эти недостойные желания. Он с мучительным стыдом вспоминал, как пьяным едва не изнасиловал её в ночь битвы на Черноводной… Хорош бы он был, если бы всё-таки сделал это, поддавшись безумному порыву. Его отрубленная башка сейчас торчала бы на стене этого замка напару с кудрявой черепушкой Джейме Ланнистера. «Напрасно мы сюда приехали», — говорила бы одна голова другой. Сандор хмыкнул. Мысли прыгали туда-сюда и ему никак не удавалось сосредоточиться. Такого волнения напополам с ужасом он не испытывал уже давно. Сандор уткнулся лицом в постель, хранящую восхитительный запах Сансы, зарылся головой под подушку, будто пытаясь спрятаться от этого осознания. Он хотел Сансу, безумно хотел, но никак не мог вообразить, что этого же хочет и она. Вчерашний вечер показал ему, сколь неожиданны порой бывают мысли в женской голове. Быть может, ей прискучило вдовство, и она решила согреть свою постель хотя бы так? Но почему именно с ним?.. Неужели не нашлось никого получше? Сандор скривился. Распутная репутация вдовиц никак не вязалась у него в голове с возвышенным и чистым образом Сансы. Чёрт знает, зачем она это сделала… Наверно, ей было одиноко и захотелось тепла. Хреновый же вариант она выбрала, чтобы погреться. Бездомный, уродливый и без гроша в кармане — не Пёс, не монах, не лорд и не рыцарь. Одно ясно — в скором будущем мертвец. Звучит, как ублюдочная детская загадка. Или она со своими нелепыми понятиями о чести и долге решила так отблагодарить его за какое-нибудь прошлое спасение?.. Да хотя бы за тот бунт в Королевской Гавани. Он тогда нарычал на неё, как бешеная псина, и не дал ей возможности высказать все свои учтивые благодарности. Что если она решила выразить их так? С неё станется. А может, ей просто захотелось развлечься? Да уж, повеселилась на славу. Обхохочешься. Думай — не думай, а сделанного не вернёшь. Завтра он уедет и больше никогда её не увидит. И к лучшему. Может быть, вдали от неё он избавится от чувства вины за то, что не сдержался и поддался на её поддразнивания. О чём она вообще думала, когда шла сюда?.. Ясно как день: этот платок был только предлогом… Неужели она действительно шла к нему для этого?!.. Он никак не мог поверить. Это так невероятно, что просто не может быть правдой… Умом можно тронуться от счастья. Как бы то ни было, после она не оттолкнула его в ужасе, не убежала в слезах прочь, хотя это кидание на кровать и грубое перепихивание вряд ли было похоже на её девичьи грёзы. Она захотела ещё. Просила его… «Хреновы Боги, вы выбрали изощрённую месть. Зачем вам сдалось так жестоко издеваться надо мной?!» Леди наверно надеялась на всякую романтичную хрень из песен, но нарвалась только на оголодавшего от долгого воздержания мужика, который понятия не имеет о том, как следует трахать благородных дам. У него чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда она пришла к нему. Эта восхитительная, сказочная красавица желала, чтобы он её целовал, обнимал, ласкал… И он видел сам, он не мог ошибиться — ей нравилось то, что он с ней делал. Седьмое пекло, ей нравилось!.. Эти мысли наполняли его мучительным счастьем и каким-то священным ужасом одновременно. Прежде он никогда не интересовался, нравится ли лагерным девкам или бордельным шлюхам то, что он с ними делает. Платил деньги и получал своё, не заботясь об их чувствах. И ему никого из них не хотелось обнимать и целовать так, как её … Шлюхи старательно изображали всё, что следует изображать, но он видел ложь в их глазах, и уж конечно никто из них не пытался лезть к нему с поцелуями… С леди всё было по-другому: она сама заводила игры с объятиями и поглаживаниями, а он совершенно раскис ото всех этих нежных глупостей и едва не мурлыкал в её руках, как кот. Дошёл до того, что сам просил его обнять и таял от ощущения невесомых пальчиков, ласкающих его спину. За одно это воспоминание можно было умереть. Сандор со стоном перевернулся на спину и закрыл лицо руками. Ночью всё было иначе — горячо, плавяще, нежно. Ночь прятала прошлое, оставляя только желание и жаркие поцелуи, её запах и голос, шёлковую гладкость кожи, сводящую с ума нежность губ… Холодное рассудительное утро остудило жар и принесло с собой жгучий стыд, сожаление и ненависть к себе. Наверняка Пташка тоже остыла и поняла, что совершила глупость. Да и как по-другому? Это было какое-то наваждение, она просто сильно испугалась там, в богороще… Нечего и думать, будто всё это могло что-то для неё значить. Идиот, он почти поверил. Придурок грёбанный. Хорошо хоть хватило ума не оставлять внутри неё своё семя. Теперь всё это останется только ночью воспоминаний, от которых леди Винтерфелла поспешит избавиться, как только обоз отползёт от замка. Чем бы эта ночь ни завершилась, она сохранится в его собственной памяти до самой смерти. А если вдруг леди Севера опомнится и отдаст приказ обезглавить насильника, то эта смерть может случиться прямо сегодня… В груди противно заныло. Сандор со злостью отбросил подушку в сторону и встал, потягивая затёкшие со сна мышцы. На столе лежал на время позабытый подарок — льняной платок. Он нахмурился и отвернулся, принялся было одеваться, но потом не выдержал и бережно взял его в руки, развернул на ладони, расправив уголки. Подошёл к окну, разглядывая каждый стежок. В солнечном свете вышитые листья чардрева отливали кроваво-алым, а маленькая птичка на ветке казалась одинокой, но как никогда уместной. Санса старалась ради него, думала о нём, тратила своё время и напрягала воображение, чтобы создать эту вещь. Осознавать это было бесконечно приятно, но вместе с тем ему сделалось так невыносимо тоскливо, что он быстро свернул подарок и убрал в поклажу. Весь его небогатый скарб уже был готов к отъезду. Он натянул свои новые северные одежды и вышел за дверь. В общей комнате скучал возле камина вездесущий Хиль Хант. Вчерашним вечером он намеревался рассказать о том, как мило с ним побеседовала Джонелла Сервин, но болтовня о любовных приключениях занимала Сандора в самую последнюю очередь. С кем спит или собирается спать Хиль, его совершенно не интересовало. Но и сбегать, не выслушав, было бы слишком странно: этот любопытный хлыщ мог что-то заподозрить и застать их с Сансой в богороще. Он, конечно, ничего не сказал бы людям Старков, но Сандор не хотел никого посвящать в свои ночные прогулки. Завидев его, Хант оживился и радостно выпалил, с интересом разглядывая его лицо: — Доброе утро, Клиган. Весёлая ночка? — Типа того, — нехотя пробурчал Сандор, намереваясь понять, какой теперь час. — Я заметил, что в последнее время по утрам ты совсем никакой. Наверняка завёл подружку, как Подрик, но всё равно в этом не сознаешься. Надеюсь, это не Марта? Уж больно странно она пялилась на тебя в прошлый раз. Или она просто никогда ещё не видела таких огромных унылых мужиков… — В прошлый раз она пялилась на тебя, — поморщился Сандор. Сегодня ему была в тягость вся эта пустая болтовня. — Я думал, она завалит тебя прямо возле чана с квашнёй. Должно быть, ты взял меня с собой для охраны, двадцать стоунов её веса раздавили бы тебя в лепёшку. — Некоторые женщины не могут устоять, если рассказать им какую-нибудь байку и мило улыбнуться. Разве что наша леди–воительница тверда, как кремень — её ничем не проймёшь. — У неё есть безлапый Лев, на кой ей сдался ты? — Не посыпай мои раны солью, Клиган. Когда я делал ей предложение, я не знал об их симпатии. Да что говорить… Ты пропустил обед. Ну, а всё-таки скажи, с кем ты вчера спал? Готов поспорить: этой ночью у тебя была женщина! — Отвали, Хант, — раздражённо бросил Сандор. Похоже, этот пустобрёх считает, что они теперь закадычные друзья и обязаны делиться рассказами о каждой женщине, побывавшей в их постели. Хиль всё никак не унимался: — Ты выглядишь отчаянно невыспавшимся, но странно довольным, не может быть, чтобы это было без причины. Наверняка присмотрел себе хорошенькую бабёнку. Если не Марта, кто бы это мог быть… В этом замке милых личиков раз-два и обчёлся, кроме разве что леди Сансы… Имя Сансы подействовало на него как удар хлыстом по больному месту. Сандор не выдержал и взорвался: — Заткни пасть, не то я сам тебе её заткну! Оставив изумлённого Хиля смотреть ему вслед с открытым ртом, Сандор развернулся и быстро вышел из комнаты, еле удержавшись, чтобы не пнуть дверь ногой. Во дворе холодный северный воздух остудил голову, и он почти застыдился своей вспышки. Но злость и тоска никуда не делись, внутри грызло и царапало так, что хоть волком вой. Он скривил рот. В прежние времена он, недолго думая, прибегнул бы к проверенному средству — напился бы как свинья. С винным мехом в руках любая тоска переживалась куда проще, но к прошлому не было возврата: пить он бросил. Не стал бы, даже если бы и захотел. А потому выбор был невелик — добрая схватка или тяжёлая работа — такая, чтобы трудить тело до изнеможения. Могилы копать тут было некому и незачем, но он на минуту представил себе, как идёт за ворота Винтерфелла с лопатой в руках под удивлённые взгляды челяди, и невесело усмехнулся. Во дворе было пусто. Сандор взял в арсенале меч и направился к набитому соломой чучелу, которое мальчишки соорудили для своих тренировок, собираясь задать ему хорошенькую трёпку. Через пару минут он заметил Хиля, наблюдавшего за ним издалека, бросил лупить чучело и кивнул рыцарю. Тот подошёл ближе, и Сандор примирительно буркнул: — Бери меч, Хант, хватит мозолить мне глаза. В следующий раз будем сражаться уже с упырями. Хиль Хант с готовностью улыбнулся, будто только этого и ждал: — Я рад, что ты перестал кусаться, Клиган. Твоя правда, вот уж не думал, что когда-нибудь отправлюсь на Стену добровольцем… В арсенале они взяли ещё один меч, пару щитов и вернулись на тренировочное поле. На улице заметно похолодало, но крепкая драка быстро разгоняет застывшую кровь. Если верить россказням, дальше всё будет только хуже: на Стене руки начнут примерзать к мечам намертво, а глаза застывать от холода прямо в глазницах, превращаясь в синие льдинки… Хиль был сносным мечником, но сегодня Сандор брал его бешеным напором. Удары сыпались градом, искры летели в разные стороны, а дерево щитов покрылось десятками свежих зарубок. Когда после очередного яростного удара у щита Ханта, хрустнув, отлетела доска, тот рассмеялся и сказал: — Ты сегодня какой-то особенно злобный, Клиган. Как бы здешний мастер над оружием не посадил нас строгать доски, вместо поездки на Стену. — Плевать я на него хотел, — проворчал Сандор, переводя дух. Хиль Хант раскраснелся и покрылся потом, но улыбаться не перестал. Вечно он скалит зубы, будто всё вокруг его веселит. — Меня никто не спрашивал? — с напускным равнодушием поинтересовался Сандор, пока Хант поправлял шнуровку на сапоге. — Вроде пышногрудой красотки? Нет, таких не было. Это я стучал тебе в дверь. — Хорошо, — ответил Сандор и снова поднял меч. Видимо, казнь за попрание чести леди Винтерфелла отменяется. Сандор посмотрел на окна её горницы, но за стёклами никого не было видно. Спустя час под хмурым взглядом мастера над оружием они вернули покалеченные щиты в арсенал и отправились отмывать пот в подвальные бани гостевого дома. Скоро горячая вода и мыльная пена станут непозволительной роскошью. До Стены немалый путь. Никак не меньше трёх недель, насколько он слышал, и дорога эта не слишком добра к путникам. Она только из приличия называется Королевским трактом, и местами больше напоминает овечью тропу, теперь и вовсе сплошь занесённую снегом. Что ж, они испробуют на себе и это испытание. Перед ужином Сандор, сам не понимая отчего, изрядно струхнул. Давно он не ощущал этого мерзкого холодного шевеления в животе. Он искоренял в себе страх с детства, медленно вытесняя его из сердца, заменяя злостью и яростью, привыкая к виду чужой крови и кишок, приучаясь без омерзения видеть сгнившие трупы и раскуроченные лица. Сражения и смерти, самые маститые соперники и мелкие головорезы из подворотен давно его не пугали, зато вдруг стал пугать взгляд Сансы, которым она могла его встретить сегодня. «Вот грёбанный идиот, какого хрена ты позволил себе это сотворить. Только ты получил достойную службу, как сразу же всё испортил. Неужели ты не мог спокойно исполнять свой долг? Нахрена ты вообразил себе, что можешь бродить с леди за ручку по лесу, можешь целовать её и… всё остальное?», — думал он, злясь на себя ещё больше. Ему всё это никак не было позволено. Какому-нибудь жирному лорду навроде моржа Мандерли — пожалуйста, потому что он по праву рождения должен брать в жёны такую прекрасную леди. Внук псаря и безродной дорнийской кукольницы — дело другое. Он должен охранять госпожу, а не спать с ней. Злость и раздражение вдруг ни с того ни с сего сменялись воспоминаниями прошедшей ночи, от которых хотелось глупо улыбаться, будто безобидный деревенский дурачок. Его бросало от радости к отчаянию, как неуравновешенного сопляка; он не привык к такому и совершенно не знал, что с этим делать. Весь его с трудом обретённый мир разом рухнул, он сам положил его к ногам Сансы и теперь не знал, чего ждать, боясь её презрения и холодности больше казни, которую она могла бы над ним учинить. Сандор попытался привести себя в порядок. Из зеркала на него смотрела мрачная уродливая рожа, и ему захотелось садануть по ней кулаком… Пора отправляться на ужин. Не будет же он отсиживаться тут, в самом деле. Он злобно сжал зубы и вышел из комнаты. Леди Винтерфелла во главе стола была прекрасна, как и всегда. Он каждый вечер исподволь любовался её грацией и изысканной красотой. Он слушал её хрустальный голос, который то был мягок, будто тончайший шёлк, то звенел валирийской сталью. Она на славу научилась менять маски: днём была строгой и холодной хозяйкой Винтерфелла, вечерами смеялась и болтала, словно юная девушка на выданье, а этой ночью… Нет, не стоит даже думать об этом, иначе в конце концов сдашь себя с потрохами. Так недолго очнуться, стоя посреди чертога, во все глаза пялясь на неё и вспоминая, как разметались по подушке эти рыжие волосы, как жарко дышали пухлые губы и как обнимали его за плечи эти красивые руки… Сандор прошёл, не глядя по сторонам, и плюхнулся на своё место, наверняка нарушив какое-нибудь правило из этого сраного застольного этикета. Санса преломила хлеб, и, как всегда, начались тягомотные беседы, за которые хотелось возненавидеть эти ужины. Но их стоило любить хотя бы за то, что он мог глазеть на неё, сколько хотелось, ведь все остальные занимались ровно тем же самым, пока она что-нибудь рассказывала. На сей раз она вдохновенно произносила нечто вроде благословений на грядущую битву, но Сандор не разбирал слов. Тугое чёрное платье и вдовий узел никак не вязались с её обликом. Она выглядела безупречно, но всё это было ей чужим. Хотелось сменить эти проклятые скорбные тряпки на что-то яркое и воздушное, лучше на вовсе ничего, а тугой узел распустить и зарыться в волосы пальцами. Сандор потряс головой, чтобы отогнать навязчивые видения. Тихий остров научил его молчанию и смирению, но сейчас, когда искушение сидело так близко, сложно было не думать о ней. Он ехал сюда с желанием служить и подчиняться приказам, но Санса спутала ему все намерения, смутила, околдовала и заставила раскиснуть от острого, настоящего счастья. Он и представить себе не мог, что такое может с ним случиться. Ему стоило огромных усилий не пялиться на неё всё время, но он постоянно ловил себя на том, что смотрит и не может отвести взгляд. Ужин закончился быстро, и Сандор так и не мог вспомнить, отправил ли в рот хоть что-нибудь. Определённо, с ним творится какая-то хрень, и дать этому название он был не в силах. Хиль Хант обозвал бы это любовью, но Сандор никак не мог соотнести это слово с собой. Он не собирался и сегодня слушать чью-то болтовню, поэтому молча ушёл в свои покои, сделав вид, что не услышал, как Хиль его окликнул. Он плюхнулся на кровать и угрюмо уставился в тёмный потолок, даже свечу зажигать не стал. Через пару часов ему нужно будет идти в богорощу. Или больше не нужно? Он так ничерта и не понял. Едва только он решил, что нашёл свой путь и своё призвание, что всё в его жизни просто и понятно, как Санса смела это равнодушие и спокойствие одним взмахом рыжей косы. Что за комедию она ломала перед ним в богороще?.. Что за глупые молитвы, если она ни разу даже не повернулась к своему деревянному богу? Всё это время они только разговаривали друг с другом обо всякой ерунде. Зачем она это затеяла? Зачем рисковала своей репутацией? Что за непонятные игры, которых он не понимал и никогда бы понять не смог? Он много лет охранял Серсею и привык, что женщины взбалмошны и часто сами не знают, чего хотят, но никак не думал, что и милая нежная Санса такая же… В столице она была сама невинность, но сейчас изменилась. Это всё проклятый Мизинец научил её притворяться, не иначе. Но на кой ей сдалось соблазнять высоченного безродного недоумка без гроша в кармане? Соблазняла бы Ланнистера, он хотя бы богат и хорошего рода… Сандор злился на себя за то, что плохо думает о ней. На Тихом острове в облике небесной Девы он часто представлял Сансу. Даже у деревянной статуи Девы в септе ему виделось её лицо. Такой хотелось служить и преклоняться перед ней… Санса была юна и красива, она казалась ему истинным образцом добродетели. Проклятый Джоффри оскорблял её и приказывал избивать, а Сандор каждый раз заходился в приступе еле сдерживаемой ярости. Порой ему казалось, что ещё немного и он свернёт засранцу его тощую шею, и только мысль, что Санса может в этом случае оказаться виновной, охлаждала его пыл. Он вдруг начал ненавидеть столицу, бесился от своего бессилия и сам не знал, как разорвать этот дурацкий круг. Раньше, до неё, всё было гораздо проще. Можно было жить и не заботиться ни о ком, кроме себя. Когда пришлось думать о ней больше, чем о своей палёной шкуре, жизнь вдруг перевернулась с ног на голову и больше никогда не стала прежней… Новость о том, что её отдали карлику, чуть не пригвоздила его к месту. Не этого она заслуживала, никак не этого. Не безродного злобного Пса, но и не эту мерзкую похотливую горгулью, а кого-то лучшего, кто заботился бы о ней и кто мог бы снова научить её улыбаться. Ни Пса, ни Беса, ни Мизинца и ни жирного северного лорда с салом вместо мозгов. Сандора просто рвало на части от мыслей о том, сколько всего она пережила. И зачем она теперь делает всё таким сложным? Зачем идёт к нему и дарит своё тело, зачем целует его гадкие ожоги и обнимает его плечи? Зачем. Зачем. Зачем. Не было ответа. В этой клятой романтике он нихрена не смыслил. Он знал только, что всё на свете отдал бы за ещё одну такую ночь. Но это были только громкие слова: на службу его приняли, но он как был голодранцем, так им и остался. Выждав положенное время, он приказал себе собраться и перестать распускать нюни. Как бы ни было стыдно, он должен сопровождать леди в ночном лесу, не то глупую Пташку может поймать кто-то ещё, гораздо худший. «Кто может быть хуже тебя, урод? Ты вчера завалил её прямо на этой кровати». Вдруг она сегодня вообще не придёт. В первый миг он подумал об этом с облегчением — тогда он наконец выспится перед тяжёлой дорогой и обретёт шаткий душевный покой, — но сразу же затосковал, представив, что не увидит её лицо и не услышит чудесный голос, колокольчиком звенящий в ночи. А главное — что этой ночью будет спать один. Пошло оно всё в пекло!.. Пока он, чертыхаясь, зажигал свечу и разыскивал по всей комнате скинутые в приступе гнева сапоги, дверь его покоев отворилась, и в них явилась Санса. Безупречно красивая и невероятно идеальная. Сандор выпрямился и глупо уставился на неё. Долбанный сапог выскользнул из рук и со стуком ударился об пол, Санса проводила его взглядом и улыбнулась. — Я не помешала тебе, Сандор? — спросила она, закрыв дверь. Засов предусмотрительно щёлкнул: она не желала, чтобы кто-то знал о её ночных прогулках по чужим комнатам. — Нет, Санса. Миледи. Я думал, вы сегодня идёте в богорощу. «Что ты несёшь, идиот?» — Я думала, мы с тобой на «ты», — улыбнулась она. Он ничего не мог противопоставить её красоте, а злость и недоверие испарились, как утренняя роса. Оставалось только глазеть на неё и надеяться, что рот закрыт. Санса расстегнула пряжку плаща и повесила его на колышек возле двери. Плотное серое платье обнимало её фигуру, а рыжая коса перекинулась через плечо. — Зачем ты делаешь это, Санса? — спросил он пересохшим горлом. — Зачем приходишь и мучаешь меня? — Если тебе неприятно, я могу уйти, — пожала плечами она. Он чуть не застонал вслух. — Неприятно?! Это, седьмое пекло, единственное, о чём я мечтал все эти годы. Я каждую грёбанную ночь думал о тебе после Черноводной. Но ответь мне, зачем?! — Потому что я хочу. Хочу побыть счастливой хотя бы оставшееся время. Разве я не достойна этого? — Ты достойна куда большего, чем я. — Позволь мне самой это решать. На это ему нечего было возразить. Санса подошла ближе и посмотрела ему прямо в глаза: — Завтра ты уедешь. Давай не будем терзаться сомнениями или искать глупые причины. До рассвета не так много времени. Сандор сдался. Ему и самому смертельно надоело ковыряться в себе и искать во всём случившемся подвох. Его мечта, его небесной красоты женщина стояла рядом, а он отбрыкивался от неё, будто норовистый конь. Если она пришла снова, было бы непростительно портить эту сказку словами и нелепыми возражениями. На сей раз он не стал ожидать, пока она начнёт первой. Вчерашней ночью он выяснил, что она любит поцелуи, и теперь он не будет заставлять себя упрашивать — он тоже распробовал этот вид удовольствия. И раз уж у них есть эта последняя ночь, он намеревался провести её самым лучшим образом. Он обнял Сансу и привлёк к себе, вдыхая дивный запах её волос, склонился к ней и поцеловал со всей нежностью, на которую был способен. Она с тихим вздохом обвила тонкими руками его шею, окутывая сладким ароматом корицы, и Сандор двинул бедрами, прижимая её к себе ещё сильнее, давая ощутить своё желание. Ему было почти больно от того напряжения, которое он чувствовал в паху. Санса напряглась в его руках, изгибая спину, он ощутил её упругие груди. Тонкие пальчики зарылись в его волосы, и он едва не зарычал от бешеного желания взять её прямо там. Но ему совсем не хотелось пугать свою леди, он подхватил её на руки и, не переставая целовать, опустил на постель. Потом вспомнил кое-что, подошёл к окну и плотно задёрнул занавески — ни к чему посторонним глазеть в окна и видеть то, что никто видеть не должен. Зажёг ещё пару свечей и вернулся к прекрасной женщине, ожидавшей его на кровати. Санса, озарённая мягким мерцающим светом, смотрела на него блестящими глазами, и в полутьме комнаты было видно, как раскраснелись нежные щёчки и приоткрылся яркий рот. Сандор засмотрелся на неё. Сел рядом, любуясь, стараясь запомнить каждую чёрточку, вобрать в себя её всю, насладиться этой красотой… Замирая от волнения, протянул руку и провёл по щеке, ощущая бархат кожи — такой белой и гладкой, коснулся манящих губ, ждущих его. Хотелось зацеловать её до беспамятства. Мысль, что эта восхитительная женщина выбрала его, сводила с ума. Как это возможно?.. Санса развязала шнурок, стягивающий толстую косу, и начала расплетать медные пряди одну за другой. Сандор смотрел, как порхают изящные пальцы, выпуская на волю целый водопад роскошных волос. Она делала это для него… Это было как приглашение и одновременно безмолвное признание, говорящее лучше всяких слов — она здесь потому, что хочет этого сама. Сандор не выдержал и притянул её к себе, запустил руки в густые шёлковые волосы, целуя со всем жаром. Опрокинул на кровать и продолжал целовать, крепко обнимая, всё смелее проводя ладонями по гибкому телу, с радостью ловя её вздохи. Его руки спустились с хрупких плеч на узкую талию и, чуть помедлив, ещё ниже, на совершенные округлости ягодиц. Он не удержался и несильно сжал эту прекрасную выпуклость, уже плохо соображая от страсти, задрал подол и провел рукой по стройной белой ножке, всё выше, выше… Санса откинула голову, выгнулась и сжала его плечи, будто прося о чём-то, и он понял, что больше не может ждать. Сандор быстро встал и поднял её с постели, помогая снять платье… Освободился от собственной рубахи. Санса стянула с себя тонкую нижнюю сорочку, и он ослеп от совершенной красоты её нагого тела, открывшейся ему. От безупречной молочно-белой кожи будто исходило слабое сияние, он заворожённо смотрел на налитые полушария грудей с розовыми сосками, точёные плечи, руки… Плавный изгиб талии, мягкий животик и тёмно-рыжие завитки между бедер… Невиданная, захватывающая дух, божественная красота. Сандор застыл в оцепенении, не в силах двинуться с места. Поднял руку и, как во сне, медленно и осторожно коснулся ямочки между ключиц, замирая от восторга, проследил пальцами тонкую косточку, огладил плечико… Он касался её очень бережно, едва дотрагиваясь, и собственные мозолистые жёсткие руки казались ему слишком грубыми на фоне этой идеальной кожи, недостойными трогать такую красоту. Санса взяла его руку и прижалась к ладони щекой, прикрыв глаза, а потом положила себе на пояс. Взяла другую руку и повторила то же самое. Сделала шаг навстречу и прильнула обнаженной грудью к его голой коже, он ощутил твёрдые горошины сосков и то, как узкие ладошки легли ему на спину… Содрогаясь от удовольствия, Сандор заскользил ладонями по тончайшему шёлку кожи, сильнее прижимая к себе и умирая от желания взять её немедленно, грубо и жадно, как вчера. Член натянул завязки бриджей так, что стало больно, но он терпел. Ему не хотелось, чтобы она запомнила его каким-то мужланом. Он не имел ни малейшего понятия о том, как следует ласкать леди, но изо всех сил старался дать ей то, чего она хочет. Сандор склонил голову и нашёл сладкие губы, податливо раскрывшиеся ему навстречу. Он целовал её с каким-то отчаянием, не в силах больше сдерживать рвущуюся наружу страсть. Ему казалось, что если он не возьмёт её прямо сейчас, то сойдёт с ума от нестерпимого желания обладать ей, сделать своей снова и самому принадлежать ей безраздельно. Не переставая целовать и гладить, он уложил её на постель, рванул завязки бриджей, торопливо распутывая их и едва не шипя от нетерпения, раздвинул ей ноги. Санса с готовностью развела их шире, принимая его, и он вошел в неё, едва сдерживая стон, с наслаждением ощущая, как член скользит в горячей влажности узкого лона, и слушал как самую прекрасную музыку прерывистые вздохи, теряя голову от острого, никогда прежде не испытанного чувства, родившегося в груди. А потом они попали в сладкое безвременье, в котором были два тела, стремящиеся слиться в одно, два стона наслаждения, одновременно рвущиеся с губ, обоюдные крепкие объятия и слепящее счастье … Санса лежала рядом, раскрасневшаяся, растрёпанная и невыразимо прекрасная. Отчего такая умопомрачительная женщина обнимает и целует его?.. Сандор не мог этого понять и не хотел об этом думать. Всё, что им осталось, это последние несколько часов. Она села на постели и снова начала перебирать свои длинные волосы цвета осенних листьев. Сандор смотрел на неё, не отрывая взгляд, стремясь запечатлеть в памяти её образ и никогда больше не отпускать его из сердца. Она улыбалась ему, но глаза всё равно остались грустными. — Знаешь, — сказала она вдруг, — хоть ты и родился в Западных землях, в тебе есть настоящий север. Ты схож с северянами нравом и внешностью. Твоё место здесь, в этом краю. — Вот уж никогда бы не подумал, что всё так обернётся. — Я тоже удивлена, как славно всё сложилось. Так и должно было быть, и боги сплели ниточки судеб ровно такими, как задумано. Ты ведь знал, что на Севере почти нет рыцарей? Сандор улыбнулся: — Я никогда не размышлял об этом, Санса. Чтобы стать рыцарем, нужно отстоять бдение в септе или хотя бы принять посвящение именем Семерых, так что кажется верным, что на Севере их нет. У вас другие боги и другие обычаи. — Мой отец с восьми лет воспитывался в Орлином Гнезде у лорда Джона Аррена. Там же жил и Роберт Баратеон, ещё не король, а всего только мальчишка, и они были очень дружны. Отец привёз с собой на Север уважение к рыцарству и их обетам. Он всегда с восхищением говорил о короле Роберте и доблестных рыцарях Королевской Гвардии, о Барристане Отважном и Эртуре Дейне и многих других. Мои братья были очарованы этими рассказами. Порой они слишком уж забывались, рассуждая, что наши северяне хуже, ведь они не могут похвастаться этим званием. Тогда наш мейстер Лювин говорил: человек не становится достойнее и доблестнее, когда к его имени приставляют слово «сир». — Ваш мейстер был мудрым человеком, — усмехнулся Сандор. — Это так. Странно, что я его не слушала… Знаешь, однажды я сказала Меррину Транту в лицо, что он не истинный рыцарь. Сандор выпучил на неё глаза: — И что этот гад тебе ответил? — Ничего. Он как будто даже не услышал, хотя я сказала ему чистую правду. Сандор невесело рассмеялся. Только Пташка могла ляпнуть такое королевскому гвардейцу, больше никто до этого не додумался бы. — У Транта в башке индюшачьи мозги. Не думаю, что он размышлял о том, достоин ли он своего рыцарского звания. И он, и Борос Блаунт носили свои плащи, раздуваясь от гордости, как жабы по весне. Но я слышал, Транта в день побега Арьи побил простой учитель танцев, а Борос сдал короля Томмена первому же отряду разбойников. Блаунта спасло от смерти только то, что этот отряд был нанят Бесом. Санса печально улыбнулась: — Тирион всегда был хитёр. Должно быть, он желал избавить короля от такого бесполезного гвардейца. — Если и так, затея ему не удалась, — Сандор помолчал немного, а после спросил: — Санса, мерзкий карлик… Тирион… Он хорошо с тобой обращался? — У меня нет причин его ненавидеть. Он числится моим первым мужем, но этот брак я расторгла в Долине. — Как ты сумела? — Санса в который раз смогла его удивить. — Тирион не стал осуществлять его на ложе, — пожала плечами она. — Он сказал, что не возьмёт меня против моей воли. Сандор выдохнул. Тирион Ланнистер — его уродливая физиономия, целующая Сансу и его короткие ручки, трогающие её тело — часто появлялся в его воображении и заставлял рычать от ненависти. Это похотливое создание менее всех было достойно быть мужем Сансы Старк. — Почему ты его ненавидишь? — спросила вдруг она, прищурив глаза. — Ты не должна была ему достаться. Этот мерзавец уже был женат однажды, и ничем хорошим для его жены это не кончилось. — Он говорил мне, что его первый брак был короток. — Бес женился на простолюдинке втайне от отца и наслаждался её телом, сколько хотел, а потом девчонку отдали целой толпе гвардейцев Утёса. Я слышал, карлик и сам напоследок взгромоздился на неё, заплатив ей за удовольствие золотым драконом. Куда он дел её после, я не знаю. Не слишком приятная тема для беседы, но Санса сама захотела знать. Она надломила брови. — Как мне жаль бедную девушку… — Я чуть не умер от ужаса, когда узнал, что ты досталась ему. Санса улыбнулась и легла рядом с Сандором, прижавшись к его боку. — Он меня не обижал. Но говорят, будто он оседлал огнедышащего дракона и служит десницей драконьей королевы. Если они прибудут на Север, то Тирион может припомнить мне и наш брак, и мой побег. — Если он тронет тебя, я убью его вместе с его драконом. Это не было пустой похвальбой. Это было чистой правдой. — Будем надеяться, до этого не дойдёт.  — А лорд Мандерли, он… — Тебе не терпится узнать о каждом из моих мужей? — рассмеялась Санса. — Я хочу тебя успокоить. Гаррольд Хардинг был тем ещё недоумком, но он не посмел бы меня обидеть в замке его опекунши леди Аньи. Охота и любовницы занимали его куда больше, чем скучная я. Малыш Роберт Аррен был восьми лет отроду и видел во мне скорее свою матушку, чем жену. А лорд Виман был огромным добродушным стариком, совершенно бессильным в постели. Как видишь, я была в полном порядке без твоего присмотра. Улыбка Сансы светилась лукавством. Сандор усмехнулся, скрывая смущение. — Прости, что выпытываю. Я не находил себе места, раздумывая, что с тобой стало. — Я тоже часто думала, куда ты подался после битвы на Черноводной. Но я не хочу сейчас о них вспоминать. Я хочу целоваться с тобой, — сказала Санса, и Сандор на время выбросил всё из головы. Он прижимал её к себе и наслаждался её губами, гладкостью кожи, чистым сладким запахом волос… Осознавать, что сегодняшнее утро станет последним, было невыносимо. Четверть часа, час, несколько часов… Он не знал, сколько длился их поцелуй. Он предпочёл бы, чтобы он никогда не заканчивался… А потом настала очередь Сансы разглядывать его. Сандору стало почти неловко от того, как внимательно она изучала его шрамы, которых у него было великое множество. Ей непременно хотелось узнать, когда и как они были получены. Он стал рассказывать, про себя удивляясь, зачем ей это нужно, а она осторожно водила пальчиком, трогала каждый, будто боясь причинить ему боль. Он заметил, как она изменилась в лице, увидев его изувеченное бедро. Помедлила и решилась — накрыла ладошкой глубокую уродливую впадину, погладила нежно, и у Сандора на миг отчего-то перехватило дыхание. Она хотела что-то сказать, но он не дал, и они снова целовались, как безумные, и никак не могли насытиться друг другом… Небо за окном налилось свинцовой темнотой, какая бывает только перед тем, как начнёт светать. Санса поднялась, грациозно потянулась и подошла к столу выпить воды. Длинные медные волосы рассыпались по спине, касаясь ягодиц. Сандор протянул руку на пол возле кровати, где были сброшены его штаны, и вытащил из поясных ножен кинжал. Санса вернулась в их постель и с любопытством посмотрела на него. Он придвинулся ближе, и её кожа покрылась мурашками — от страха или от холода, он не знал. — Ты хочешь убить меня, Сандор Клиган? — спросила она жарким шёпотом. — Я хочу отрезать прядь. На память*. Санса улыбнулась и перекинула на плечо весь поток шёлковых рыжих волос. Сандор запустил руку в их густоту и вытащил тонкую длинную прядь. Такую, чтобы не изуродовать эту красоту, но чтобы память об этих ночах всегда оставалась с ним. Один быстрый взмах ножа, и дело было сделано. — Ты напомнил мне кое о чём, — сказала Санса тихо. Её лицо было совсем рядом с его. — Что именно? — За мной долг. Я обещала тебе песню. — Я взял её у тебя, разве ты не помнишь? — Не ту, что должен был. Верно, не ту. Он услышал только Гимн Матери, хотя просил спеть слезливую балладу о Флориане и Джонквиль. Сандор всегда считал нелепой эту историю о безродном рыцаре-дураке и благородной даме, но, пожалуй, в ней всё же имелся смысл. Санса любила её, а нищий дурак прямо сейчас обнимает благородную даму на этой постели. Она отстранилась, прикрыла глаза и начала петь:

На Девичий пруд шесть красавиц пришли, Купаться и петь над водой. Летел звонкий смех и плескались они, А голос девицы одной, Как чистый ручей лился он и сверкал, Хрустальным звучаньем маня. Увидел её рыцарь сир Флориан В лучах уходящего дня… Волос её шёлк с нежных плеч ниспадал, Плащом укрывая до пят. Такой красоты прежде он не видал, И замер, волненьем объят. А дева очей ледяной синевы Смущённо потупила взор. Он был некрасив и незнатен, увы, Но меч его славен и скор. «Моя госпожа, с вами я незнаком, — Смиренно тут рыцарь изрёк. — Когда Флорианом, когда Дураком Зовут меня. Дал я зарок Прекрасной возлюбленной жизнь посвятить, И это не сказка, а быль. Позвольте лишь имя мне ваше спросить?» Она отвечала: «Джонквиль». Он ей поклонился и двинулся прочь. Смеялись над ним при дворе. А дева та глаз не сомкнула всю ночь В раздумьях о нём. На заре Послала она вслед за ним, разыскать Отважного рыцаря след. Но тщетно — успел далеко ускакать. «От лютых невзгод и от бед Прошу вас, о боги, его сохранить», — Молилась девица в слезах. И в думах таких проводила все дни, Тоскуя о нём, и во снах Являлся он ей то под видом шута, То принцем из девичьих грёз. А рыцарю чести к чему красота, Коль сердцем служение нёс? Однажды весть славную ей принесли — Повержен злодей-великан! … Но с именем милым любимой Джонквиль Погиб рыцарь-шут Флориан… **

Пока она пела, он задыхался от её красоты и волшебного, хрустальной чистоты голоса. Песня закончилась, и Сандор не мог сказать, где он — на небе или на земле, в глазах предательски щипало, точно он вот- вот разревётся. Зато сама Санса плакала и не скрывала своих слёз. Это испугало его. Он не умел утешать и совершенно не знал, что делать с женскими слезами. — Санса, ты… Что случилось? — Я не хочу, чтобы сегодняшняя ночь заканчивалась. Я хочу провести вместе тысячи таких ночей. — Это невозможно. Завтра я уеду. — А если ты не вернёшься? — Я постараюсь вернуться… — Будь все иначе, мы могли бы быть женаты. Мы бы были мужем и женой перед богами и людьми, и никто не посмел бы нас разлучать — ни живые, ни мёртвые. — Так не бывает, Санса. Ты из великого дома, а я — внук псаря и кукольницы. Никто и никогда не позволит такой брак, даже если бы мы захотели. — Причина в другом. На мне лежит проклятье. — Что ещё за хреново проклятье?.. — Люди говорят, что я — чёрная вдова, ведь каждый мой муж умирал вскоре после заключения брака. Я не могу позволить тебе умереть. Сандор опешил. Воистину, женские головы работают не так, как мужские. Любому ясно, что брак высокородной леди с собственным слугой, не имеющим ни замка, ни земель будет неравным. Это испортит её репутацию и оскорбит честь её семьи. Восемь тысяч лет насчитывал род Старков. Его собственный — едва ли шестьдесят. Невозможно. Несбыточно. Не стоит и мучать себя подобными фантазиями. Но Санса будто не думала об этом и говорила о каком-то глупом проклятье, которого вовсе не существовало. Кто виновен в том, что в мужья ей доставались карлики, идиоты, дети или старцы, которым, чтобы умереть, достаточно было только сожрать чуть больше за ужином… Он вдруг снова разозлился на судьбу и богов за то, что они так мучают её. — Когда война закончится, Джон подберёт тебе достойного мужа. Ты будешь счастлива. Эта речь далась ему нелегко. Санса сверкнула глазами и зашипела, словно дикая кошка. — Я не собираюсь ни за кого замуж, глупый ты Сандор Клиган. С меня довольно этих дурацких лордов, которые зарятся на мой титул. Я навсегда останусь вдовой и не приму больше ни одного их предложения. — Ты сама не знаешь, что говоришь. Я взял бы тебя в жёны, если бы это было возможно, Санса. Я хочу назвать тебя своей больше всего на свете, и нет никакого дурацкого проклятья, кроме моего имени. Это единственное, что стоит между нами. — Тогда идём. — Куда?.. Определённо, Санса Старк создана, чтобы выводить его из душевного равновесия. — В богорощу. — Что ты задумала, Пташка?.. — Свадьбы на Севере коротки. Достаточно клятв перед сердце-древом, чтобы двое стали одним. — Неправда. Нужны герольд и свидетели. Нужен посажённый отец и свадебные плащи с гербами домов. Нужен пир, в конце концов. — Отца меня лишили, и никто во всём мире не сможет мне его заменить. Свидетелями нам будут сами боги, а герольдами наши сердца. За пир сойдёт этот кувшин воды. На это ему нечего было ответить. Заплаканная, испуганная и потерянная, но полная отчаянной решимости, она вцепилась в его руку, а он только и мог просто быть рядом. Похоже, она верила, что эта затея поможет ей справиться с ужасом от предстоящей войны. Сандор никогда всерьёз не считал, что вернётся со Стены. За время пребывания в замке он довольно успел наслушаться сплетен слуг и рассказов солдат, чтобы понять, что на севере не просто очередная заварушка с одичалыми. Там война, которая будет вестись до победы. Вот только до чьей победы, хотел бы он знать. Санса со стюардом и капитаном стражи часами подряд обходили крепостные стены и как будто всерьёз готовили замок к обороне. Значит, Джон не шлёт ей хороших вестей. Как защищаться от живых людей и заключать с ними мир, как вести осаду и оборонять крепости — всё это Сандор хорошо понимал. Понять, как вести войну с мёртвыми, он до сих пор по-настоящему не мог. — Ты не знаешь, что творишь. — Я знаю это лучше, чем кто бы то ни было. Сандор встал и поднял её с постели: — Идём. Она робко улыбнулась. Что бы она ни затеяла, он исполнит это, если она утешится хотя бы на время. От этих клятв никому не будет вреда. Свидетелей им нет, посажённого отца тоже. Никто о них вовсе не узнает, и её честь они не замарают. Когда он погибнет или когда Санса одумается, она легко сможет снова выйти замуж. Это почти шутка, и навредить она никому не может, только помочь. Жаль только, если она после этого уверится в своем проклятье. Назвать Сансу Старк своей женой было настолько невероятной идеей, что он никогда об этом даже не думал. Он мечтал обнимать её, спать с ней, но свадьба… Слишком безумно, слишком невыполнимо. Он не создан для семьи и брака, у него за душой ни гроша — нет ни земли, ни замка, и не на что содержать жену. Тем более жену такого высокого рода. Никогда в своей дурацкой жизни он не думал, что будет женат. Видимо, боги и на этот раз решили над ним посмеяться. Они быстро оделись, накинули на плечи плащи и осторожно выглянули в коридор. Он был пуст. В гостевом доме часовые несли свой караул только на втором этаже возле покоев леди Сервин. Сандор как можно глубже надвинул Сансе на голову капюшон и, взяв её за руку, повёл в богорощу. — Какое ясное небо сегодня, — сказала она вдруг. — И славно. Говорят, снег во время свадьбы означает брак без любви… Сандор хмыкнул. Во время этой свадьбы должна разразиться гроза с молниями, чтобы пришибить жениха прямо на месте, не иначе. — Что я должен говорить? — спросил он Сансу, пока они крались по каменной тропинке. — Я ничего не смыслю в свадебных обетах, тем более приносимых деревьям. — Ты должен сказать «Кто идёт предстать перед божьим ликом?», а после представиться сам и спросить, беру ли я тебя в мужья. Затем каждый из нас приносит брачные обеты в своём сердце, и мы меняемся плащами. — Как бы не запутаться, седьмое пекло. Санса хихикнула: — Боги услышат тебя в любом случае. Сандор опасался снова застать возле дерева Теона Грейджоя, но на сей раз тут никого не было. Должно быть, ночь и присутствие Сансы делают его безумным. Утром он будет сгорать от стыда и раскаяния, но сейчас ему было легко, а голову туманило без вина и мёда. — Я даже не северянин, — сказал он ей, надеясь образумить хотя бы так. — Твои боги не примут меня. — Теперь ты — человек Севера, ты давал мне обет, — ответила ему Санса. За дни, проведённые здесь, он дал больше обетов, чем за всю свою жизнь, и каждый из них был верным. Они встали вдвоём возле дерева и взялись за руки. Скорбный лик на громадном белом стволе смотрел на него глазами сотен поколений Старков, но всё это было не совсем по-настоящему, так что дереву было нечего им возразить. Он перестал сомневаться и переживать. — Кто идёт предстать перед божьим ликом? — с трудом выговорил Сандор, начиная эту игру. — Санса из рода… — тут она задумалась на миг, но быстро назвала своё изначальное имя, — … Старков. Взрослая и расцветшая женщина, законнорождённая и благородная, я явилась просить благословения богов. Кто берёт меня в жёны? — Сандор из дома Клиганов. Берёшь ли ты меня в мужья? — Беру! — голос прозвучал звонко и уверенно, и Сандору показалось, что он отразился эхом от стволов деревьев и загулял по богороще. Санса первой опустилась на колени и потянула его вниз. Он должен был принести свои молчаливые обеты перед этими незнакомыми ему северными богами и вовсе не знал, что должен сказать им. Клясться? Обещать? Молиться? «Я обещаю вам хранить эту женщину, как только могу. Обещаю ничем не оскорбить её. Обещаю отдать за неё жизнь, если понадобится, и отпустить её, если она передумает. Я никогда не молился вам, но теперь прошу вас сберечь её ото всякого зла. Пусть в её жизни не будет больше боли и потерь. Пусть она будет счастлива — со мной или без меня». Странные свадебные обеты, но для этого странного неправильного обряда, пожалуй, в самый раз. Он стоял на коленях перед самой вечностью и слушал тишину. Санса беззвучно шевелила губами. Это были её боги, и она лучше всех знала, что им говорить. Когда она завершила молитву, они поднялись с колен. — Плащ, — тихо сказала Санса. Сандор повернулся к ней и долго возился с застёжкой. Руки почему-то дрожали и не слушались. Санса сняла с себя свой собственный, и Сандор укрыл её плечи новым меховым плащом, только недавно полученным им в этом замке. Его жена, подумать только. Пусть всего на одну короткую ночь, пусть только до его скорой смерти, и пусть этот обряд нельзя назвать настоящим, но она стала его женой. Перед этим тысячелетним ликом, окружённые туманом и деревьями, древними, будто сама жизнь, они стали единым целым. Голова кружилась от счастья. Он обнял её и целовал долго, бесконечно долго, пока последние звёзды меркли перед первыми лучами рассветного солнца. Поднявшийся ветер зашевелил ветви деревьев и заставил их оторваться друг от друга. Чардрево казалось живым, но в нём больше не чувствовалось угрозы. — Ветер с севера, — сказала Санса. — Боги услышали и приняли наши обеты. Она отстранилась и посмотрела ему прямо в глаза: — Ты должен вернуться, слышишь? Ты вернёшься, пообещай мне. — Я постараюсь, Санса. Я постараюсь.