Ветер с севера

Я нашёл все вопросы, я нашёл все ответы — Всё, любимая, просто: это ты — моё лето, Это ты — моя осень, это ты — мои звёзды, Это ты рассказала, что бывает не поздно… В. Самойлов

Птицы вопили так, что в ушах звенело. Они выводили трели, чирикали и пищали на все лады, точно хвастались друг перед другом своими голосами. Воздух был наполнен запахами прелых листьев и земли, но из низин отчётливо тянуло холодом, хранящим воспоминание о снегах. Весенний лес жил своей жизнью, совсем не обращая внимания на людей, блуждающих в его брюхе. Сидя в седле, Сандор молча смотрел на стволы великанских сосен, подпирающих небеса. Где-то в подлеске мелькал чёрный хвост Лохматого Пёсика, рыскающего по кустам. Кажется, он взял след, и теперь носился кругами, распутывая заячьи петли. Рикон Старк ехал рядом, с интересом оглядывая лес. Сандор покосился на него. Этот мальчишка — будущий лорд Севера, но выглядит, словно какой-нибудь дикий сынок Тормунда. Его рыжие волосы всегда растрёпаны, одежда порвана, руки грязны, а в сапогах таятся пара-тройка ножей с костяной рукоятью. Санса говорила, что он и раньше был немного дикарём: в раннем детстве он часто стоял на своём и мало слушался взрослых, но время, проведённое на Скагосе, кажется, сделало из него настоящего одичалого. Сансу это раздражало и умиляло одновременно, а Сандор думал, что таким суровым землям одичалый лорд будет в самый раз. Расшаркиваться перед королями и давать званые обеды хорошо на юге, где, куда ни плюнь, обязательно попадёшь в знатную рожу. На Севере даже лорд — всего лишь человек в глубине дикого холодного леса. Лес длился и длился, не думая редеть. Санса говорила, он тянется сто лиг до самого побережья, где гвардейские сосны и страж-деревья качаются прямо на крутом морском берегу. Сандор с Риконом, когда выдавалось время, выезжали за ворота Винтерфелла, чтобы их лошади не застаивались в конюшне. Одна лошадь. Создание, на котором сидел Рикон Старк, Сандор не мог обозвать никаким известным ему словом. Нечто вроде громадного однорогого козла с бесшумной поступью и свирепым взглядом. Рикон звал его Крепышом, и Сандор каждый раз фыркал себе под нос, слыша это нелепое имя. Мальчишка привёз его с острова Скагос и не желал ездить ни на одном коне, кроме этого рогатого недоразумения. Летом Рикон собрался снова поехать в гости к своим камнерождённым, и даже Санса не могла его переубедить. Сандору и самому было интересно увидеть Север. Иногда они брали с собой луки и били уток на озёрах, иногда наперегонки скакали по большим холмам, похожим на курганы великанов, или просто ехали вперёд, не разбирая дороги, чтобы натыкаться на всякие чудеса. На прошлой неделе они выехали на мельницу, где старик-мельник угостил маленького лорда орехами, а позавчера во весь опор домчались до крутого обрыва реки, выросшего на пути так стремительно, что они чуть не свалились вниз. Спугнули оленье стадо, вставшее на водопой возле ручья, после наткнулись на медведицу с медвежатами, и ещё долго им вслед нёсся её возмущенный рёв. Руины сторожевых башен, мосты, хутора и остроги всегда появлялись неожиданно, чтобы тут же снова затеряться в громадном лесу. Север был огромен, едва ли за всю жизнь можно увидеть его целиком. Кто-то сказал бы, что они праздно проводят время, но Рикон считал, что знать свои земли — обязанность любого хорошего лорда, и Сандор не спорил с ним. Этот мальчишка порой бывал мудрее, чем какой-нибудь дряхлый старик. Должно быть, из-за всех передряг, что ему пришлось пережить. Мелкий Старк разбирался в северных лесах куда лучше Сандора. Он мог рассказать, какие ягоды нельзя есть, а какие грибы можно, знал, как кричит филин, а как горлица, и какие рыбы водятся в этих бездонных холодных озёрах. Рикон мог разжечь огонь, спрятаться на ночь в дупле древнего вяза, раздобыть мёд в пчелином улье или прыгнуть с разбега в ледяную озёрную воду. Сандор глядел на него и размышлял, был ли сам таким когда-то. Наверняка все мальчишки одинаковы, но те, что воспитывались одичалыми с людоедского острова, смелы за троих. Сандор чувствовал себя каким-то до глупости довольным жизнью. «Можно ли быть ещё счастливее, чем ты есть?» — каждый раз думал он, ловя себя на мысли, что скалится, как мальчишка, впервые увидевший голых баб. Всё вокруг казалось ему каким-то ненастоящим, и он всегда помнил, что в любой момент этот сказочный сон может окончиться. Порой он воображал, как просыпается в одиночестве под деревом в Речных землях и не знает, куда ему идти. От таких мыслей по спине бежал холодок. «Каждому человеку нужен дом, Сандор», — толковал ему Старший брат когда-то давно, надеясь убедить, что остров посреди реки — именно такое место. Жив ли теперь монах? Быть может, обитель давно разорили живые или мёртвые. Сандор не знал, но хотел бы когда-нибудь узнать, что с ними стало. Сейчас, как бы далеко они ни заехали, позади ждал Винтерфелл. В нём всегда было тепло, и там было главное: Санса. Сандор давно сознался себе, что эта женщина владеет им без остатка. Если бы она приказала убить любого своего врага, он убил бы, не раздумывая. Наверно, именно про таких остолопов, как он, складывают клятые слезливые баллады. Раньше Сандор смеялся над ними, но судьба решила, что пора ему перестать смеяться и испробовать штуку под названием любовь на свой шкуре. Иногда он ловил себя на таких мыслях, какие прежде вызывали у него лишь отвращение. Его жена уже не покидала пределы замка, и мейстер был рядом с ней почти неотступно. Все повитухи и служанки были готовы, и даже толстую кормилицу с целым выводком детей привезли из какого-то ближнего острога. Однажды Сандор остановил мейстера в коридоре и велел, чтобы он не спускал с Сансы глаз, не то Сандор лично спустит с него шкуру. Оливар неожиданно храбро ответил, что не нуждается в напоминании о своих обязанностях, и Сандор понял, что тот безмерно уважает его жену. Такому, кажется, можно было доверять. Сам Сандор явно был дурным помощником. Он мог сражаться с несколькими врагами разом или бесконечно шагать по снежному пути, но сейчас был бессилен, и это бесило больше всего. От мысли, что с Сансой что-то может случиться, его колотило, будто он подхватил лихорадку. Кровавое ложе — только женская битва, и не все выигрывают её. Его собственная мать ушла к богам, не пережив эту схватку со смертью. Он до сих пор помнил своё недоумение: ведь совсем недавно она была здесь, живая, но теперь её больше нет. Сандор старался не думать о том, что Санса может умереть по его вине. Она же, наоборот, выглядела спокойной и, кажется, знала про себя что-то такое, чего его мужской башке не понять, сколько ни старайся. Тревога за неё поселилась в мозгу и неотступно была рядом. Если верить тощему мейстеру, роды случатся через неделю или около того, и Сандор заранее мысленно напрягался, как зверь в предчувствии опасности. Любой порядочный отец уже выбирал бы имя, воображая, какую из ближних девиц сосватает за наследника, чтобы увеличить свои владения. Но Сандор думал только о Сансе, и ничего не мог с собой поделать. Лохматик, выросший перед носом лошади, будто из-под земли, прервал поток его мрачных мыслей. Сумрак, давно привыкший к виду и запаху волка, всё равно испугался и едва не встал на дыбы. Сандор выругался, пытаясь удержаться в седле. — Ну-ка тихо, твою мать! Конь беспокойно перебирал копытами, но Сандор крепко держал поводья. — Лохматик, нельзя так делать! — принялся отчитывать его Рикон, словно волк в самом деле понимал человеческую речь. — Скажи своему зверю убраться с дороги. Лошади не любят волков, — беззлобно проворчал Сандор, и Рикон старательно повторил всё зубастому питомцу. Лохматый Пёсик сделал виноватый вид, точно и правда понял. Хищный зверь стал похож на дворового пса, что нашкодил и теперь заискивает перед хозяином. Сандор не стал удивляться — он видел это уже десятки раз. Одичалые называли таких, как Рикон, варгами или оборотнями, и сторонились их, но Сандор не верил в эти дикарские сказки. Хотя глупо отрицать, что мальчишка и волк — одно целое. Порой их связь выглядела такой крепкой, что становилось не по себе. — Он беспокоится, — ответил Рикон, переводя волчьи взгляды на человеческий язык. — С чего такой зверюге переживать? — Он учуял чужой запах. Сандор огляделся. Скиталец при нём, а широкое охотничье копьё приторочено к седлу, но как угадать, в каком углу леса таится опасность? В этом было что-то древнее: стоять меж вековых деревьев и ждать, кто нападёт на тебя. Рикон мгновенно принял грозный вид, хотя Сандор знал: в случае чего мальчишку надо убрать подальше от беды. Козёл Рикона заводил носом и издал тревожное короткое блеяние. Напряжение висело в воздухе, породив гулкую тишину, и разрядилось, когда в стороне раздался хруст дерева. Тяжёлый ствол с жалобным стоном рухнул на землю. Лохматик зарычал, глядя туда. Он был готов защищать своего хозяина и не отбегал далеко. Сандор отвязал от седла копьё и стащил с него кожаный чехол. Скорее всего, к ним идёт медведь или громадный вепрь, а от них можно ускакать, но лучше делать это с оружием в руках. Сумрак встревоженно водил носом, и тишина снова взорвалась треском свалившегося на землю сухостоя. «Если это медведь, то охрененно большой медведь», — подумал Сандор. Рикон радостно вцепился в своё копьё, уже вообразив себя великим охотником. — В случае чего драпай так быстро, как можешь, — коротко приказал ему Сандор, но тот, похоже, не услышал. «Пора нам прекращать эти прогулки, если я не хочу угробить маленького лорда Винтерфелла». Иногда Сандор хмыкал про себя, понимая, что он, как в старые времена, опять присматривает за знатным наследником. «Словно какой-нибудь долбанный сир Дункан Высокий». Но Рикон это вовсе не то же, что Джоффри. Кровь Севера, волчья кровь, текла в его жилах. Они отъехали назад, стараясь не шуметь, но треск приближался, и скоро к нему добавилось странное сопение. Сандор на ходу обернулся к зарослям, но сразу натянул поводья и рассмеялся. — Забыл, что я на Севере, — сказал он. Рикон присмотрелся к шевелящимся ёлкам и тоже залился высоким мальчишеским смехом. Среди цепких еловых лап показалась огромная башка, покрытая свалявшейся бурой шерстью, а следом за ней явилось и громадное тело на ногах, напоминающих столбы. Мамонт, чёрт знает что потерявший в этом лесу, выбрался из чащи целиком и медленно зашагал между деревьев, чавкая по сырой земле. Следом за ним вышли ещё трое таких же, а меж их толстых ног семенил детёныш, вцепившись хоботом в хвост матери. — Тормунд говорил, они все умерли. — Как видно, солгал, — ответил Сандор. Мамонтов они уже видели на Стене — те служили лошадьми великанам и перетаскивали тяжёлые грузы, но великаны на Севере кончились раньше этих горбатых махин. Рикон осмелел и подъехал чуть ближе. — Куда они идут, как думаешь? — На верную смерть. Если твари доберутся до людских замков на юге, их туши раздерут на мелкие кусочки, а из костей и бивней вырежут гребни и ложки. — Надо будет рассказать Сансе, вот она удивится. Когда я вернусь в Винтерфелл, то напишу всем нашим лордам, что запрещаю охоту на них, — затараторил Хранитель Севера. Сандор отчего-то растерял желание путешествовать. — Пора в замок, — коротко бросил он и пришпорил коня, не слушая никаких возражений. Путь обратно занял у них всё время до позднего вечера. Конь, подаренный Джоном Амбером, приручался непросто, но теперь они уже нашли общий язык. Хрен знает, что с ним делал Амбер в Последнем Очаге, но Сумрак успокоился едва ли не сразу, как попал в Винтерфелл, хоть и сохранял свой скверный нрав. Когда он был в настроении, то слушался поводьев, как и положено хорошему скакуну. Они очень долго приноравливались к дурным характерам друг друга, а впервые сесть в седло он позволил далеко не сразу. Однажды Сандор вовсе свалился на землю, когда тот вздумал неожиданно встать на дыбы. У этого коня вообще была хреновая привычка сбрасывать седока, но Сандор быстро отучил его это делать. Это был хороший конь, но к нему не хотелось привязываться. Неведомый был для Сандора почти другом, отражением его самого. Этот жеребец — всего лишь подарок, дорогой и полезный. Сумрак был вынослив и понятлив, он мог спокойно тащить на себе Сандорову тушу вместе с немалым грузом и подходил для путешествий по Северу, но, случись голод, Сандор прирезал бы его на мясо, не раздумывая. Не каждый конь достоин своего погребального костра среди огромного северного леса. Когда в вечерней темноте замаячили огни Винтерфелла, Сандор улыбнулся про себя. Сейчас они отогреются, наедятся вдоволь, а после можно будет забраться в постель, обнимать Сансу и ни о чём больше не думать, наслаждаясь её теплом. Иногда она брала его большую ладонь и клала к себе на живот, чтобы Сандор мог ощутить отчётливые пинки своего ребёнка. Это казалось таким странным, что он всегда замирал и с удивлением смотрел, как ходуном ходит кожа, отчего Санса смеялась. «Чёртов Хант прав, наши жизни меняются». Порой Сандор думал, что отец из него получится никудышный. С мальчишкой навроде Рикона, когда тот вырастет из пелёнок, он вполне сможет поладить, если тому придутся по нраву мечи и лошади. Но если родится дочь, он понятия не имел, что с ней делать. Когда он сказал это Сансе, та улыбнулась и ответила: «просто любить». Слишком странное для него слово, проклятое седьмое пекло. Рикон крикнул стражникам в караулке, чтобы они поднимали решётку, и цепи ворота начали медленно вращаться. «Не нужно нам отлучаться из замка, пока Санса не родила», — ни с того, ни с сего подумал Сандор. Он точно ничем не помог бы ей, но, по крайней мере, был бы уверен, что она под присмотром. В конюшне стоял полумрак. Пока они рассёдлывали лошадей, из своей каморки выполз хромой конюх по имени Джос. Он побаивался Сумрака, но любил своё дело, в этом не было сомнений. — Как вовремя вы приехали, милорды, — засуетился он. — Говорят, леди Санса уже рожает. Рикон выпучил глаза, и из уверенного охотника сразу превратившись в обычного испуганного мальчишку, а Сандор хлопнул себя по лбу. «Ты всё пропустил, обгорелый дурень». — Присмотри за ним, — велел он, сам не зная, к кому обращается, и рванул в Великий замок, чуть не сшибив по дороге поварёнка с полными вёдрами воды. Стражник возле дверей испуганно покосился на него, но ничего не спросил. Сандор одним махом взлетел по винтовой лестнице, запоздало подумав, что нужно было переменить грязную, пахнущую конём и потом одежду. Служанки с кипами полотенец указали ему путь. Сандор остановился возле двери, слыша за ней голоса. Кажется, он никогда ещё не трусил так, как сейчас, поймав себя на мысли, что руки трясутся, а сердце прыгает где-то возле самого горла. Услышав за дверью тяжёлый стон, он наконец собрал волю в кулак и толкнул её. В комнате стояла духота, как в парной. В нос шибанул резкий запах каких-то трав и порошков, а ещё едва уловимый запах крови, и от этой смеси холодок пополз по коже. Санса, тяжело дыша, лежала на постели, вокруг неё суетились служанки с тряпками, и над всеми ними возвышался бледный, но внушительный Оливар. Его лоб покрылся мелкими каплями пота, но взгляд горел решимостью. Увидев вошедшего, мейстер кинулся наперерез Сандору, заграждая путь. — Сперва вымыть руки и снять плащ, милорд, — сказал он тоном, не терпящим возражений. Сандор так оторопел, что не смел его ослушаться и направился к стоящему рядом тазу. — Сандор, — всхлипнула Санса, открыв глаза. Такой измученной он ещё никогда её не видел, но она улыбнулась ему, и он счёл это хорошим знаком. Должно быть, его лицо выражало ужас, потому что Оливар поспешил его успокоить: — Все идёт как должно, милорд. Осталось совсем немного, однако хорошо, что вы приехали. Сандор тщательно вымыл руки и подошёл к постели. — Ты приехал, — сказала Санса, пытаясь подняться, но тут же схватилась за живот. Другой рукой она нащупала его ладонь и сжала так сильно, что боль пронзила до самых костей. — Я приехал, Санса, — ответил он, сам не зная, что должен говорить. Оливар засуетился, легко пощупав её окаменевшее чрево. — Миледи, вам нужно собрать всю волю в кулак. Осталось совсем немного. Вы должны все помыслы направить на рождение. Сандор сжал зубы, глядя, как Санса тужится, и в ушах всё зазвенело, словно ему дали дубиной по башке. До него, как сквозь подушку, долетали отзвуки голосов и стоны, но всё вокруг шло пеленой, будто в каком-то тягостном сне. Кажется, Оливар что-то говорил Сансе и раздавал указания повитухам, но Сандор так одурел, что перестал понимать его речь. Он чувствовал её руку и видел лицо, всё прочее совсем потеряло значение. Когда Оливар вдруг заявил, что всё кончилось, Сандор сначала не поверил. Повитухи возились где-то возле постели, мелькал раскалённый докрасна нож. После Оливар обтирал полотенцем кряхтящего младенца, а Санса плакала и смеялась одновременно. — Дайте мне, дайте! — потребовала она, видя, что мейстер закончил работу. Оливар положил ей на грудь свёрток из пелёнок и принялся возиться с водой и тряпками. Санса прижимала к себе ребёнка и улыбалась, а Сандор глядел и поверить себе не мог. Его ребёнок, живой и здоровый, лежит на руках у Сансы. — Мальчик или девочка, Оливар? — тихо спросила Санса, вдоволь налюбовавшись плодом своих трудов. — Прекрасная девочка, миледи. Поздравляю вас. Санса залепетала что-то умильное, прижимая к себе дитя, а девочка, наконец поняв, что мир вокруг изменился, заревела бычьим голосом, отчего Сандор нервно засмеялся. — Нужно приложить дитя к груди, миледи, чтобы вышел послед, — сказал Оливар. Сандор смотрел на всё происходящее, как на какое-то священнодействие, и тревога, колотившая его столько недель подряд, понемногу затихала, хотя руки по-прежнему тряслись. По крайней мере, если Оливар спокоен, значит всё и правда идёт, как надо. Санса выглядела измученной, но такой красивой… Через несколько минут Оливар поднял ребёнка и всучил Сандору, заявив, что ему нужно заняться матерью. Сандор принял драгоценную ношу и стоял, как дурак, с младенцем на руках, совсем не зная, что ему делать. Повитухи и Оливар заквохтали над Сансой, завершая последние дела, а он отошёл к стене, чтобы никому не мешать. Его дочь смотрела на него мутно-синими глазами, лёгкая, почти невесомая, с чёрным пушком на голове. Она молча приглядывалась, словно пыталась разгадать, чего ждать от этого громадного человека, и Сандор тоже молчал, понятия не имея, что должен сказать. Руки свело от страха уронить её. Мейстер сказал, что младенец родился крупным, но совершенно здоровым, и Сандор чувствовал невероятное облегчение, словно у него с души свалился камень размером с Утёс. Вот она, новая жизнь — окончательная и бесповоротная. Пока он раздумывал, что делать, девчушка наконец решила, что папаша ей не нравится, и заревела во всю глотку, призывая мать на помощь. Санса немедленно заворочалась в постели, и Сандор с облегчением отдал ей ребенка. Женщины лучше знают, что делать с такими кульками, надменно смотрящими на тебя из пелёнки. Служанки вышли, всё прибрав в покоях, и Оливар тоже покинул комнату, унеся с собой резкий запах лекарств и трав. Должно быть, он сейчас пойдёт на свою вышку и хлебнёт там крепкого вина из погреба. Этой весной у него точно будет много работы — половина женщин в этом замке ходит брюхатыми. Санса вложила сосок в рот младенцу и умильно глядела, как та пытается чмокать. — Она красивая, правда? — восхищённо спросила Санса, не ожидая ответа. — Да, — поддакнул ей Сандор. Он не считал красного, сморщенного младенца особенно красивым, но забавным — вполне. — Я всё думала, сын или дочь. Девочка — это так нежно. Сандор вспомнил Арью и промолчал. Если кроха пойдёт в тётушку, им всем тут не поздоровится. — Я знала, что ты успеешь, — сказала Санса, улыбаясь улыбкой небесной Матери. — Вы ведь были в лесу? — Мы видели мамонтов, — ляпнул Сандор, чувствуя себя законченным идиотом. Его жена восхищается их прекрасным ребёнком, а он годится лишь на то, чтоб говорить о волосатых слонах. — Неужели они теперь живут в Волчьем лесу? Сандор пожал плечами. Каких только чудес не бывает на Севере. Но главное чудо, рождённое в этих суровых землях — Санса Старк. Рикон, которому было дозволено прийти к Сансе, вошёл в комнату с таким настороженным лицом, будто внутри ждал по меньшей мере сумеречный кот. — Поздравляю, — пискнул он не своим голосом, разглядывая младенца с каким-то суеверным ужасом. — Спасибо, братец. Это твоя малышка-племянница. — Как её зовут? — осведомился Рикон, заглядывая в пелёнку. Санса переглянулась с Сандором. — Мы ещё не решили, по правде говоря. Мы возьмём у мейстера свиток с родословной Старков и поглядим, быть может, что-то нам понравится. Если у тебя есть предложения, то говори, — улыбнулась ему Санса. Мальчишка всерьёз задумался, а Сандор закусил губу, помня, что Рикон был мастером выдумывать имена, от которых хотелось ржать, словно объевшийся белены конь. — Одичалые не дают имён младенцам, пока им не сравняется два года, — вдруг заявил он. — Хорошо, что мы не одичалые, — хохотнул Сандор, вообразив, что ему два года нужно будет придумывать, как называть этого ребёнка без имени. — Тогда я скажу вам позже, — серьёзно ответил Рикон, и Санса была избавлена от вежливых отказов. Когда Рикон отправился спать, она улыбнулась. — Наклонись ко мне, — прошептала она Сандору, стараясь не разбудить задремавшего ребёнка. Он наклонился и удостоился поцелуя, сладкого и тёплого, как весенний полдень. — Настало лето, ты знаешь? Сандор, конечно, не знал. Он уселся в кресло и половину ночи смотрел на спящую Сансу, решив, что ничего прекраснее в своей жизни не видел. Младенец лежал рядом с ней и тоже спал, а у Сандора давно прошёл весь сон. Месяц заглядывал в окно, делая эту ночь какой-то особенно волшебной, предвещающей совсем другую жизнь.