Темный луч в сером тумане

      Эррор мрачно смотрел в окно. За ночь похолодало, и тусклая трава покрылась голубоватым инеем, а лужи сковал ломкий лед, готовый в любой момент с глухим хрустом треснуть. Тонкие веточки будто посыпали сахарной пудрой. Они загадочно и грустно белели и теряли скукоженные замерзшие листья, медленно парившие в застывшем воздухе и умиротворенно ложившиеся на твердую землю. Алые ягоды рябины горели ярче, чем обычно, и птицы слетались на знакомые деревья, чтобы позавтракать. Воробьи и синицы неприветливо чирикали и синькали, не желая уступать ледяные вкусные жемчужины другим. Наполненные влагой тучи, казалось, вот-вот рухнут на землю, уничтожив дома и озябших прохожих, спешивших в школу или на работу.       Конец октября богат утренними заморозками, и раньше Ошибка их любил. Они ассоциировались у него с веселым праздником, прогулками по засыпающему парку, сладким тортом, украшенной квартирой, подарками в пестрых обертках и с счастливой сестрой, помогающей маме нарезать салаты и запекать мясо под сыром… Сердце кольнуло, а к горлу поднялась вяжущая тошнота. Нет, нельзя окунаться в воспоминания, и без того больно. Папа не смог поехать с сыновьями к жене и дочери, и у Эра это не укладывалось в голове. Почему? Разве невозможно договориться с начальником или взять больничный на день? Разве семья не важнее работы? Разве Эл не заслуживает увидеть отца?       — Эррор, завари чай и положи Эрику кашу, — без стука ворвался в комнату младших братьев Эрни. Он так и не извинился перед Глючным за субботний всплеск и совсем перестал смотреть ему в глаза. Впрочем, плевать. Очень надо. Они три месяца не разговаривают нормально, с чего бы старшему просить прощения?       Парень молча направился на кухню, стараясь не вступать в крошки. Подмести? А зачем… Пустов вяло приготовил завтрак, едва не облив себя кипятком. Руки, особенно запястья, до сих пор саднили и чесались из-за порезов. Стоило коже хотя бы капельку натянуться, возникало болезненное покалывание, а из наиболее глубоких ран вытекали рубиновые слезы. Неприятно…       Эр мысленно возвращался к прошлому году. Элисе исполнялось шесть. Кухня была полна ананасовых, черничных и лаймовых шариков, привязанных золотистыми лентами к спинкам стульев, всей квартирой овладел запах пирожков с мясом и рисом, на белых тарелках красовались куски медового пирога, по чистому паркету ползал удивленный обилием красок и ароматов Эрик, мама хлопотала у плиты, напевая «С днем рожденья тебя» и весело сверкая прищуренными ласковыми глазами, уставший, однако довольный папа делал всем кофе с ореховым сиропом, искренне радостный Эрни разукрашивал колпаки акварелью, а сам Эррор вручал плюшевую куклу взбудораженной девчонке-хулиганке в домашних шортиках и бирюзовой футболке с бабочкой.        Вдруг что-то коснулось щеки десятиклассника. Что-то, напоминающее детские мягкие окоченевшие пальчики. Ошибка вздрогнул и завертел головой. «Черт, что это было, » — обеспокоенно подумал он. «Разве не ясно? Твоя сестренка зовет тебя к себе. Ей скучно без Эри-Эри» — препротивно захихикал Голос, от которого у мальчика спина покрылась мурашками. — «Ты же знаешь, где лежат ножи? Присоединись к сестре и маме. Поиграй с малышкой. Вы ведь договаривались сыграть в прятки в тот день, да? Сдержи обещание. Тут ты не нужен никому, лишь мешаешь». «Неправда… Эрику без меня будет еще хуже…» — старался убедить неведомого собеседника парень. «Ой, да кого ты обманываешь! Кроха про тебя и не вспомнит, если ты исчезнешь. Эрни сочинит, что ты уехал далеко и вернешься нескоро, а ребенок поверит и со временем забудет. На то он и ребенок». «А Даст…». «Не смеши. Вы знакомы слишком недолго. И… Что ты себе нафантазировал?» — Голос засмеялся настолько громко, что Пустов слышал его вне собственной головы. Юноша обессиленно упал на стул. — «Чтобы он и внезапно тебя полюбил?! Как ты себе это представляешь? Что за грязные мыслишки? Малец никогда в тебя не влюбится. Ты вообще не заслуживаешь любви. Ты практически убийца. Ты даже говорить с мальчиком не должен, а валяешься с ним в обнимку, еще и представляешь всякое…». «Ничего я не представляю!» — покраснел Глюк, всеми силами стараясь выгнать гостя из мыслей. «Уж я-то знаю, какие гадости рисует твое больное воображение, когда придавливаешь этого школьника к земле и вцепляешься в его плечи. Не ври. Ты и извращенец плюс ко всему. Может, убьешь себя, пока не поздно?..».       — Что ты там бормочешь? — раздраженно поинтересовался только что вошедший в комнату Эрни, поправляющий воротник строгой рубашки. — Разговоры с самим собой — первый признак сумасшествия.       Эррор никак не прокомментировал его реплику, печально улыбнувшись не проснувшемуся и трущему карие глазки Эрику. И как ему всё рассказать? Нельзя же вечно держать человека в неведении. Потом это плохо обернется. А малыш выглядит таким счастливым. Он уверен, что сегодня увидит маму после долгой разлуки и обнимет сестру, поздравив с семилетием и вручив ей желтые свежие тюльпаны, купленные еще вчера.       Братья ели в полном безмолвии. Самый маленький сперва пытался завязать разговор, но Ошибка отвечал на вопросы нехотя, а смеялся фальшиво. Эрни и вовсе сжал губы в тонкую бледную линию, гипнотизируя серую кружку. Грустная картина. Словно и не родные вовсе.       Им не потребовалось много времени на скромный завтрак, и скоро мальчики принялись собираться. Эрик прыгал туда-сюда, не в силах сдерживать радость, а старшие от его веселья мрачнели только больше. Эр положил в рюкзак конфет и красных спелых яблок, хотя понимал, что они вряд ли кого-нибудь утешат, и аппетит после прогулки не появится, вынул из дешевой пластмассовой вазы четыре солнечно-лимонных нежных цветка, бережно положив их около входной двери на тумбочку, и нацепил сапфировую темную футболку и неизменные черные джинсы. Он очень хотел надеяться, что там не будет ерунды, которая ему виделась три месяца назад и снилась в кошмарах несколько недель подряд, отравляя ночи и убивая бодрость. Парень нервно поежился, вспоминая призраков с оторванными конечностями и детей без зрачков.       — Ты готов? — холодно осведомился Эрни, помогающий малышу надеть морковную куртку. — Чудесно. Денег на маршрутку возьми, я за тебя платить не собираюсь…       — А можно мы купим мороженое? — жалобно ныл Эрик. — Ну пожаааалуйста! Я с Эл поделюсь.       — Послушай, — проговорил самый старший, теряя терпение. — Эл не захочет есть. Ты к ней не прикоснешься и не увидишь, и она тебя не увидит тоже. Вы сегодня вряд ли встретитесь. Прекрати, пожалуйста, канючить, или я тебя дома оставлю.       — Прекрати, пожалуйста, давить на ребенка, — зло попросил Эррор, которому абсолютно не понравилось выражение лица Эрика. — Или мы уедем без тебя.       Студент в ответ лишь презрительно хмыкнул, а колкие карие глаза словно говорили: «то же мне, нашел чем испугать». Чтобы не допустить новых ненужных ссор, Ошибка взял братишку на руки и выскользнул на лестничную клетку, сдерживая грызущий внутренности гнев из последних сил. Лучше бы действительно поехали без Эрни…

***

      Пустовы тихо крались между могильных плит и деревянных крестов. Пышные дорогие венки пестрели увядшими розовыми цветами, кое-где лежали похожие на сгустки крови гранатовые гвоздики, иные могилки давно заросли травой и природным мусором, забытые и грустные. Противно каркали вороны, вечные символы кладбищ, и их хриплые песни смешивались с шумом пролетавших самолетов. Глючный судорожно сжимал гороховые стебельки во вспотевших ладонях, будто тюльпаны были заточенными мечами, способными защитить его от неведомых врагов. Он изо всех сил пытался не смотреть в глаза умершим людям с черно-белых фотографий. Застывшие очи прожигали его душу не хуже живых. А губы что-то шептали, кашляя и срываясь на тихий крик. Совсем жутко десятикласснику стало, когда, проходя мимо могилки младенца, он уловил детский зловещий смех, пронизывающий каждую клеточку острыми нитями.       Наконец они подошли к двум отполированным черным камням. На одном неприметно белело Пустова Василиса Степановна (1980 — 2020), а на другом Пустова Элиса Владленовна (2013-2020). Мама и дочка спали рядом, за одним темным металлическим забором. Эррору чудилось, что они сейчас сидят напротив него на мягких пушистых одуванчиках: женщина в домашнем зеленом платье с заботливыми морщинками в уголках ореховых глаз, черным нетугим пучком и широкими круглыми плечами в родинках, и озорная девчонка с любимой куклой в руках, со смоляными короткими хвостиками и вьющимися прядями, падающими на серебряные большие огоньки, такие же, как и у самого Эра. Парень перевел дыхание. Почему так реалистично?       — А где они? — в вопросе Эрика чувствовалось столько недетского горя и разочарования, что даже Эрни виновато моргнул и приобнял малыша.       — Здесь. Мама с Эл рады нам. Они ждали, когда мы их навестим и принесем цветочки. Ну же, вручай им подарки. Они смотрят на тебя сверху и думают, какой ты умница.       Мальчик робко и аккуратно положил два тюльпана матери и два тюльпана Элисе, завороженно глядя в грозное суровое небо и будто надеясь на какой-нибудь знак, на благодарность или запоздалое приветствие. Но вдали просто каркнула ворона. Ребята несколько минут молчали.       — Пора назад, — вывел из оцепенения младших студент. — Скоро дождь, а промокнуть не слишком хочется. По дороге куплю вам мороженое.       Эрик был готов расплакаться, и Глюк его в этом плане хорошо понимал.       — Дайте мне еще немного времени. Обещаю, надолго не задержусь…       Эрни буравил его оценивающим недовольным взглядом, но в итоге лишь вздохнул:       — Мы ждем у выхода, не потеряйся.       Он благодарно кивнул и, стоило им скрыться, опустился на колени перед сестренкой и мамой, неотрывно глядя в знакомые до боли лица. «Простите меня, простите…» — умоляюще шептал Ошибка. — «Я не успел вам помочь… Я знаю, что должен был умереть вместе с вами, но я жив, а вы здесь… Простите меня! Я хочу к вам, правда, и не боюсь Смерти, но как оставить Эрика? И Даста с Инком… Черт, почему я эгоистичен настолько?! Вы приходите ко мне во снах, мерещитесь в толпе, касаетесь пальцами моих щек… И у меня такое чувство, что это просто моя фантазия… Мам, я схожу с ума… Я слышу голос в своей голове и вижу тени, вижу призраков… А иногда со мной начинают болтать мягкие игрушки… Смотрят в душу своими синими пуговицами. Мне страшно, мама… Я, наверное, скоро не выдержу и перережу вены… Элиса! Как мне тебя не хватает. Я вдруг понял, насколько скучаю по твоим милым бессмысленным разговорам и по задиристой улыбке. Ты мне дорога… Я помню, что ты не слишком любишь нежные цветы. Поэтому я собрал тебе ромашек. Ты ведь их обожаешь, да? А помнишь, как ты заставляла меня плести из них венки? Я так и не научился…». Десятиклассник вынул из маленького кармана своего рюкзака букет из бело-желтых скромных детей полей.       В этот момент, совсем рядом с ним, метрах в десяти, послышалась чья-то возня. Глючный резко повернулся влево, готовый увидеть нечто потустороннее и малоприятное, но ему предстали обычные школьники, на год-два младше него. Их было трое. Мальчишки, один невысокий и рыжий, другой в пиратской повязке, доверительно склонили друг к другу головы, едва ли не касаясь носами. Тот, что с черными непослушными лохмами, держал за руку миловидную девочку в ананасовой куртке, свою сестру, судя по всему. Они крутили в пальцах малиновые розы, наплевав на острые шипы. Эр неожиданно ощутил соленую волну сочувствия, опутавшую его начиная пальцами на ногах и заканчивая кончиками ушей. Там, где стояли ребята, находилась крошечная детская могилка. Парень помнил даже надпись на белом маленьком камне: Яблонева Виктория Вимовна (23 октября 2020 — 23 октября 2020). Получается, она умерла, едва родившись? Бедняжка… Хотя, может, оно и к лучшему. Мучиться меньше. Эррор бросил на троицу сопереживающий взгляд, и вновь повернулся к Эл и матери.       «Я вернусь. Обязательно. И я вас никогда не забуду. Я не имею ни малейшего понятия, что мне делать дальше. Присоединиться к вам? Остаться здесь? Сбежать из дома, чтобы папе было полегче? Пожалуйста, простите меня. Из-за меня вы погибли, из-за моего эгоизма и глупости…». «Какой наивный. Это так трогательно, »  — раздался вкрадчивый Голос, до безумия похожий на мамин. Ошибка замер. -«Неужели рассчитываешь на нашу снисходительность? Рассчитываешь, что мы скажем, как скучаем по тебе? Рассчитываешь, что простим и забудем, если похнычешь, стоя на наших трупах? Как ты не прав. Поразмысли сам. Ты загубил не только наши жизни, но и жизни собственных братьев и собственного отца. А тебе в тот день нужно было всего-навсего крикнуть, оттолкнуть, остановить… И ничего бы не случилось. А теперь мы тебя тихо незаметно ненавидим. И папа с Эрни тоже. И Эрик вот-вот всё поймет. Надеюсь, что тени заберут тебя с собой. Они до конца жизни будут преследовать тебя, вселяясь в куклы, плюшевых медведей, людей… Да куда угодно! Однажды испугаешься до смерти, и они наедятся вдоволь…».       Парень не стал дослушивать. Он опрометью ринулся прочь с кладбища, игнорируя удивленные взгляды Найтмера, Киллера и Дрим. В ушах стучали жестокие слова. Нет… Зачем… Зачем она это сказала?!