Темный луч в сером тумане

      — Ммм… Может пойдем поедим? — невнятно пробурчал Даст, отстраняясь от парня, чьи действия постепенно обретали настойчивость и почти дикость.       — Вот умеешь ты, конечно, обламывать кайф, — наигранно вздохнул он, через силу отрывая ладони от его горячих, персиковых щек. — Пообещай, что мы еще будем целоваться.       — Господи, Эр, у тебя, кажется, шизофрения, а ты беспокоишься из-за подобного рода чепухи, — возмутился мальчишка, вернувшись к своему обычному раздражительному состоянию. — Обещаю я, обещаю, не делай такую рожицу. Пошли кексы пробовать, надеюсь, не отравимся. Столько разрыхлителя нормальные люди не добавляют…       — Ну кто обещает с такими злыми глазенками, а после критикует мои кулинарные способности? Никакой романтики! — проныл Ошибка, воскрешая в себе погибшее еще четыре года назад, на школьном концерте, актерское мастерство. Он был рад, что его сто раз честный и открытый взгляд редко отображает мысли. Десятиклассник больше, чем любил очаровательную сердитость Пыли. Вот только кареглазому лучше об этом не догадываться.       Мальчики разорвали тесные объятия. Оба испытывали очень странные, трудно объяснимые ощущения. Полчаса назад между ними стояла прозрачная стена. Они улыбались друг другу, могли общаться или тренироваться вместе, прикасаясь к чужому телу и не чувствуя должного тепла, стояли рядом и, как ни хотели, не брались за руки. А теперь стена внезапно пропала, стоило им произнести всего несколько волшебных слов. Но как себя вести? Что делать? Как отстраивать отношения, столь резко вышедшие на новый уровень? Как избавиться от призрака стеклянной глыбы, невзрачной тенью маячащей перед взором? Хотелось никогда не прекращать физического контакта, но как выгнать совсем не вовремя проснувшуюся робость, которая особенно сильно мешала Дасту?       — Стой, — вцепился в плечо спешившего на кухню Глюка школьник, разворачивая лицом к зеркалу. — Где ты стоял, когда увидел этого… клона?       — Чуть левее, — отодвинулся в сторону сразу же побледневший юноша, закусывая нижнюю губу. Он нервно сверлил глазами гладкую поверхность зеркала. Никого, кроме двух силуэтов: в черной кофте и серой толстовке, она не отражала. И вдруг кто-то с сипением выдохнул на его затылок препротивный сырой холод, пробравшийся мохнатым насекомьим тельцем под черные волосы.       — Вот! Опять! Рядом со мной… — начал было Эр.       — Эррор… В гостиной просто открыто окно, — перебил школьник, указывая на чистенькую комнату. — Чувствуешь сквозняк? На улице похолодало и поднялся ветер, да еще и дождь льет, а батареи мы перекрывали. Забыл уже?       — А ведь точно, — пробормотал Пустов с невероятным облегчением. Хотелось рассмеяться. Ну у него, конечно, фантазия. В детстве его здорово доставала и сейчас продолжает издеваться с утроенным рвением.       — И верни мне, наконец, шарф! — напомнил Мердер.       — Как прикажешь искать его в темноте? — огрызнулся десятиклассник. — Ты случайно не хочешь оставить его у меня? Он на мне круче смотрится.       — Да кого ты обманываешь, — улыбка Пыльного даже в черной пелене мягко и без злобы насмехалась. — Бежим скорее, сейчас поедим и будем тебя лечить.       Парень лишь хмыкнул в ответ, погрустнев. И как, спрашивается? Он силой усадил Даста на стул, а сам начал разливать холодный черный чай в две огромные, раза в три больше обычных, кружки с толстыми ручками. «Разливать» в буквальном смысле… На белом столике расплывалась смутная лужа, издалека напоминающая свежую кровь. Уже не очень теплые, но все такие же ароматные кексы упали на зеленые блюдца вслед за кусочками шоколада, что остались в свернутой фольге. Ошибка плюхнулся напротив мальчика, прожигая его розоватое лицо пытливыми серыми глазами. Его переполняли два желания: избавиться наконец от Голоса и двойника, от видений прошлого, от бессонных ночей, от кошмара наяву. И еще раз обнять худенького воробушка, прижимая его к себе, смотря на наливающиеся спелыми яблоками щеки, целуя в сладкие после выпечки уголки губ, пробираясь языком глубже… Он боялся этих мыслей и испытывал настойчивые угрызения совести. Надо же, совсем недавно потерял мать и сестру, а думает о своем парне и о том, как им будет хорошо вместе. Гнусно. Неправильно. Эл и мама умерли из-за него. Но эти выразительные, недовольные и стеснительные глаза цвета вареной сгущенки, расплавленной карамели, клейкой ириски… От них не оторваться, как ни старайся.       — Вкуснятина, — одобрил мальчик, набивая рот маффинами. — Вышло даже лучше, чем у моей мамы. Все-таки изюм только портит вкус. Ты чего не ешь…? Может, хватит на меня так смотреть?! О чем вообще надо думать с таким голодным взглядом?       — Догадайся, — вымученно усмехнулся он, сразу переключив внимание на тучи, чернеющие за окном. Молнии продолжали бесстыдно подмигивать и злить небо, рычащее хищным зверем. — Слушай. Мне надо задать вопрос. — губы дрогнули, а серые озера всколыхнулись, будто холодные моря в бурю. — Я имею право жить? Просто ответь, имею ли я на это право? Если я убил сестренку и маму? Голос часто мне говорил, что я должен умереть. А вдруг он прав? Вдруг мне в тот же день нужно было прыгнуть под машину или застрелиться? — фигура прекрасной эйфории, вызванной взаимностью Пылева, с отчаянным криком рассыпалась в прах, из которого вылез, невозмутимо отряхиваясь, скелет в черном балахоне. — А вдруг тебе начнет угрожать опасность, и я просто отпрыгну в сторону?!       — Ну-ка успокойся! — школьник порывисто сорвался с места, подлетел к черноволосому, у которого вновь набухала загноившейся раной истерика и резко встряхнул, приподнимая его подбородок холодными пальцами. Обезумевшие от затаенного горя зрачки едва ли не умоляли парнишку о помощи. — Твоя вина заключается лишь в том, что ты сейчас себя мучаешь. Представь, как расстроилась бы Эл, узнай, что ты из-за ее смерти хочешь совершить самоубийство. А твоя мама? Была бы она счастлива, если бы увидела, что стало с ее сыном? Я уверен, она бы злилась на тебя: ты никак не можешь взять себя в руки, даже спустя три месяца. Не ты их переехал, ясно? Да, ты не успел им помочь. Но что, если бы ты кинулся их спасать, а машина настигла бы сразу троих? Ты думаешь не о том! Совсем не о том! Чем мусолить прошлое, которое никак не вернуть и не исправить, лучше бы подумал, что ты можешь сделать для других и себя в настоящий момент! Почему бы тебе не поддержать Эрика, больше играя с ним и помогая учиться? Он маленький, ему в разы тоскливее, чем вам всем вместе взятым, пусть сам этого не понимает. Почему бы не порадовать отца, элементарно прибираясь к его приезду? Почему бы не войти в положение Эрни, на плечи которого легла забота о младших братьях и о хозяйстве? А ему, на минуточку, еще надо как-то учиться! Плюс, как ты рассказывал, у него тройное потрясение: сперва смерть друга, потом сестры и матери. Он ни разу никому не пожаловался. Как и ты. Это тяжело, да? Так выручи его. Судя по всему, он чересчур горделивый, чтобы плакать или звать подмогу, хотя застрял по самое горло в омуте. Сегодня же помирись с ним, пора приносить пользу, а не страдать. — тут восьмиклассник молниеносно задрал его черный рукав до самого предплечья. Шрамы, свежие рубцы, покрывшиеся тонкой корочкой раны, белые полоски, иногда углубления. Пыль медленно провел рукой по этой болезненной пестроте, и в его красивой радужке искоркой мелькнула искренняя жалость. Но он ее быстро затушил. — Ты насилуешь себя еще и физически… Эр, подумай обо мне. Как ты считаешь, я хочу, чтобы тебе было больно? Или чтобы ты умер? Я не желаю больше видеть это, — мальчик предельно аккуратно, боясь задеть порезы с запекшейся кровью, ткнул его запястье, — и слышать, что ты должен умереть. Никто из нас не должен умирать раньше времени. Есть люди, которым мы дороги. Даже если их нет, Смерть — поражение. А ты учил меня драться до последнего. — он наклонился еще ниже, соприкасая их лбы. — Прости, что я так жестко…       — Наоборот. Спасибо тебе. Мне пора взять себя в руки, — решительность блеснула в его глазах одновременно с молнией. — Теперь я понял, что делать. — парень резким движением усадил Пыльного на свои колени, обнимая со спины. Маленький оратор, суровый и гневный секунду назад, притих и затаил дыхание, не зная, прижаться к футболке со знакомым лесным запахом, или все же отстраниться. — Я поддержу своих родных и перестану вертеть в голове события, которые вырвались из моих ладоней много недель назад. Как говорится, зачем гнаться по следам того, что уже окончено? Не только прекращу раз за разом ломаться, но и починю других. Нельзя просирать время, не то это оружие еще сильнее обратится против меня, — в его словах не было ни грамма фальши, ни грамма напыщенности. Только прямолинейное спокойствие, что освещало его с другой стороны. Каким бы грубияном он ни был, необходимая для души, мозга и сердца книжная начинка, поглощенная им в изрядном количестве, давала свои плоды. Правда, плоды эти зачастую загнивали, не собранные упрямым и ленивым садовником.       — Еще с Голосом и двойником справишься, — ввернул восьмиклассник.       — Справлюсь, — уверенно кивнул он.       — Тогда пошли, — Даст резво потянул его ладонь. — Интернет нам поможет. Я вообще без понятия, честно говоря, что надо и чего не надо делать, как правильно убирать твою шизофрению, чтобы не породить что-то еще хуже…       — Да чего шизофрения-то сразу? — буркнул Пустов, нехотя поднимаясь из-за стола и провожая еду едва ли не щенячьим взглядом.       — А как обозвать это, а? Ты слышишь несуществующее и видишь несуществующее. Плюс твои кошмары, неожиданные пробуждения посреди ночи, обострение чувства опасности, — монотонно перечислял кареглазый. — Ощущение слежки, беспричинная паника, выпадания из реальности…       — Ты психиатр, что ли? Может, тебе на врача надо было идти? Из моего коротенького рассказа столько симптомов выявил, — и с уважением, и с легкой тревогой протянул Ошибка, запрыгивая в детскую, рыжеватую и таинственную из-за ярко светившего за окном высокого фонаря, от которого отсеивались янтарные неживые лучики. — Давай я тебя к сети подключу.        Младший нащупал в темноте телефон, сливавшийся с пледом по вине красного чехла, и мальчишки уселись на кровать, радуясь, что хорошо прибрались. Иначе их ногам завидовать бы не пришлось… Пыль путешествовал по сайтам, вникая в текст так, как, наверное, еще никогда не вникал. Если бы он с тем же вниманием читал учебники, давно превратился бы в отличника. Эр обхватил колени вмиг разболевшимися руками, игнорируя красные горячие крупинки, смачивающие кожу. Он оцепенело смотрел на острые ключицы, едва прикрытые растянутой тканью и украшенные огненными зигзагами. Какие они все-таки хрупкие, нерешительные и слабые. Оба. Хорошо, что жизнь их свела вместе. Не то медленно бы сходили с ума, роя под собой могилу. А ведь дело могло дойти и до суицида. Двух суицидов.       Пряди мышиного оттенка казались темнее, чем обычно, как и маленькие, забавно оттопыренные ушки. А раньше они были совсем незаметны… Или просто Глючный на них не обращал внимания? В зрачках отражался неприятно яркий в темноте экран, освещавший белым и без того бескровное лицо. Внимательно нахмуренные брови складывались в неровную линию. Старается… Ради него.       — Значит, смотри, — медленно проговорил Мердер. — С этого дня никаких энергетиков, никакого кофе и никакого крепкого чая. Про алкоголь, если ты его употреблял, молчу.       — Что?! Ты сейчас серьезно?! — воскликнул Эр в неподдельном шоке. — Ты исключаешь из моего рациона самые офигенные вещи! Жестоко! Что мне пить?       — Я придумаю, — не отрываясь от телефона, проворчал мальчик. — Если хочешь прекратить эту ерундистику, не спорь, а запоминай. Судя по всему, всё еще сложнее, чем я думал… Ложишься спать и встаешь в четко определенное время…       — А я как делаю? Всегда в два-три убираю телефон, просыпаюсь полседьмого.       — … не позже одиннадцати ночи и не раньше семи утра, — закончил он. — Как вообще возможно валяться в кровати всего по три-четыре часа и потом бодрячком вскакивать на ноги? Ты у нас железный? Или сверхчеловек?       — Чудо-женщина, — гордо откинул черные пряди назад Эррор. — А если серьезно, ты просто не видел меня по утрам. Я тот еще зомбарь. Однажды подошел к кровати Эрика с хрипом: «Отдай мне мозги!», и он повелся. Ну и влетело мне тогда от Эрни. А вообще я привык. Года два так живу.       — Придется отвыкать, — твердо заявил Пылев, листая текст, — и искать себе какое-нибудь затягивающее хобби. Тебе что кроме чтения нравится? Моделирование? Обработка видео? Изучение языков? Может, рисование? — с надеждой спросил он, представляя, как они будут преображать белые пустые листы при помощи карандашей, акварели, гуаши или ручек, сидя за одним столом, а потом хвастаться друг другу своими работами.       — Нет, это всё как-то не по мне, — помотал головой Ошибка, задумавшись. — Я спортом люблю заниматься, но, какое бы упражнение я ни делал, возникают посторонние ненужные мысли, которые если не отвлекают, то точно мешают. Поэтому не подходит. Я сегодня-завтра решу вопрос с новым увлечением, — пообещал парень. — Хотя, честно говоря, не представляю, что мне придется по душе…       — Ничего, найдешь. В крайнем случае можно попробовать всё по чуть-чуть. И кстати насчет тренировок. После каждой надо обливаться холодной водой. Или принимать ледяные ванны. Температуру, конечно, уменьшать постепенно, не сразу.       — А толку-то? — раздосадовано пнул ножку кровати Глючный. — Голос и ху… фигов клон не муравьи, которых легко выкурить из муравейника обычной жижей. К черту, ничего не поможет…       — Не к черту, — убийственно зыркнул на юношу Пыльный. — Многих выручило, ты исключением не будешь. Оптимистичнее, пожалуйста, пока я тебя не треснул, — десятиклассник недовольно пробурчал нечто нечленораздельное, и Даст продолжил. — Завтра начнем пешие прогулки. Они тебе тоже полезны. Свежий воздух хорошо влияет на нервную систему.       — О, а ты со мной? — обрадовался он.       — Разумеется. — тихо улыбнулся Пыль. — И от вредных напитков будем вместе воздерживаться. Мне несложно, тебе повеселее. Тем более, абсолютно все сайты говорят, что оставлять приболевшего в одиночестве ни в коем случае нельзя. Поэтому было бы неплохо приглашать тебя к нам в гости, чтобы делать домашку дуэтом. Хотя моя мать никогда не приходила в восторг от гостей. Ее подружки не в счет. Впрочем, даже они редко у нас чаи гоняют.       — Тогда у меня посидим, — воодушевился Пустов. — Эрни, думаю, просто наплюет. Как обычно.       — Ты же помнишь, что вам надо решить все недоразумения? — получив утвердительный кивок, Пылев встал с кровати и взял толстую книгу с грязно-желтыми страницами, намереваясь положить ее в рюкзак. — Знаешь, мне кажется, что обычных тренировок недостаточно. Около парка есть бассейн «Жемчужина», где можно заниматься плаванием или водным поло. Тренера там опытные, моя подруга Хори говорила, что некоторые из них были чемпионами на уровне страны. Сейчас уже почти ноябрь, так что придется вступать в сформированные группы, но ты многое умеешь, а я, по крайней мере, не утону. К тому же, нам надо бы привыкать к людям, всю жизнь будем в их окружении, пора приспосабливаться…       — Подожди-подожди, — прервал бурный поток информации парень. — Когда ты успел это спланировать?       — Я давно хотел попробовать что-то новое. И плавание было лучшим вариантом. В двух шагах от дома, плата не слишком высокая, да и отзывы я читал. Почти все хорошие. Разве что многовато соревнований. Но они только у самых старших команд. Я… Боялся идти туда один.       — Если занятия и вправду недорогие, то я обязательно составлю тебе компанию! — Эррор в сотый раз за день пожалел, что столько драгоценного времени потерял, пребывая в своем не то депрессивном, не то взвинченном состоянии. Мог бы уже в «Жемчужину» ходить…       — Ну, значит, решили, — довольно цокнул языком мальчик, потягиваясь и зевая. Вдруг с глухим щелчком включился свет, одновременно с ним зашумел компьютер и загорелись красным электронные часы. Даст прищурился, отходя в темный уголок между полкой с листочками и учебниками и шкафом. Внезапно одна из тетрадей резко бросилась в его глаза. Она была зажата между русским и обществознанием, немного выглядывая. Точно такую же кидал ему Яблонев, только намного тоньше. В цветочек. Ладонь сама потянулась к ней.       — Эй, не бери! — красный, как рак, Эр поспешил вскочить с постели, но восьмиклассник уже листал исписанные неряшливым, однако четким почерком листочки. Стихотворения, длинные истории, было даже что-то похожее на пьесу.       — Ничего себе! Почему ты не рассказывал, что пишешь? — восторженно посмотрел на него мальчишка. — Я возьму почитать? Пожалуйста!       — Ну… Бери… Это старые работы, — Ошибке очень польстила заинтересованность школьника. — А в последнее время я ничего не сочиняю.       — Я, кажется, нашел тебе достойное хобби. Попробуй возобновить свою… писательскую деятельность. — предложил он, засовывая находку во внешний карман вслед за Дрюоном. — Может, из этого что-нибудь и выйдет.       — Ладно, попробую… — протянул юноша, с тоской подсчитывая, сколько времени остается на учебу. — Тебе звонят.       — Блин, точно! — засуетился Мердер. — Алло… Можно еще немного? Папа все равно с работы нескоро возвращается, у меня несколько часов есть. Да? Тогда бегу. До встречи… — он повернулся к Глючному. — Мне пора. Папа раньше обычного домой приедет, а он не любит, когда я где-то шастаю. Завтра погуляем? Вроде погода будет сухой.       — Конечно погуляем. И завтра, и послезавтра, и через год, — лукаво подмигнул ему десятиклассник, выходя в коридор. — Придется научиться совмещать наши с тобой графики, чтобы выделять время и на тренировки, и на школу, и на плавание, если, конечно, всё пройдет гладко, и на писанину, и на безделье.       — Справимся. И если вдруг наше самолечение не принесет результатов, сразу же обращаемся к врачу. Хотя это стоило сделать в первую очередь…       — Нет-нет, мы как-нибудь сами, — Глюк подал школьнику куртку. — Еще раз огромное спасибо.       — Обращайся, — хмыкнул мальчик.       Секунду они неотрывно смотрели друг на друга. Ребята подолгу могли любоваться глазами. Эр — переливчато-карими, Пыль — серебристо-стальными. В их плавных незаметных переходах от одного цвета к другому, в их странных линиях, что собирались в цветы и звезды, в их улыбках, плаче и пустоте они видели душу. И это завораживало. Но помимо больших, темных и светлых одновременно, глаз, Пустов скоренько полюбил то и дело пересыхающие, выразительные, бледные губы. Не успел Даст сообразить, как увидел перед собой смуглое доброе лицо со свисающими агатовыми прядями.       — Можно я не буду спрашивать разрешения? — ухмыльнулся Эррор, выдыхая на бледную тонкую кожу горячее, если не сказать испепеляющее, тепло.       — Ты уже спросил… — неловко заметил Даст, но его тут же заткнули куда более смелым, чем в первый раз, поцелуем. Ловкий язык уверенно проскользнул внутрь, а мальчишка просто стоял в ступоре, забывая дышать. Каждое прикосновение чувствовалось невообразимо ярко, во всех оттенках. Казалось, что внутри игриво виляет влажный, нагретый ласковым вечерним солнцем лепесток белого лотоса. Очень странно… и так приятно. Он подался вперед, пытаясь хоть как-то участвовать и отвечать парню. Острые зубы скользнули по коже, но боли не было. Поглощающее, заглатывающее целиком наслаждение и легкий стыд. Они не настолько взрослые, чтобы… Черт, Эру ведь уже шестнадцать. Воздух предательски заканчивался, хотелось вдохнуть, а он вместо этого прочнее сплетался с Ошибкой.       Вдруг нос Пыли предательски зачесался, провоцируя слезы и раздражая. Невыносимо захотелось чихнуть. Восьмиклассник со странным чпокающим звуком отцепился от черноволосого и через секунду из горла вырвалось писклявое и мокрое «апчхи!». Мгновение Глючный молчал, переводя дыхание и пытаясь погасить сумасшедший, металлический и живой блеск глаз, а потом громко рассмеялся.       — Можно после наших подтягиваний и отжиманий я буду учить тебя целоваться?       — Да иди ты… — обиделся Мердер.