Эррор, нервно постукивая пальцами по подоконнику, вглядывался в едва освещенную единственным работающим фонарем пыльную и холодную дорогу, окутанную вечерней темнотой. Эрни с Эриком должны были приехать с минуты на минуту. Папа решил остаться на даче. Как он сам сказал, чтобы наконец достроить полуразвалившуюся веранду и покрасить чахоточного цвета стены маленького домика в ярко-лаймовый. Но вполне возможно, что ему просто хотелось немного тишины и одиночества. В конце концов, вокруг него вечно крутятся то коллеги, то собственные дети. От этого можно и устать.
Ошибка вдруг лучезарно улыбнулся. Это воскресенье прошло даже лучше, чем суббота. Они с Дастом в кои то веки приступили к занятиям. Как и ожидалось, физическая подготовка Пыльного была, мягко говоря, не самой хорошей. Теперь Пустов понимал, почему нападения Найтмера редко встречались активным отпором. Хотя на велотренажере Пыль показал себя с хорошей стороны, и старшему пришлось попотеть, чтобы его обогнать. Они оба выжимали из себя последние силы, стремясь проехать больше, чем соперник, и после упражнения еще минут двадцать ходили пунцовые и мокрые. Эр тщетно уговаривал мальчишку принять холодный душ вместе с ним. Интересно, почему он по своему обыкновению покраснел и отправил его в кусты? С гантелями было много проблем. Сто раз за тренировку Глюк успел подумать, что щупленькие руки с узкими запястьями смотрятся на Мердере слишком хорошо, чтобы что-то менять. Но оставлять эти болтающиеся макаронины в подобном состоянии нельзя. С прессом все тоже далеко не радужно. Даже легкие задания восьмиклассник выполнял, затрачивая чересчур много усилий. Однако такой расклад безусловно интересный. Мальчик похож на чистый тетрадный лист, будто просящий написать на нем что-нибудь полезное или просто красивое. Попыток много, вот только времени в обрез, а перенапрягаться новичку опасно. Зато теперь в голове совсем мало места для всяких голосов или жутких образов.
Внезапно на узкой асфальтированной дорожке появились два человека. Глючный мигом узнал в них Эрна и Эрика, пусть почти не видел без очков. Через распахнутое настежь окно помимо промозглого ядреного ветра просачивался веселый сбивчивый лепет малыша с задорными черными кудрями около лба, что напоминали лозы дикого высушенного винограда и угадывались в неровном тыквенном свете. Парень резво схватил три глубокие тарелки, до краев заполненные капустным наваристым супом, от которого скользил по прохладному воздуху мутный пар, и поставил их на чистый сверкающий стол. В микроволновке уже грелось аппетитное поджаренное мясо, покрытое морковно-сливочным соусом. А все же Даст мастерски готовит. И объясняет терпеливо, точь-в-точь действительно неравнодушный к ученикам и собственному предмету учитель. Братьям наверняка понравятся блюда по его рецепту. Иначе Ошибка не знает, что с ними сделает, он и Пыльный убили на это полтора часа. Радостное предчувствие, столь давно не залетавшее в сердце парня, опутывало его, как сеть опутывает незадачливую и редкую рыбу.
Знакомо зазвенели ключи и одновременно с ними отворилась входная дверь. В коридор ввалились Эрни и Эрик, уставшие, голодные и явно не в духах. Мальчик сердито надувал губы и морщил нос, потому что его игнорировали весь долгий путь и часто раздраженно просили помолчать, а юноша угрюмо искал в шевелюре седые волосы. Что за приставучий ребенок!
— Как доехали? — поинтересовался Эррор, зорко следя за ними. Должны же они оценить необычный порядок и волшебный запах уюта, в создании которого здорово помог Мердер.
— О, ты заново научился говорить, — закатил карие глаза студент вместо банального приветствия и снял чопорное пальто, невольно удивляясь окружавшей его свежей чистоте. Глючный только сейчас понял, насколько одинаково они закатывают глаза. Нет, все-таки они родственники. Пусть оба в последнее время хотят это отрицать.
— Я вообще-то вам поесть приготовил, — буркнул десятиклассник, едва не ляпнув «мы». — Так что мойте лапы и за стол, пока не остыло, — Эрик радостно что-то пропел, а Эр и Эрн напряженно переглянулись. Сероглазый только что в точности скопировал мамину фразу.
Глюк не без гордости смотрел, как скребут по стеклу длинные железные ложки и как быстро исчезает еда. Все три брата истосковались по домашней пище, которую Эрни, как ни старался, приготовить не мог. Она у него получалась какой-то другой по вкусу. Какой-то теплой и холодной, пресной и пересоленной, сыроватой и суховатой одновременно. Мать по-другому готовила… Конечно, стряпне ее среднего сына не представлялось ни малейшего шанса сравниться с теми произведениями искусства, что получались у нее, и все же он поработал на славу. Даже ворчун Эрни не нашел, к чему придраться, а копуша Эрик поел быстрее всех, искренне поблагодарив братца за «эту вкуснятину». Ошибка секунду-другую пялился вслед довольному разомлевшему малышу, с писком пропавшему в коридоре, а потом вперился решительным взглядом в лицо старшего. Он прокручивал в голове слова Даста и постепенно осознавал, насколько мальчишка прав. Роль родителя давалась студенту тяжело. Совсем неопытный, но уже с пробивавшимся темным пушком над верхней губой и на заостренном резком подбородке, он желал, как и все молодые люди его возраста, спокойно учиться, сходить с ума со сверстниками, творить ерунду и просто разгребать свои проблемы, строить свою судьбу, а не думать о домашних делах и о том, как отпроситься с учебы, чтобы забрать дитё с утренника. О времени на безделье он и мечтать не смел. Из-за нескончаемой нервотрепки Эрн даже начал болеть: то и дело кашлять, испытывать стойкое ощущение, будто кто-то водит по голове тупым и тяжелым топором. Ему просто не хватало энергии на заботу. Жаль, что Глюк только сегодня обратил внимание на этот измученный взор и плотно сжатые тонкие губы.
— Нам надо кое-что обсудить, — наконец с неестественным покашливанием, с каким выплевывают кетчуп почти пустые пластиковые бутылочки, прервал вязкую тишину Эррор и плавно извлек телефон из глубокого кармана домашней слегка рваной рубашки в клеточку, параллельно находя в галерее солнечную и печальную фотографию. — Ты же знал этого парня?
В безразлично-недовольных вдумчивых глазах светлячком мелькнуло что-то ясное и теплое. Словно в непроглядном мраке Северного океана мореходам подмигнул дарящий надежду маяк. Но мимолетная и незаметная тихая улыбка мгновенно сменилась еще более густым сумраком. В расширенных, влажных зрачках плясали светлые, с медовым отливом, кудряшки, два бледно-янтарных, будто совиных, умных огонька, сиреневое пальто с некрепко пришитыми желтыми нитками огромными пуговицами, тоненькая цепочка с прелестной ракушкой, того же бархатистого оттенка, что и ласковая радужка, ракушкой, столь элегантно сидевшей на впалой узкой груди. Эрни тяжело дышал, как после двух километров бега на физре. К скулам прилил яркий румянец, что выделялся даже на его ореховой коже. Но это был румянец горя и ностальгии, причиняющей острую боль, а не розовая краска смущения. Ошибка уже пожалел, что не подготовил брата хоть как-то.
— Конечно, я его знал, — со свистом выдохнул студент неустойчивым, срывающимся голосом. Эр в последний раз видел старшего таким уязвимым… Да никогда он его таким не видел! Не мог припомнить и одного случая, сгоняющего с физиономии юноши выражение заносчивой самоуверенности и требовательности. — Мы с ним полтора года встречались…
— Ч-что?! — вот этого Глючный ожидал меньше всего. Он думал, они были просто хорошими друзьями… То есть он с Эрном похожи еще и предпочтениями? Не может быть! — Ты же не… Ты же в девятом классе с Викой мутил!
— Девятый класс остался в девятом классе, — кое-как придал ноткам хладнокровие парень. — Когда я перешел в колледж и начал общаться с Тимкой, понял, кто мне нравится.
— То есть т-тты любишь еще и мальчиков?! — всё так же шокированно воскликнул Эррор.
— Мне не нравятся мальчики, — отрезал юноша. — Мне нравится Тимка. — вдруг он отвернулся, не в силах больше смотреть на рассеянные, мечтательные и родные черты. — Меня не волнует, как ты умудрился догадаться о нашей очень тесной связи. И если ты сейчас суешь мне это в нос, чтобы похвастаться или попытаться надавить больное, что ж, у тебя получилось и то, и другое. — Эрни резко отодвинул стул назад, порываясь встать.
— Стой же ты! Я просто хотел, чтобы мы с тобой наконец вели себя, как братья, а не как заклятые враги!
— Поэтому, образно выражаясь, сыпешь мне соль на рану, да? — ядовито усмехнулся он. — Ты, как всегда, сама логика.
— Вовсе нет! — горячо прервал Ошибка, чувствуя, как ситуация выходит из-под контроля. Осталось надеяться лишь на собственное красноречие. — Я хотел показать, что мне сейчас тоже нелегко. Разумеется, тебе еще хреновее, но, пожалуйста, подумай и обо мне! Если тебе больно вспоминать Элису и маму, то я вспоминаю о них с удвоенными страданиями. Ведь ты обвиняешь меня в их смерти. Ты заставил меня поверить в свою вину. Если бы тебе говорили, что ты — причина смерти Тимура, — Эрн вздрогнул всем телом, — смог бы ты продолжать жить без вечных угрызений совести?
— Помолчи, — еле слышно оборвал его студент. — Просто помолчи… Ты ни черта не знаешь!!! — неожиданно взвизгнул он нечеловеческим голосом. — Это я был виноват, ясно? Я никак не отводил его к врачу, хотя видел, насколько ему плохо, как он мучается из-за самого себя, как сходит с ума, как не отличает реальность от иллюзий! Он был болен, а я начал осознавать всю серьезность его состояния, когда стало слишком поздно! Он жил один, и я был его единственной опорой, единственным человеком, который должен его оберегать от собственных рук, а я дал ему умереть!..
— И ты решил, что я заслуживаю испытывать то же самое?! — теперь кричал Глючный. Они оба обладали взрывными характерами, и оба не любили сдерживаться в своих ненормальных порывах. — Типо плохо тебе — пусть и остальным будет хуево? Да иди ты знаешь куда! У меня вообще-то шиза развивается! Интересно, какого тебе будет, если я вдруг совершу самоубийство? — Эррор не фильтровал слова, он выливал на братца всю обиду, которая накопилась в нем за несколько месяцев. — А знаешь, я ведь был в одном шаге от этого. Но ты, конечно же, не замечал ничего вокруг, ты вспоминал былые времена, ты в мыслях сидел со своим Тимкой, ты и не думал, что пока находишься рядом с мертвым, можешь лишить теплого, живого человека жизни! Не поверишь, но меня поддержал не тот, с кем я жил в одном доме и ел за одним столом гребанных шестнадцать лет, а мальчишка, с которым познакомился всего несколько недель назад. Да, ты как-то справляешься со слезами, но заставляешь плакать других! И мне сейчас совсем не стыдно говорить о том, что я ревел в плечо парню. Не как девчонка, а как человек, которому действительно очень хочется выплеснуть эмоции. Хватит строить из себя ледяной валун, ты вроде человек. Поэтому просто поделись со мной тем, что причиняет тебе боль. Станет легче, по себе знаю. — Эрн молчал. И вдруг по его щекам одна за другой покатились соленые капельки.
В первые за долгие, бесконечно долгие недели, братья сердечно обнялись. Больше они ни за что не поссорятся.
***
Две недели спустя
— О, Эррор! Ты уже на месте! — весело крикнул Даст, подбегая к неизменным качелям, на которых сидел, закутавшись по самый подбородок в огромный вязаный шарф, черноволосый парень с непривычно яркими, малиновыми щеками. Морозы крепчали уже несколько дней подряд, и было понятно, что они не отступят до самой январской оттепели. Очень не хватало снега. В животе какая-то неприятная пустота при взгляде на серую траву, превращавшуюся в порошок цвета пороха, едва возьмешь ее в красные обветренные пальцы, при взгляде на стыдливо ежившиеся нагие деревья с заледеневшими ломкими ветвями, на маленькие трупики последних цветов, на безучастное серое небо, не оттеняемое белой крошкой, так красиво смотревшейся на тусклом однотонном фоне. Но, если верить прогнозу погоды, вот-вот должны были налететь ледяные изящные мухи, чтобы скрасить столь мрачную и темную середину ноября. — Все-таки надел этот шедевр? Говорил же, что у меня плохо получилось.
— Ну, ты мою стряпню как-то в пищу употребляешь, — усмехнулся Ошибка, неловко пялясь куда-то в промерзшее резиновое покрытие. — Почему бы и мне не рискнуть и не замотаться в шарф? Тем более что самому вязать мне слишком лень…
— Ты нервничаешь? — поинтересовался Пыль, пристраиваясь рядом с ним на соседних качелях и натягивая на уши съехавшую облепиховую шапку с забавным пушистым помпоном. — Бордовый цвет на тебе отлично смотрится. Я могу и перчатки такие же сотворить.
— Да не в перчатках дело, — отмахнулся Глюк и вдруг соскользнул с холодного сиденья. Он вплотную подошел к мальчишке, осторожно, легонько касаясь его губ шершавыми кончиками пальцев. Этот жест стал для обоих привычным, однако младший продолжал стесняться и одновременно жмуриться от удовольствия. — Короче, мы сегодня вместо прогулки пойдем в ресторан. Я приглашаю. — в его словах блестела сталь. Отказ он явно принимать не собирался.
— Это с-свидание, да? — сразу запаниковал восьмиклассник. Черт, что надо делать и что говорить в таких случаях? Да и неловко, когда за тебя платят. Теперь становилось понятно, почему его позвали гулять ближе к вечеру, когда облака скрываются за темной дымкой и уже включаются первые фонари.
— Ну, а что? — вскинулся Пустов, стремясь спрятать в тени внезапной агрессии мешающее смущение. Вот ему-то как раз нельзя показывать слабость. — Мы уже две недели встречаемся, а ведем себя, как обычные друзья, — тут Пыльный скорчил рожицу. Конечно, как обычные друзья. Друзья ведь лезут целоваться после каждого занятия, извергают какие-то не то недетские шутки, не то двусмысленные намеки, пытаются утащить в ванную непонятно (на самом деле, понятно) зачем и делают вместе еду, выкладывая ее сердечком (вот что за детский сад, Эр). — А вообще мне просто хочется сделать тебе приятное. И отметить вчерашнюю первую тренировку по плаванию.
— Ладно-ладно, — тепло улыбнулся Мердер с горящими глазами. — А куда мы пойдем?
— В «Скатерть-самобранку», — отозвался парень, стаскивая его с качелей. — Уютное местечко. И еда вроде вкусная. Помнишь то здание в глуби парка? В березовой роще? — не дожидаясь ответа, он рванул вперед, словно потерянное время стоило ему жизни. — Давай поторапливайся… Промедление смерти подобно, — картинно пропел школьник, обратив на себя взгляды двух мамочек с колясками, проходящих мимо площадки. — И я хочу есть.
Пыль вдруг рассмеялся. Как же всё хорошо…
