***
POV MERLIN Чувствую, как у меня встает. Подходя к ванной, хочется расстегнуть штаны и выпустить своего малыша на волю. Застать его в душе, не входило в мои планы и пробраться к нему, пока он моется, было бы слишком коварно. Но, я не виноват, что он сразу же ринулся в ванную. Крадусь, успокаиваю себя, опуская занавес над соблазнительными картинками. Но это ужасно приятно: его горячая кожа остро пахнет, и он проходится рукой по своей длинной гладкой штуке туда-сюда, туда-сюда . Бог мой, я хочу, чтобы он обходился со мной как с ним. Боже, пусть он дерет меня, дерет, дерет… Звуки падающих водяных струй. Этот грохот действует на утомленные чувства как отличный стимулятор. Как я мог вообразить себе все это? Как я мог поверить, что такой вот безвольный, лишенный амбиций, я сумею в один прекрасный день ворваться к нему? — Пауль? — всё ещё не решаюсь дернуть шторку. — Риха, ты вернулся? — он покачал головой, улыбнулся. — Залезай ко мне. Бог мой, как я ненавижу это имя! — Почему он?! — слова его звучали в моей голове как неотвязный мотив. — Почему мой отец, а не я?! Испугавшись, Ландерс схватился за душевую шторку и отдернул её с бьющимся сердцем, чтобы увидеть кто же его потревожил. — Мерлин? Какого черта… — произнес он с жестким выговором, но дрожащими губами, которые после каждого движения, искажавшего удивлением его прекрасное лицо, жадно втягивали воздух. — Что ты тут делаешь? — Я задал вопрос, — горькая насмешка, которой я отвечал на его слова, показывали, как больно они оба меня задели. — Почему ты с ним? — Я…я… господи, подай мне полотенце, сначала, — в этом нет ничего страшного, но после этих слов я дернул шторку и хотел уже было его хватать за плечи и бедра. Но тут кровь бросилась мне в лицо, едва я завидел обворожительную наготу. Пауль вскочил, быстро, круто, прикрывая все свои шедевры, трепещуще снова ухватился за лоскуток шторы. И вот, быстро возводя глаза к желанному я потянулся своими большими, увлажнявшимся от пота, ручищами прямо к нему. — Что ты, блять творишь?! — он отбивался, сбрасывая мои руки в течении, наверное, трицати секунд, а затем взглянул на меня так жалобно, словно я ударил его кулаком что есть силы. — Прекрати! Лин! Я остановился, едва переводя дыхание, после неожиданной схватки, посмотрел в другую сторону, неуклюже прося прощения: — Странно порой заканчиваются эти любовные истории… Вы все представляете себе, какие изящество и горечь будут звучать в словах, а в итоге… остаётся только разочарование, — я облокотился об раковину, снял с крючка серое полотенце и протянул его Паулю. Херовое извинение. — О чём ты говоришь? — голос его теперь стал совсем притихшим, он резко дернул ткань, опасаясь, что это какая-то уловка. — Из увиденнной мной вашей с отцом случки я извлек много ценного, — горестно улыбнулся я. Ландерс услышав это, не спеша, вдумчиво, приступил к окутыванию полотенца вокруг пояса. Затем он вышел и так остался стоять передо мной. — Что ты хочешь? — глядя на него, на мрачное, недовольное лицо, на поджатые, неулыбающиеся губы, я хотел спросить лишь "почему он? и "что со мной не так?". — Думаешь он любит тебя? — я пронзительно посмотрел на Пауля внимательно исследуя глазами одну отметину на шее. — Никогда. Никогда он не любил тебя, никогда! Он только похоть свою тешил. Он со всеми так делает. Получает что хочет и бежит. Бежит от одной бабе к другой, все равно какой, лишь бы ноги раздвинула. У него нет ни капли верности, заботы, понимания… — Ты не знаешь своего отца. И, если уже на то пошло, то это не твоё дело, ясно? — он пригрозил мне указательным пальцем. — Мы с Рихом в ваши с Эмилем дела не лезем, и тебе не советую лезть в наши. Чтобы раздразнить его, я принял вид снисходительно-равнодушного слушателя и рассмеялся. — Ах, значит, он знает о Эмиле. Странно, что отец не расказывает тебе о своих интрижках. Например, таких: он стоит на коленях на полу и гладит ноги, той норвежки, ну, Сильви, думаю ты прекрасно её помнишь. Пауль бросил на меня испепеляющий взгляд, поджав губы, и вылетел из ванной комнаты, чуть ли не выбивая дверь. Этот порыв можно сравнить с рекой. Мечущейся в своих берегах, петляющей, свивающейся в змеиные кольца, которая потом, так и не найдя выхода своей энергии, агонизирует, впадая в море. Он не выдерживает натиска. — Да-да, именно она! Думаю, не один я видел, как она жадно впивается губами… — быстрым шагом иду за ним. — Заткнись! — чувствую как страх и ревность пронзили его сердце. — Ты ничего не знаешь! — В тот вечер, после завершающего концерта, когда все уже разъехались, она вернулась к нему и чуть не затрахала до смерти. Эта сука заставила его пыхтеть всю ночь… Потом медленно, как в кино, я словно погружаюсь в воду. Круги перед глазами, сначала они пламенеют, как раскаленные угли, потом светятся только проблесками остывающей золы, а потом свет их становится мягким, как у цветов. А потом нос, рот, щеки выплывают из хаоса… Ощущаю дьявольское жжение. — В тот вечер я был рядом с ним, — эта захватившая злосчастная, но непреодолимая страсть, по-видимому, даже отточила его мысль и придала ему самоуверенность. — Неплохо… — потихоньку размыкаю челюсти, прикладывая руку к пострадавшему месту. — Пошел вон… — Пауль указал рукой в сторону двери. Даже немного обидно, что я пропустил такую приличную пощечину. — Убирайся отсюда! Живо, я сказал! — во весь голос выкрикнул он. — Даже не надейся, что отец разрешит тебе переехать, — хитро заулыбался я и шагнул к тумбочке, чтобы забрать ключи. Понимаю, каким нелепым, каким кощунственным показался ему мой поступок. Мне же казалось, что некоторые черты, неудачно и разрушительно проявившиеся во мне, повторяют черты великого отца.***
POV PAUL Когда Рих вернулся, я думал, что он почернеет от злости, узнав о неожиданном визите. Зря ему рассказал… — Ублюдок, — воскликнул он, в ярости сжав кулаки. Его глаза затуманились, жилы на лбу вздулись. — Никчемный маленький выродок! Чесно сказать, в таких приступах гнева я не узнаю своего мужчину, хотя знаю о нем практически всё. Он всегда гладко выбрит, руки его знакомы с маникюром, туфли сияют. Рих любит сладкий послеобеденный сон, особенно после обеда в дорогом ресторане, и часто совершает прогулки в парке. Он знает толк в музыке и обожает цветы. — Мне не стоило тебе говорить? — я ведь спорил об этом, это был внутренний спор, и довольно продолжительный спор. Особенно когда я думал, как правильно подать информацию, умалкивая уже о том, что Лин хотел схватить меня. А зачем? — Да причем здесь это. Просто этот, блять, придурок распространяет злобу и клевету, а взамен получает удовольствие от своей работы. Он спит спокойно и цветет как роза, пока я здесь сгораю от ненависти! — Его можно понять, — тихонько прошептал я, поднимая взгляд. — Посуди сам. Внутри него всегда была пустота, в которой он выстроил целый собор идей, как привлечь к себе внимание. Ты же никогда не был в восторге от этих попыток, никогда бы не разрешил жить ему с парнем. А тут он узнает, что мы… вместе. Получается в его глазах ты нарушил свои же запреты. Тебе можно, а ему нет. Отсюда и злоба. Он посмотрел вокруг умным оценивающим взглядом, взглядом ценителя человеческих радостей и усмехнулся. — Я бы разрешил. Я бы все ему позволил, ели бы он не лез в нашу постель, не лез к тебе. Понимаешь, я уже не первый раз вижу в нём особый фанатизм. Сначала плакаты в комнате, потом лозунги, что Пауль лучший гитарист, постоянное желание быть в твоём доме, находиться возле тебя. Он даже откровенничает только с тобой! — в итоге он чуть ли не ударил кулаком о стену, взбудораженный, ошалевший взвинченный собственными словами. — Затем Эмиль… Не уж то новый способ прикоснуться к тебе… Повисла неловкая тишина И в этом по-детски слепом высказывании было, правда, нечто трогательное, но в то же время и противоестественное, заставлявшее меня улыбнуться от абсурдности и смехотворности. — Ри-и-их? — Что? — с поникшей головкой, не подымая ко мне взор отозвался он. — Ты что… — его идея кажется мне до крайности эксцентричной, — ревнуешь? — Пфф, Ландерс, мой сын – плод фривольной необходимости и я хотел сказа… — Я не спросил о Мерлине. Я спросил ревнуешь ли ты меня к нему, — мне следует тешиться от этой мысли? Круспе вел себя сдержано для подобной ситуации, не сконфуженно, но и не неделикатно. — Нет… — из-под ресниц улыбчато-серьезный взгляд. — Чёрт, он пробрался к тебе в душ, говорил грязные вещи, видел, как мы… Кмх. Я придушу его собственными руками. — Не надо никого душить, — я, искоса поглядывая на него, широко улыбался . — Парень не виноват. А ты просто настоящий мистер сварливые штанишки. — Ландерс, да как, блять… — Рихард! — выкрикнул я, чтобы привлечь внимание. — Тише. Успокойся. У него просто шок. Отойдет. Я с насмешливым вниманием следил, как он, кокетливо изгибаясь, словно обиженный ребенок, слезал с высокого стулья. — Хотя… Нет, стоп, — пробормотал Рих под нос эти три слова, поворачиваясь снова ко мне. — Скажи мне, только, ну, честно… Он… прикасался к тебе? — В каком смысле "прикасался"? — недоумевал я, считая вопрос Круспе из разряда вечных завуалированных формулирок о пошлости. — В прямом. Он лапал тебя или нет? — машинально произнес Рихард, не изменяя ни своего положения, ни мягкого утешающего тона. — Приставал? — Да, нет же! Он даже не особо видел меня… подал полотенце, я окутался, всё как я тебе и рассказал, — ну, вот здесь мне уже пора открывать счёт в аду за такое наглое вранье. В самом деле, что мне надо было только что предпринять, и притом немедленно, гм?***
Как-то Линдеманн сдал Риху одну из своих комнат, и тот влюбился в его жену – по причине безобразного с ней обращения Тилля. Но я понравился ему не меньше, и, вернувшись однажды в эту дыру, он завел со мной знакомство, ставшим вскоре довольно оживленным. В один день он мимоходом сообщил, что собирается переехать в Нью-Йорк. Я надеялся, что он вернется, чтобы забрать и меня. Но Рих вернулся, чтобы играть в группе. За несколько лет до этого, когда наша неудавшаяся совместная жизнь только начиналась, я уже пытался вытянуть из него признание, только он постоянно бегал от меня. Мы познакомились ещё больше выступая уже на сцене. По тому, как он общался со мной, я увидел, что он относится ко мне куда заботливее, чем я. В один вечер я совершил дикий поступок, и уж этого-то я никогда не забывал. Вместо того чтобы вернуться домой, я отправился в гостиницу к нему. Я просидел в его номере всю ночь, стараясь убедить, что он будет лучшей парой для меня. На утро моя трусливая задница сбежала, оставляя его одного.***
— Все мы – часть сотворенного, все мы – короли, все мы – поэты, все – музыканты, — разглагольствовал Тилль, прекращая очередной никудышний спор. Ещё одно никому ненужное обсуждение, при котором каждый пытается разорвать глотку, доказывая свою правоту. Мне кажется, надо было назначить одного человека, который решал бы подобные вопросы. Ну, куда им до моих идей? Проще ж, как в комунизме… разделить, поделить и т.д. Я смотрел, как Шнай идет стремительным, упругим, широким шагом, такой уверенный и в то же время настороженный, и мне виделось исполненное естественной грации существо. Черт, не зря, он у нас фрау Шнайдер! Вдруг в двери кто-то постучал. — Если, это тот, о ком я думаю, то я линяю, решайте сами, — развернулся Флаке, поднимая руки. Нет, для продюсера рановато. Дверь открывается и я узнаю до боли знакомое лицо. — Эмм, здравствуйте! А можно мне Пауля на минуточку? — с совершенной простотой, с непринужденностью ребенка произнес Мерлин. Я чувствую, как в комнате постепенно накапливается давление. Я вижу, как удивленность Рихарда ширится, накаляется и превращается во всепожирающее пламя. Парни смотрят непонимающе, но почти безразлично. — Сынок, ты случайно не перепутал ничего? Твоя папаша вон сидит, дымит, как паровоз, — тихонько подкалывает Линдеман, улыбаясь при этом. А на самом деле выливает канистру с горючей ненавистью прямо на голову Круспе. — Всё нормально, я иду, — мне, дебилу, доставалась лишь скромная доля в успокоении Рихарда. Если, он рассержен, его могло успокоить только грандиозное шоу, где он выжмет из себя все соки, и тогда на какую-то то злость уже просто не хватит сил. — Зачем? — сквозь зубы выговаривает Круспе, глядя на своего главного ненавистника. — Это на пару минут, не больше, — всё так же приветно усмехнулся Лин. Я стараюсь, как можно быстрее выскочить из комнаты, не ощущая на себе прискорбного взгляда. — Пауль, мне надо было давно с тобой поговорить, — оказавшись за дверью, прячась за невинной улыбкой, начал он. — Сначала я хотел бы извиниться за вчерашнее, а потом… — А потом? — скрестив руки на груди, я внимательно наблюдал за его выражением. — Что потом? — Я хотел сказать об одной вещи, которую мы с печалью прячем в самую глубину сердца и… — Эй-эй, — я попытался приостановить его, хватая за плечи. — Не волнуйся, твои вчерашние слова меня не задели, все нормально, мы не поссорились с твоим отцом. — Что? Я не о вас с отцом! — скривился Лин, перехватывая мои руки. — Я о нас. Я хочу сказать, что люблю тебя… — Чего? — немного испугавшись, я шагнул назад, меняя свой голос до неузнаваемости — Ты в своем уме? В следующую секунду его глаза с характерно опущенными углами, блестящим и теплым взором окидывали мои губы. Затем он решительно подскочил ко мне, охватывая мои плечи и голову, и я ощутил, как его рот начал двигаться вокруг моего. Мне было нихуя не одинаково приятно. Но он эластично вжал меня в стену, не прекращая целовать. Помыслы этого юноши быстро рассеились, когда из-за двери выскочил разъерённый Рихард, отталкивая его со всей дури. Он словно объятый чем-то вроде вдохновенного гнева, швырнул Мерлина о стену и ударил кулаком под дых, так что тот скрючился. Я стоял и пытался дышать, замечая недоумевающие лица парней, которые выскочили посмотреть на это зрелище. — Никогда! Никогда, блять, сукин сын не приближайся к нему, — зажженный торжествующей славой своего поступка произнес Рих. Но как только он отвернулся, чтобы посмотреть в мою сторону, нежданно-негаданно выкрикнул Тилль : — Сзади! Под учащенное биение сердца Круспе развернулся и сразу же получил смазанный удар в челюсть. Друзья оказываются на высоте положения в минуты твоих крушений. Дальше они вцепились друг в друга, обмениваясь какими-то матами, оборваными фразами, всё понеслось так стремительно, словно выскочившая из пистолета пуля. Они вдвоем запутались в своих мускулах и сухожилиях, пока я не кинулся их разнимать. — Остановитесь, чёрт возьми!!! Я подскочил к Круспе, пытаясь его оттащить. Мерлина, слава Богу, отнимал Тилль и Шнай. — Дай, я ему, сука, этому ушлепку задницу надеру! — орал не своим голосом Рих, вырываясь из моих рук. — Давай! — яростно кричал Лин. Тилль со Шнаем, словно прочитали все его мысли. Они не знали о нас с Рихом… до этого момента. Ни один из парней, не произнес ни слова, только в этот момент, попустив хватку они не удержали Мерлина и тот, вырвавшись занес удар по носу Рихарда. Мне не оставалось ничего, кроме того, как тоже отпустить его. Здесь началась настоящая бойня. Круспе отдал свой разум гневу, страшной ревности, а это был самый страшный мрак для его ума. Даже его сын понимает, что хрен он от него отцепится, пока не разукрасит рожу. Рих повалил его на пол и начал безудержно бить во все стороны. Чуть опомнившись ребята поняли, что дело так не пойдет и уже с огромным трудом рванулись оттаскивать Круспе от Мерлина. За дело уже принялся Олли и Флаке. Тот лежал весь в крови, тяжело дышал и странно улыбался. — Я любил… я так его любил, а ты трахал… Трахал его каждую ночь! — Бессон рывком поднялся с пола, хватаясь за шею Рихарда. — Прекрати тебе говорят!! — Линдеманн вцепился в волосы Мерлина и уже не жалея толкнул его в сторону. — Достаточно! — Ему уже и так хватит… Я сделал своё дело, — довольно усмехнулся парень, устало откидывая голову назад. — Я видел его, пап… я трогал его… и только что целовал… с языком! — Рихард, тихо, он провоцирует тебя, слышишь, — успокаивал его Тилль, закрывая ему взор. — Не надо… мы знаем, что ты сильный. Оливер и Шнай тихо приказали Лину придержать языка за зубами. Я же наблюдал в стороне, как жилы на запястьях Рихарда вздувались, словно переполненные серо-голубой ртутью, и ничего не мог сказать. В этот момент мне показалось, что я был здесь главным чудовищем. — Ладно, я пошёл, — начал подниматься Мерлин, чуть пошатываясь. — Счастливой, блять, вам семейной жизни!