Клятва

      Небо, всю неделю ясное, сегодня затянуло тяжелыми свинцовыми тучами, обещающими дождь. Эйн, еще вчера давшая разрешение приезжать, сегодня хмурится, глядя на небо, ворчит, что все идет не так, как должно было. Но и переносить ритуал не собирается — погода с каждым днем будет все хуже и хуже.       — Местных задобрила?       Я оборачиваюсь к жрице. В тонком ученическом платье и босой на первом, решившем подольше остаться, снегу зябко, меня бьет мелкая дрожь, но стоит сделать шаг в ритуальный круг, как сразу становиться легче. Местных я не просто задобрила, я сделала все, чтобы у них осталась обо мне добрая память.       — Да, Эйн. Я сделала все, как надо. Если ты не против, я бы начала.       — Так не терпится стать жрицей, — собеседница смеется, но под шутливым тоном слишком явственно проступает холодная острая сталь. Эйн слишком давно служит Брайдт. Настолько давно, что одержимость верой в богиню превратилась в настоящую Одержимость Ею. Именно поэтому из всех единоверцев от этой женщины я обычно стараюсь держаться подальше. — Ладно, будь по-твоему. Зови свидетелей.       Покрывало слишком тяжелое и плотное, давит, тянет к земле и не дает ничего разглядеть. Разведенные возле камней-мегалитов костры из-под ткани кажутся тусклыми огоньками, и только по жару, идущему от них можно узнать путь. Иногда мне помогают наблюдающие, но мало и редко. Касаются плеча через расшитую ткань и отводят подальше от пламени, чтобы я не сгорела раньше времени.       Наконец мою руку в свою берет Эйн, помогает занять место напротив себя перед алтарем и сдергивает с головы покрывало, оставляя то лежать на плечах нарядной тряпкой. Призывает в себя дух Брайдт, зовет богов и волшебный народец — всех, кто захочет взглянуть на творящееся в каменном круге. Поворачивается к стоящим вокруг людям.       — Сегодня перед нами женщина, блуждавшая долго в темноте, но нашедшая путь, ведущий к свету. И сегодня она дает клятву. По собственной воле в кругу свидетелей, — оборачивается ко мне, передавая взятую с алтаря чашу. — Пей и зови Бригитту, — ждет меня терпеливо. — А теперь произноси клятву.       Я хмурюсь, опускаю глаза, и громко возвещаю, что говорить готова лишь про себя. Эйн кривит недовольно губы, но кивает, соглашаясь. В конце концов, самое главное, что я здесь и что даю клятву, а услышит ли ее кто-либо, кроме Брайдт, уже не так важно.       На минуту воцаряется тишина, едва ли прерываемая моим шепотом, нарушаемая куда больше треском костров. Заканчивая свою клятву, стягиваю с левой руки бронзовое колечко и бросаю в курильницу, дымящую ладаном и сандалом, протягиваю Эйн руку. Жрица уже готова — в кулаке у нее сверкает зажатый острозаточенный кинжал — берет осторожно мою ладонь, ждет, пока я отвернусь — отчего-то она не любит, когда смотрят — и резко проводит лезвием, выпуская кровь. Стряхивает капли в полную вина ритуальную чашу и, зачерпнув немного из чаши, капает на порез.       — Как вино и кровь теперь неразделимы, так и эта женщина не отделима отныне своей клятвой от Брайдт. И имя новой жрице — Финдабайр.       В ответ раздаются тихие хлопки одобрения и еще более тихие поздравления.       Близится вторая часть ритуала, перед которой нервничает даже Эйн. Она ждет, пока затихнет шум и мрачно переспрашивает, уверена ли я.       Я киваю. Да. Если уж делать что-то, то до конца.       — Холодает, — замечает вдруг Эйн и зябко поводит плечами. Из ее рта идет пар. Я встряхиваю головой и снова смотрю на жрицу, понимая, что мне показалось.       «Ты умрешь, маленькая келла. Слишком рано… Слишком юная для царства Кернунна…       … мне остается лишь украсть тебя…       … я буду искать тебя, когда проскачу над миром с Дикой Охотой…»       — Тридцать первое октября. И солнце почти закатилось, — пожимаю плечами, — Дикая Охота вот-вот выйдет.       — Тогда поторопимся…       Для последнего костра отведено место посередине круга — каменная неглубокая чаша — обычно здесь сжигают жертвенных птичек или овечек, но сегодня…       — Иди, — осторожно подталкивает меня в спину Эйн. Она явно сомневается в том, что все пройдет так, как следует. Зато теперь не сомневаюсь в этом я. Встаю в центр чаши, морщась от колющей босые стопы соломы. Жду, пока меня хотя бы символически привяжут. Жрица качает головой, но велит повторить клятву, зажигает от ближайшего к ней костра факел. Все крепнущий ветер задувает пламя раз за разом. Эйн ругается сквозь зубы, но находит способ дойти до меня. Она дожидается кивка, означающего, что я произнесла все, что следовало, опускает факел на сухие щепки.       Огонь лижет дерево, занимается все ярче, подползает к ногам. Я прижимаюсь к краю чаши, топорщащемуся поломанными сучьями и досками с заусенцами. Все, что от меня требовалось, так это подождать, пока займется хворост и выбраться любым способом из сердца костра. Но я знаю, что будет иначе.       Ветер раздувает пламя все сильнее, а вместе с тем времени остается все меньше. Я вижу панику на лицах Эйн и собравшихся свидетелей, понимающих, что мне так просто не вылезти. Кто-то, кажется, даже предлагает принести канистру с водой. Ее нет, я знаю, потому что сама об этом позаботилась.       Стягиваю с правой руки стальное кольцо, которое должна была носить по приказу Брайдт. Поворачиваюсь лицом в сторону, с которой дует ветер: на небе в причудливые фигуры сворачиваются облака, превращаясь в сумрачно-серых коней с штормовыми белыми гривами; птицы, летящие в мою сторону из точек оборачиваются в мрачных всадников Дикой Охоты…       Кольцо падает в костер.       Остается сделать последний шаг.       — Кайден, — зову шепотом, к небу поднимая лицо.       И на мир опускается белизна, холод и покой…