Тихо и неотвратимо

— Чего желают такие красавчики? — писклявым от природы голосом поинтересовалась низенькая, похожая на колобок официантка. Сэмми пожелал себе аппетитный сырный супчик с лососем, яичницу с овощами и зеленью, тосты и апельсиновый сок. Дин пожелал себе: блинчики с сиропом, яичницу с беконом и сардельками (большими), салат Цезарь, мороженое «Тройное удовольствие», коктейль «Шоколадный тайфун» кингсайз, гренки, вафли с клубникой и сливками, вишневый пирог, тройной бургер с говядиной, куриные крылышки, картошку фри с кетчупом и… И Сэм отнял у него меню, натянув неловкую за него улыбку. Накрашенные брови официантки завистливо взлетали на лоб, пока она всё записывала. Дин с аппетитом поглощал всё, что ему принесли, так, что за ушами трещало, а Сэму становилось страшно. — Ты в норме? — потягивая свой жирный коктейль, побеспокоился Дин. — Да… Да, конечно. Всё супер. — А то ты все больше какой-то встревоженный. В последнее время. Последние пару недель, с тех пор как мы… ну, это самое. Параллельно паркуемся в одной кроватке и активно ублажаем твои тылы. — Дин!.. — ужаснулся младший Винчестер. — Еще громче сказать не мог?! — Так это ты у нас теперь главный любить покричать, — сально глядя на него, усмехнулся Дин. — Можешь сказать что-нибудь нормальное? — Что-нибудь, не касающееся того, с каких сторон и, грхм, глубин я тебя теперь знаю? Запросто. Но кроме этого тебя точно ничего не беспокоит? — Нет, всё прекрасно. Просто… мне кажется, что все смотрят и знают, — поделился Сэм. — Все знают, Сэмми, — спокойно пережевывая пищу, сообщил Дин. — Что?.. — Я говорю, что все знают. Потому что все и раньше знали, когда ничего не было, — пояснил Дин. — Представь, насколько все знают теперь. — Спасибо, утешил! Странно, когда ничего не было, мне было наплевать. — А сейчас что, чувствуешь себя грешным? — Нет… Скорее, чувствую себя голым. Официантка как-то услышала эти прекрасные слова через всё кафе и надолго уставилась на него. Сэма слегка передернуло. Дин невозмутимо в три укуса уничтожал тройной гамбургер, не забывая делиться: — Всё смущаешься, значит. Помнишь, когда нас впервые приняли за геев? Я тогда прямо обомлел и завис, в отличие от тебя. Никак не верилось: «Она подумала, что мы вместе? Она подумала, что мы — пара?» Я тогда даже не допускал, что это когда-нибудь может стать правдой. Это я к тому, что всё идет к лучшему, а не к худшему. Люди увидели, как мы подходим друг другу, раньше, чем мы сами. Такое постоянно бывает. Но потом и мы это увидели, точнее, ты. Я-то это всегда знал. — А мне помнится, что после тех слов риелтора ты три часа никак не мог отмыться в ванной, забив на дело. — Странные у тебя какие-то всегда мысли, Сэм. Не отмыться, а удовлетвориться я никак не мог после тех слов риелтора. Угадай, чем я там столько занимался. — Серьезно? Фу, а мне даже в голову не приходило… Дин, почему ты столько ешь? — меняя тему, недовольно выдал Сэм. — Это уже просто нездорово. — Мне нужно много энергии, Сэмми. Сам знаешь для чего, — подмигнул Дин. — Надеюсь, для раскопки могилы Дага Хупера. — Я имел в виду немного другое, и ты меня понял. Но, кстати, о старине Даге. Пришла пора проветрить его маньячные косточки, — собрав с тарелки последние крошки пирога, напомнил себе Дин и прихватил оставшиеся одинокими на столе куриные крылышки с собой в дорогу. Дага так и не раскрыли при жизни, когда он ловил и потрошил молоденьких девочек. Также безнаказанно он продолжил потрошить их после своей естественной смерти от аневризмы. Но теперь это стало делом братьев Винчестеров, а их главным свидетелем стал призрак одной из жертв. Захоронен больной ублюдок был не на кладбище, а на задворках своего лесного дома, где, судя по всему, и разворачивались главные действия его самодельных хорроров… Сэма вывело из раздумий чавканье справа, и он недоуменно оглянулся на Дина, который в этот раз с чего-то вдруг соизволил пустить его за руль. Да, слух не обманул Сэма: брат снова ел. — Господи, Дин… Я не буду с тобой спать, если ты станешь весить полтора центнера. — Какой же ты мелочный. Это просто низко. — Не следить за собой тоже низко. — Не переживай, я в своей лучшей форме, и попробуй поспорить, — улыбнулся Дин. — Сам же регулярно распускаешь похотливые ручонки. Вот вместо того, чтобы ругать меня за мой здоровый аппетит, мог бы похвалить за то, что я почти бросил пить. — Ну и зачем ты бросил? — Не бросал, само получилось. Куда-то улетучились желание и тяга. Не знал, представь себе, что такое бывает. Зато жрать хочется, всего и постоянно. Два дня назад я даже съел из холодильника твой салат. Да, это всё-таки был я, извини. Но до меня вдруг дошло… черт, да он же обалденно вкусный! И к тому же красивый: там все эти помидорки, оливки, перчики, листочки… Я его за минуту схрустел, — «и чуть не умер от счастья» — умолчал и не раскрыл всей страшной правды Дин. — Только после него еще больше есть захотелось. — Рад, что у тебя наконец просыпаются здоровые инстинкты, — довольно улыбнулся Сэм. — Но это так не похоже на тебя. Слушай, а может, ты просто залетел? — Вот не ожидал от тебя такой гадости услышать. Веди машину, сучка, и оставь мое тело в покое хоть на время. Сэм мог как обычно беспокоиться и переживать за Дина сколько угодно, потому что был далек от понимания простой и очевидной вещи: что Дин просто стал чувствовать себя счастливым — впервые в жизни глубоко и по-настоящему. Езда в лесной зоне по той дороге была жестким испытанием для любой нежной задницы. Дин довольно улыбался, поглядывал на брата и пошло посмеивался. Сэмми раздражался из-за него и краснел, говоря, что от такой херовой дороги задница у него болит не больше, чем у самого Дина, а вот зато у Дина явно больное и разыгравшееся воображение. — Даг и Дора, — заценил Дин две заброшенные могилы, засыпанные заледенелой листвой. — Давай закончим побыстрее, — передавая инструмент, предложил Сэм. — Неприятное место. Пустующий дом, безмолвие январской природы, сгущающиеся сумерки и длинный список мучительных смертей, связанных с этой землей, действовали гнетущим образом даже на таких профи как Винчестеры. — Я только за, — согласился Дин, втыкая лопату в замерзшую каменную землю. Как только первый свежий воздух потревожил гниющие кости, появился и их разгневанный владелец. Призрак Дага схватил Дина, пытаясь свернуть ему шею, в то время как Сэм торопливо поливал кости бензином и чиркал спичкой. Но прежде, чем спасительный огонь упал в могилу, его самого обхватили чьи-то сильные руки и отшвырнули на много метров. — Сэмми! — крикнул Дин, безуспешно пытаясь вырваться. Призрак Доры навалился сверху на лежащего на земле Сэма, смыкая вокруг его шеи свою железную хватку. В этот очередной опасный охотничий момент на помощь братьям пришел призрак Эшли — указующей жертвы. Она схватилась с призраком своего убийцы-садиста, а освободившийся Дин первым же делом кинулся на помощь прижатому к земле Сэму, и на секунду застыл, увидев, что у того из бока торчит обломок старой ограды, на которую ему «повезло» приземлиться. Дора оставила полу-задушенного Сэма и налетела на подоспевшего и замахнувшегося железом Дина. Сэм кое-как дополз обратно к разрытой могиле, и следующая пущенная им спичка достигла цели. Призрак Дага сгорел, объятый адским пламенем, а оставшиеся два призрака растворились, временно ушли. Ничего вокруг не видя, Дин уже склонялся над братом. — Сэмми, покажи, — произнес он, сам бледнее любого призрака. — Что? — не понял тот. — Ты ранен. — Это царапина, — отмахнулся Сэм. — Только кожу задело, мне повезло. Дина почти сорвало: — Я сказал не языком трепать, а показывать. Слушаясь брата, Сэм неохотно расстегнул продырявленную куртку и начал приподнимать свои многочисленные одежки. Они все оказались пропитаны кровью… — Блять... Заебись, — выдохнул Дин. — Поехали отсюда. — Дин, ты о чем? — изумился Сэм. — Надо закончить. Всего одна могила и мы свободны. Свалим отсюда навсегда. — Нет, мы свалим прямо сейчас! Ебать, Сэм, да у тебя весь бок распорот! И органы вываливаются! Зажми покрепче… Какая еще, нахрен, могила?! Какое тебе к черту закончить?! Сэм испуганными глазами уставился на него, не зная, что и думать — неужели это правда? Он как будто не знал, чему больше доверять — самому себе или словам Дина. Всё ещё пытаясь действовать разумно, Сэм снова начал свое: — Дин… — Не обсуждается! — рявкнул тот, в панике, гневе и неловкости излишне грубо обхватывая и таща Сэма в сторону машины, словно это не человек, а какой-то гребаный мешок с дровами, который повесили на его шею. Сэм послушно передвигал ногами, уговаривая себя, что может быть, Дину знать лучше, как обычно, ведь это же Дин, и раз он так настаивает… Но уже на обратном пути в тепле салона Сэм окончательно убедился, что всё это лишь очередная напрасная паника. Только теперь лишне и глупо было что-то про это говорить. Ехали в молчании, каждый по-своему злясь. Сэм — на Дина, за то, что раздул из мухи слона и не дал закончить работу. Дин — тоже на Дина, за то, что чуть не потерял Сэма, позволил призраку навредить ему, поранить… Сэму всё это надоело. — Кто бы подумал, — произнес он тихо. — Она была в курсе того, что он творит, и зачем-то помогала ему? — Вот уж не вижу ничего странного. Муж и жена — одна сатана, — заметил Дин. — И как только мы могли забыть об этом. — Это не всегда так. — Но часто. Как у нас с тобой. — Давай не будем сравнивать нас с ними. Сэму не пришлась по душе аналогия с Хуперами, и подобная безумная преданность выглядела в его глазах малость преувеличением, но он знал, что во многом Дин прав. У кого как, а вот им из братского досталось: полная непохожесть и вечное соперничество, вплоть до заложенной в них «программы» убийства друг друга. Но было много и хорошего, объединяющего и всепобеждающего, только росло оно, кажется, корнями из другой почвы. Это всегда было что-то вроде «супружества», еще задолго до секса, оно буквально сплавляло два совершенно разных человека в одно целое, делая из них идеальную команду. За окном стояла ночь, когда в теплом номере Дин осторожно поочередно стягивал с верха Сэма все его шмотки одну за другой. О, этот обычный процесс разоблачения Сэма, ставший теперь особенно интимным и возбуждающим — он и раньше доставлял Дину постыдное, неположенное наслаждение, а сейчас просто выключал мозг, без спросу, без вариантов. Глубоко и тяжело дыша, старший оставил брата перед собой обнаженным, в одних джинсах, которые тоже хотелось стянуть как можно скорее, как только сердце перестанет тревожно биться и замирать от страха из-за случившегося. Сидя между длинных ног, Дин как в тумане ощущал, как Сэм склоняется и слишком близко тычется ему в лицо, словно специально, вынуждая поцеловать себя. Вот точно специально, сучонок. Дрожа от сдержанного напряжения, на автомате Дин поднялся с колен и направился в ванную, оставляя Сэма сидеть на кровати. Затем тщательно и сосредоточенно промыв рану теплой водой, и убедившись, что и правда, распорота только кожа, хоть и основательно, Дин, наконец, с облегчением выдохнул. — Показалось, — с тихой улыбкой сам себе произнес он. — Я же говорил. Не дождавшись никакой реакции на это важное замечание, Сэм повторил, заглядывая брату в глаза: — Дин, я говорил тебе. — Всё равно нужно наложить парочку швов, — достав иголку, продолжил старший и опрокинул виски на рану, с болью слушая, как Сэмми шипит сквозь сжатые зубы, и больше всего желая сейчас поменяться с ним местами. — Да, говорил и говоришь…. Ты знаешь, Сэм, что я вообще всю жизнь мечтаю, чтобы ты как можно меньше говорил. Кстати, ты мне гораздо больше нравился, пока не умел разговаривать. — А папа рассказывал, что моим первым словом было «Дин», — выдавил Сэм, болезненно морщась. — А зато второе твое слово было «блин», — поведал Дин, плавно протыкая горячую кожу. — Дин-блин. Ты мог часами это повторять, стоя в кроватке и счастливо улыбаясь, как будто это офигеть как остроумно и весело. — Правда? Только не говори, что ты обижался. — Мне было обидно, Сэм, — продолжая отвлекать, Дин накладывал второй шов на начавшее подрагивать от смеха тело. — Эй, не смейся. Ты не знаешь, что это такое, когда тебя дразнит крошечный ребенок! А отец еще послушал это и сказал, что ты, похоже, вундеркинд, и что он давно подозревал это — еще с тех пор как ты так рано приучился к горшку… Короче, «повысил» мне самооценку, как всегда. А я промолчал, что не похож ты ни на какого вундеркинда, а только на мелкую выскочку, — у Дина промелькнула нервная улыбка, когда он живо вспомнил отца. — Ты этого обычно не замечал, но он всегда считал тебя особенным. Это у них с Азазелем было общее. Да, в этом они были очень похожи. — Значит, папа просто дурак, что никогда не видел, какой особенный ты, — обиженно выдал Сэм и, уловив удобный момент, все-таки поцеловал Дина в приоткрытые от стараний губы. — Дин, у тебя такие приятные руки, что даже не больно. — Не ври. Грхм, Сэмми… — предостерегающе и хрипло произнес Дин в его поцелуй, с героической стойкостью заканчивая последний шов, и, наконец, наклеил сверху белую защитную марлю. — Ты должен знать, что я тогда не думал, как они… всегда считал тебя обыкновенной заносчивой занозой. Только потом начал понимать, что это, похоже, как раз тот редкий случай, когда папа был в чем-то прав. — И с чего же передумал? — темновато улыбнулся Сэм. — Что, трахнул меня и я сразу стал «особенным»? — Не говори это так, — расстроился Дин. — Правда, Сэм, это не то что… Я не хочу, чтобы ты так думал. Уже не в первый раз Дина преследовало неприятное ощущение, как будто для Сэма существовала преимущественно их демоническая страсть. А если даже Сэм видел во всем этом только шикарные потрахушки, то тогда в каком мире иллюзий застрял он сам? Дин всю жизнь встречал в основном потребительское отношение и мог вынести его от кого угодно, потому что ему было плевать, но только не от Сэма. И хотя их секс всегда был что-то с чем-то, даже невозможно ни с чем сравнивать, счастливым Дина делало отнюдь не это приятное и лестное обстоятельство. — Да-да, ты хочешь, чтобы я думал, что ты безнадежно любишь меня с четырнадцати лет… Дин, это мило, но не обязательно, — «успокоил» Сэм, награждая очередным нетерпеливым поцелуем, беспорядочно трогая грудь и плечи Дина. — Можешь делать это со мной без традиционных утешений про «любовь» и «особенность». Пусть нам будет просто хорошо. Просто и честно хорошо друг с другом. И я скажу честно — мне еще ни с кем так здорово в постели не было, так что я теперь все время об этом думаю… И всё жду, когда мы останемся вдвоем, и я смогу сказать — выеби меня. Дин, выеби меня… — Ведешь себя, как грязная дрянь, — валя его на спину, раздраженно процедил Дин с очередным уколом разочарования, и в то же время заведенный донельзя. — Я больше ничего не буду тебе говорить. Просто упрямая и глупая, ненасытная сучка… Которая из всех языков понимает только язык большого члена. — Да… — возбужденно дыша, повторял Сэм, прижимая к себе Дина ногами. — Ты снова прав… Ты всегда прав. Ты самый лучший из лучших, ты знаешь? А я хуже всех… просто урод, глупая эгоистичная грязь, которой место в аду… — лихорадочно шептал ему Сэмми, — делай со мной всё, что хочешь — накажи, убей, выеби… мы оба знаем, что я этого заслуживаю, Дин, ну признайся уже… Можешь иметь меня постоянно, если тебе не противно, я… Не сдержавшись, Дин с силой влепил ему по лицу затрещину всей ладонью, лишь бы остановить этот бредовый поток. Мелькала мысль, что возможно у Сэмми жар, что он простудился в лесу, или в рану все-таки что-то попало. Мелькала и пропадала. На дольше засела больно жалящая, обжигающая виной догадка, что это он сам когда-то по ходу внушил ему такие мысли… Внушал прямым текстом и не только. Он убедил в этом Сэма — для начала своим ненормальным отношением к нему, страхом не уберечь, излишним контролем, вечной потребностью самоутверждаться перед ним, с трудом скрываемой неположенной тягой и нездоровой жертвенностью. А потом какими-то очень неправильными словами и поступками, своей обидой, болью, комплексами, ревностью и еще черт знает каким собственным дерьмом…. Заставил его поверить во всякую чушь, удобно пользуясь тем, что Сэмми так безотчетно ему верит и ориентируется на него. Но почему тогда, черт побери, не действует в обратную сторону? Почему этот раздражающий своим вечным позитивом парень так категорически не верит в хорошее от Дина? Может, это всё демоническая кровь? Или Сэм не мог ответить ему теми же чувствами и потому ему легче было считать, что и у Дина их нет? Но скорее всего дело было в том, что у Сэма уже давно сложился какой-то очень неправильный образ их отношений, точнее, отношения Дина к нему, где Дин был — самый лучший в мире брат и человек, а Сэм был его вечной обузой и проклятием, хуже любой твари, и уж точно не тот брат, о котором Дин всегда мечтал. Похоже, что такая уродливая картина вечно лежала шорами на его тревожных глазах, и уж какая тут любовь — она вписывалась сюда, как урок медитации в центр боевых действий. Сэм изо всех сил старался не подводить Дина, вовсе не для того, чтобы брат им гордился, а для того, чтобы Дин хотя бы больше ни к кому от него не уходил! И теперь, когда старший Винчестер прямо говорил ему правду, в принципе, и без того всем очевидную, Сэм её просто не слышал или не воспринимал. А если и слышал, то что-то свое — такое, что Дину никогда бы и в голову не пришло. Можно ли было что-то исправить? Разве мог Дин знать, что на его впечатлительном малыше всё настолько мощно отпечатается и отразится? И самый страшный вопрос — если бы и знал, стал бы что-то менять? Ведь сейчас этот непонятный, невозможный сучонок покорно лежал под ним и с улыбкой и восхищением смотрел на старшего брата, чувствуя, как кровь течет из носа после его удара. В его слишком живых, горящих глазах читалась невысказанная просьба «еще». — Сэмми… — прижимаясь лбом к его высокому разгоряченному лбу, тянул Дин. — Сээм… Сэм, Сээм… Хотелось что-то еще сказать, что-то важное, но с языка шло только это, только бесконечное «Сэм», переполненное невыносимой любовью — невыразимой, всеохватывающей, болезненной, сжирающей изнутри, пронзающей всё его существо. В голове и так шумело от близости этого прекрасного, большого, распаленного, учащенно дышащего тела под ним. Сэм разводил ноги, заглядывал ему в лицо, молча давая согласие, нет, приглашая, нет, умоляя. Ничего не соображая от ударившей в мозг спермы, злости и любви, Дин рывками, как дикое животное, стягивал с брата его проклятые джинсы вместе с бельем. У Сэма стояло каменно, как и у него самого. С любованием огладив тугие напряженные яйца брата, Дин несильно сжал эту приятную наполненность, вырывая из младшего Винчестера отрывистый стон. Затем обхватил ладонью его твердый и тяжелый член, и Сэм с жалобным всхлипом выгнулся, толкаясь в ему руку. Сразу же прозрачная капля сбежала на мощный кулак Дина. — Тише, спокойнее, Сэмми… швы… — пробормотал охотник, постоянно напоминая себе об этом. — Дин… Дин… Сэму явно было плевать на его заботу и проделанную только что работу. А старший, нависая сверху, целовал и трогал его, словно Сэм из хрусталя сделан, и если он его и не разобьет, то уж точно оставит свои грязные отпечатки. — Трахни меня, Дин, хватит вести себя, как будто я стеклянный, — ныл Сэм, попутно раздевая Дина. — Возьми всё, что хочешь. Плавая в мареве счастья, любви, похоти и блаженства, Дин целовал его и не спешил переходить к главному блюду. — Да ты весь уже затраханный, Сэмми, — шептал он со счастливой и смеющейся пошлой усмешкой куда-то ему в волосы, и добавил тихо, словно по секрету. — В твою заезженную дырку, солнышко, скоро грузовики можно будет загонять. А ты хочешь еще меня? — два пальца Дина вошли в Сэма, с трудом растягивая его ножницами. — Пусто внутри без моего члена? — Дин… В тумбочке. Смазка оказалась кстати, с ней огромный подрагивающий член старшего охотника плавно скользнул в тугое рабочее местечко Сэма, раскрывая его заждавшиеся стенки и давя на перевозбужденную железу в глубине его тела. Сильные, но не слишком резкие, осторожные толчки сопровождались пошлыми шлепками и откровенными стонами. Внутри было горячо и опьяняюще тесно — так хорошо его Сэмми сжимал старшего, пока Дин ритмично долбил его своим толстым и твердым стволом. Так как Сэм то и дело подмахивал, несмотря на все символически наказующие шлепки, Дин вышел из его шикарно разработанного тела и перевернул младшего лицом в подушку. — Какой же ты неугомонный, — проворчал Дин с улыбкой. — Лежи не двигайся, у нас сегодня щадящая программа. — Нет, не надо… — сразу же капризно возмутился Сэм. — Не надо ничего щадить! — Не тебе тут решать, нежная кисонька, — с удовольствием уколол Дин. — Нет, я серьезно… — Да что такое? Саманта задрала юбочку и просит не щадить? Дин снова ритмично задвигал сильными бедрами, глубоко вгоняя свой мощный член в готовое покрасневшее отверстие. Осторожно обхватывая в это время Сэма сверху всем телом, наваливаясь плечами, максимально прижимаясь к нему в полнейшем счастье, старший охотник прижал к матрасу его руки, пытаясь держать так Сэма в узде. Сэм пару раз дернулся и сдался. Замер в обожающих объятиях старшего и полностью раскрылся Дину. Продолжая удерживать, Дин уверенно и безостановочно всаживал свой здоровенный агрегат в растянутую вечным траханьем дырку младшего. Сэмми всхлипывал и скулил с каждым глубоким проникновением, беспрестанно умоляя делать это быстрее и резче. — Господи… — сорвалось с губ Дина. — Такая сучка… Такая моя… — Дин, сильнее… Дин… Сдерживаться было всё сложнее, и Дин, против воли, всё больше срывался в привычный для них обоих дикий и рваный темп, повинуясь лишь одному главному императиву. Неожиданно красное резануло глаза. Дин остановился быстрее, чем если бы его остановила пуля. Испуганно коснувшись пальцами пропитавшейся кровью белой марли, Дин во всей полноте ощутил и прочувствовал влажность и тепло свежей крови. Старший потрясенно отвалился от Сэма, уже не обращая внимание ни на собственную каменную эрекцию, ни на недовольное ворчание и возмущения Сэма. — Умолкни, — прорычал Дин. — Блядь… Какого только хера я опять повелся на твои фокусы. Праздник окончен, Сэмми, скатывай шары обратно. У тебя кровотечение. — Что? Дин, что, опять из-за крови?! Ты называешь это кровотечением?! Это ерунда, такое бывает, ты же знаешь… — зачастил Сэм, словно извиняясь за причиненное неудобство. — Это постоянно случается со свежими ранами… — Ага. Особенно если их постоянно дергать и тревожить. Но не переживай так, Сэмми, — бормотал Дин, доставая новую марлю и привычно прикрываясь грубым юмором. — Подумаешь, сорвалось. Это считай, что у тебя месячные начались не вовремя. У всех сучек они бывают, всё естественно. И я знал, что с тобой это когда-нибудь случится. — Какой же ты кретин. Сказал бы просто, что стало противно. — Этого я вообще не сказал. — Этого и не нужно говорить. Смиряясь, Сэм послушно улегся, давая себя брату на новый осмотр. Ему стало очень паршиво из-за того, что он всё испортил с этой своей дурацкой травмой. Почему вообще именно его швырнул призрак? Почему именно туда? Почему именно он своей проклятой бесконечной кровью испортил абсолютно всё — и день, и охоту, и секс? Было так обидно. Сэм ощутил острую потребность что-то сказать, как-то оправдаться: — Дин, прости, я… — Что — ты? — не выдержал этого Дин. — Не должен был терять кровь из потревоженной мною раны? Видя, что Дин уже не просто сердит, а прямо зол, Сэм счел за благо все-таки заткнуться. Последовала напряженная и молчаливая сцена смены повязки, во время которой Сэм жалобно смотрел на брата, а Дин смотрел куда угодно только не на него. — Спи, — закончив, коротко процедил Дин, и сам, слегка пригасив свет, поскорее улегся на бок и укрылся, чтобы Сэм уяснил — разговор окончен. Расстроенный, недовольный, неудовлетворенный Сэм полежал какое-то время в полутьме с открытыми глазами. Решив, что Дин скорее всего уже уснул, он осторожно приподнял, а затем и скинул с него край одеяла, обнажая широкую сильную спину и аппетитную задницу старшего. Обмирая от сразу же охватившей его сладкой неги и тонкого экстаза, пораженный до крайности Дин слушал тихое учащенное дыхание своего Сэмми совсем рядом и звуки быстрой размашистой дрочки. Дин так и лежал отвернувшись, старательно делая вид, что спит и не замечает, как Сэмми (блядь, блядь, _его Сэмми_!) дрочит на него… Святые небеса и преисподняя. Сэм дрочит на него. Почему-то это не просто сводило с ума, это посылало какие-то не испытанные еще доселе глубинные сладко-болезненные импульсы по всему телу Дина, словно ему вкололи что-то расслабляющее и пронзительно возбудившее все нервные окончания. Жаль, что длилось это волшебство не долго. Наскоро кончив в салфетку и развалившись на своей половине кровати, Сэм, судя по его дыханию, сразу провалился в сон. А Дин так и лежал, ни тени сна ни в одном глазу. Крутился с не идущим из головы беспределом, с упрямо и болезненно вздыбленным членом… не считая себя в праве даже подрочить после того, что сделал. Сэм спокойно продрых до позднего утра, так как Дин его в этот раз не разбудил. Проснувшись в десять, Сэм с удивлением убедился, что Дина тут вообще нет. Только на столе обнаружилась записка. «Доброе утро, солнце, отдыхай дальше. Только после двенадцати не спи — а то будет головка бо-бо -D Прикончу сучку, вернусь к обеду. С меня призраки, с тебя пирог. Узнаю, что ходил дальше магазина — пристрелю лично. Дин» Сэм недоуменно уставился на эту нехорошую бумажку, перечитав несколько раз, не поняв, снова перечитывая и перечитывая. Как-то ему прямо не верилось. Что за бред? Как и почему Дин мог такое написать? Чего-чего, а вот такого дерьма у них пока еще не случалось. Он что ли один поехал заканчивать это дурацкое дело, а ему откровенно велел не соваться? Вот так новости… У Сэма сдавило горло от злости, боли и обиды — знакомой обиды и извечной боли. Если раньше он считал, что Дин перегибает палку, то теперь, этой идиотской запиской и своим поступком, Дин её с громким треском сломал. Сэм сделал дозвон, но попал на автоответчик. Очень надеясь, что всё это какая-то очередная дурацкая шутка Дина, младший Винчестер собрал сумку и вышел, озираясь в поисках подходящей машины.