Зависимость

Мерзкое попискивание лежащего под ухом телефонного будильника, заставило продрать глаза.С трудом поднявшись, я опрокинул оставленную с ночи на диване пепельницу, и вывалившиеся окурки раскатились по паркету. Я молча уставился на стоявшие на журнальном столе пустые бокалы и открытую бутылку коньяка, припоминая то, что случилось всего несколько часов назад. Память вернулась на удивление быстро. Меня нисколько не мучили угрызения совести. Ведь все было по договоренности и по общему согласию. Мне не давали покоя другие мысли. Я просто никак не мог понять сам себя. Почему именно Цвен? Конечно, мое к нему влечение можно списать на его внешние данные, и на умение в нужной ситуации вести себя достаточно провокационно. Но все остальное сейчас выглядело настолько глупо, будто вчера я просто лишился ума. Устроил, блять, игру, рассчитывая, что он не вывезет и откажется. Изначально мне ведь, действительно, было просто интересно посмотреть, как он поведет себя, почувствовав загнанным в угол. Но, походу, как раз он, себя таким не почувствовал. Видимо, я его недооценил. Время поджимало, пора было уже собираться на работу. Документы остались в кабинете, и я, поднявшись наверх, проходя мимо комнаты Рихарда, на мгновение остановился возле чуть приоткрытой двери. Он спал, укрывшись по пояс одеялом. Волосы растрепались, и после вчерашней идеальной укладки не осталось и следа. Просто обычный подросток, ничем не отличающийся от тысячи таких же подобных, — слегка вздернутый нос, четкий контур губ, идеальной формы скулы. Веки едва заметно шевелятся и он улыбается во сне, чему-то, известному лишь одному ему. …Все, блять, хватит. Я прикрыл дверь, и, ворвавшись в кабинет, собрал документы, схватил ноутбук, и быстро помчался к машине. Весь день никак не получалось сосредоточиться. Мало того, что жутко клонило в сон, еще и постоянные звонки раздражали так, что я еле сдерживался, чтобы не метнуть не умолкающий телефон в стену. На обед я не пошел, тупо проспав весь перерыв в кресле. И даже в полусонном бреду Цвен никак не выходил у меня из головы. Вернее, не сам он, а его блядская улыбка и заигрывающий, мягкий, ласкающий взгляд, тихие постанывания, шепот, сбивающийся прерывистым дыханием, который, казалось, я отчетливо слышал даже сейчас. От наступившей не вовремя эрекции немного оттопырилась ткань штанов. Пальцы непроизвольно сжались, вцепившись во что-то мягкое. Его упругое тело замерло под моей рукой. Цвен, оглянувшись на меня, с легкой усмешкой прикусил губу. Я сильнее впился пальцами в его бедро и глубокие стоны снова начинали доводить меня до помешательства. Рука Рихарда как-то неестественно выгнулась, коснувшись моего плеча.  — Тилль, ты только не вставай сейчас. — немного смущенно хихикнул он. И очередной телефонный звонок, разорвав тишину, будто выбросил меня из теплой кровати в ледяную лужу. Я в полном непонимании раскрыл глаза, до конца не соображая, где нахожусь. Прямо передо мной, с неловкой улыбкой, стоял системный администратор Ганс. Я медленно оторвал онемевшие пальцы от кожаного подлокотника кресла, который, походу, во сне принял за бедро Цвена, и потянулся за сигаретами.  — Не выспался. Кошмар приснился. — выдал я первое, что пришло в голову. Админ промолчал, и отвернулся, пряча начавшую раздражать улыбку.  — Я тут на прошлой неделе у тебя папку оставил. — начал он, стараясь не пересекаться со мной взглядом. — Ты не помнишь, где она лежит? Я уже собирался подняться, так как, конечно, я не помнил, и пришлось бы искать в шкафах. Но он, заметив это, не совсем адекватно отреагировал.  — Ты не вставай, я сам найду. Вроде бы, я ее убирал в третий ящик справа. — и в следующую секунду необходимая вещь уже была у него в руках. В поисках зажигалки, я, обшарил карманы брюк, и сразу догадался, почему Ганс решил меня не тревожить. Стояк по прежнему был заметен, причем так конкретно, будто я только что вытащил и еще не успел кончить. Админ уже направился к выходу, но остановившись возле двери, повернулся ко мне.  — Это, конечно, не мое дело, Тилль, но тебе пора бы уже начать с кем-нибудь встречаться. — добродушно улыбнувшись, сказал он. — У меня даже есть на примете парочка свободных девчонок, желающих познакомиться. И, между прочим, очень даже хорошеньких. Подперев щеку рукой, я с полным безразличием выслушал его.  — Не пойдет. Двое много места занимают. — я поднял взгляд на Ганса, и затянулся сигаретным дымом, как глотком свежего воздуха. — У меня холодильник маленький, там и одна не поместится. Админ на мгновение завис, и весь мыслительный процесс четко отразился на его лице, но тут же заулыбался, закивал головой, как собачка на передней панели моей машины, и скрылся за дверью. Уже совсем стемнело. Вечерний Берлин, как всегда, светился яркими вывесками и цветными витринами, фарами машин, бессчетным количеством окон, расплывчатыми пятнами светофоров, больше похожими на новогодние гирлянды, висящие над мокрым от дождя асфальтом. До вечера я все-же немного успокоился, осознав, что к Цвену с моей стороны никаких предъяв быть не может. Он сделал все по уговору. Себя, в принципе, мне тоже не за что было ненавидеть. Единственное, что я так и не смог понять- почему я повелся на эту провокацию, но еще больше меня смущали те неконтролируемые эмоции, и нездоровое, вплоть до дрожи волнение, когда этот готенок подсел ближе, откровенно предлагая себя. Остановившись на перекрестке, я приоткрыл окно, впустив в салон пропитанный осенним дождем воздух. Снова сигарета, и снова горький дым смешался с запахами улицы.  — Блять, как целка. — непроизвольно высказавшись, я щелкнул пальцем по болтающейся голове прилепленной к панели собаки. Та, незамедлительно отреагировав, закивала в ответ. Походу, это самовнушение. Нет в нем ничего особенного. Обычный избалованный в край подросток, полумажор, недогот с завышенными запросами и самооценкой. Еще и сын гендиректора. Хули хорошего из него может получиться? Сволочь и засранец. Поток машин медленно устремился вперед. И все-таки, эта ночь была ни с чем не сравнимой. Мне понравилось до безумия, и я даже был бы не против повторить все это. Собака на панели согласно кивала головой. Но одно для себя я точно решил- после этой ночи все останется, как и прежде. И, как бы сильно меня не тянуло к Цвену, нельзя, чтобы он это заметил. Нельзя, чтобы подумал, что я повелся; нельзя, чтобы догадался, что мое к нему отношение как-то изменилось. Хотя, в принципе, кроме гипертрофированного влечения я к нему больше ничего и не испытывал. Весь вчерашний разговор-вовсе не откровение, а только прелюдия, игра, чтобы было интересней. Конечно, можно было тогда его просто трахнуть, -но это тупо, и как-то примитивно. В общем, Цвен так и остался для меня подкинутым питомцем. Рихард молча глянул на меня краем глаза, и снова уставился в свой планшет. Он, забравшись с ногами на мой диван, разложил перед собой контейнер с картошкой-фри и какие-то бутерброды из фаст-фуда. Хорошо, хотя бы догадался убрать на журнальный стол уже почти полупустую коробку с пиццей.  — За столом поесть не судьба? — спросил я, разуваясь возле порога.  — Здесь удобнее. — не отрываясь от планшета, безразлично отозвался Цвен. Из кухни доносился запах индейки, и пустой желудок быстро отреагировал на пропущенный сегодня обед. В духовке оказалась запеченная с овощами птица, еще даже не успевшая остыть. Походу, фрау Зальцберг ушла не так давно.  — И к нормальной пище тебя тоже не приучили? — глядя, как Рихард увлеченно тычет пальцами по экрану планшета, я отрезал небольшой кусок индейки, и съел с ножа.  — Мне просто не нравится, как готовит твоя прислуга. — стараясь отвязаться от моих вопросов, быстро ответил Цвен. Разбитое состояние после бессонной ночи не вызывало никакого желания проводить сейчас разъяснительные беседы с этим чудом природы, касаемо поведения, но его отношение к Эмме меня конкретно задевало.  — Фрау Зальцберг, -не прислуга. Она-что-то типа помощника по дому. — я, насколько хватало фантазии, старался подобрать нужные слова, чтобы проще было донести до полумажорного создания всю суть ситуации. — И относиться к ней ты должен, как к человеку, а не как к предмету мебели, не как к животному, не как к упоротым бегункам, или к тупому затравленному стаду своих одноклассников. Цвен на мгновение поднял на меня взгляд и, слегка выгнув бровь, закатился со смеху.  — Тупое, затравленное стадо упоротых бегунков. — ухахатываясь, повторял он, завалившись на диван. — Это надо запомнить. Присев на стул, я закурил, ощущая, как веки медленно опускаются на глаза.  — Ладно, я тебя услышал. — спустя пару минут Рихард, почти успокоившись, доедал свою картошку. — Не буду я больше ее прислугой называть. Когда через полчаса я вышел из душа, Цвена в гостиной уже не было. Коробка с обкусанной пиццей и обертки от бутербродов валялись на столе. В доме стояла мертвая тишина. Походу, за это время он собрался и свалил в свой клуб с оставшимися деньгами. Но его куртка и френч висели в прихожей, и меня все-же дернуло проверить, просто из интереса. Я тихо поднялся на второй этаж, и замер возле приоткрытой двери комнаты. Внутри было темно, но сквозь небольшую щель в коридор проникала узкая полоска тусклого света. Рихард, развалившись на кровати, отгородился от посторонних звуков наушниками. На его лицо падал бледно-голубоватый свет от экрана планшета, и он что-то тихо шептал, почти беззвучно. Слов я вообще не слышал. Только по едва заметной ехидной усмешке можно было понять, что смотрит готенок нечто далеко не трагичное.

***

Дни тянулись невозможно медленно. Та ночь постепенно начала отпускать мое сознание, но все же еще не полностью. Я уже не так часто вспоминал об этом, вернее, пытался не вспоминать…обманывая самого себя. Мы оба вели себя как обычно, — стараясь почти не разговаривать. Цвен, по своей привычке, общался со мной все с тем-же высокомерием, или же вообще делал вид, что не замечает меня. Правда, его отношение к фрау Зальцберг, действительно, изменилось в лучшую сторону, и он перестал пренебрежительно называть ее прислугой. Видеться мы тоже стали чаще. В основном, на кухне. Но Цвен, в отличие от меня, видимо, решил продолжать свою игру, или, может быть, он сам был таким по своей натуре. Просто раньше, когда я пересекался с ним раз в неделю, не успевал этого замечать. Несмотря на все свое показушное безразличие, он всячески пытался привлечь к себе внимание, и не просто как к человеку, а именно вызвать во мне то самое запретное влечение. Он постоянно, даже дома, достаточно часто менял гардероб, подчеркивая свою отличную фигуру, и особенно идеальные ее части. По выходным, когда я, едва проснувшись, был еще дома, Цвен, как бы невзначай, спускался вниз в трусах, не скрывая утренний стояк. Шел на кухню, под предлогом попить, и, поймав на себе мой взгляд, задерживался на пару минут, задавая совершенно глупые вопросы. Так, однажды, услышав звон стакана, поставленного на журнальный стол возле дивана, я приоткрыл глаза. Полураздетый готенок, в одних трусах, с отчетливо заметным стояком, держа в руке другой стакан, привалился к стене напротив. Он искоса поглядывал на меня, отпивая сок небольшими глотками. Я в полусонном состоянии смотрел на него, не совсем соображая, что происходит. Но последующий вопрос Рихарда меня добил еще больше.  — Я давно хотел спросить. — начал он, едва заметно коснувшись кончиком языка уголка губ. — Почему у тебя нету плазмы? Ты че, купить не можешь? Я молчал, не зная, что нужно говорить. Мозг еще спал, и с трудом переваривал полученную информацию. Зато тело отреагировало моментальной эрекцией и мне пришлось присесть, чтобы скрыть палево.  — Я тебе сок принес. Пей. — усмехнулся Цвен, и, скользнув по мне ласкающим взглядом, убежал в комнату. Подобных выходок с его стороны было множество: уходя в душ, он оставлял открытой дверь в ванную, задергивая лишь полупрозрачную ширму, через которую отчетливо выделялся его силуэт, иногда просил меня принести ему полотенце, сославшись на то, что забыл его в комнате. Этот недогот достаточно хорошо двигался под музыку, и периодически устраивал незапланированные концерты на кухне, пританцовывая в наушниках. Но опять же, в его движениях не было никакой женственности и пластичности, -только такт, и свойственная ему декадентская утонченность. И я, каждый раз, через силу отводил глаза, чтобы не видеть всего этого умопомрачительного безумия. Но сам Цвен все это время своим видом показывал полное равнодушие, будто ему от меня совершенно ничего было не надо. Хотя я прекрасно понимал, что он замечает мои взгляды, и специально проводит все эти эксперименты. Я уже понял, что он не из тех, к кому можно просто так подкатить, ему нужны были только деньги и порошок. Больше ничего. А еще игра, доводящая меня до сумасшествия, и он терпеливо выжидал тот момент, когда я сам предложу то, что ему необходимо. Походу, собственные просьбы для Цвена являлись оскорблением самолюбия, и были ниже его чувства достоинства. Вот он и добивался своего, как умел, — провокациями. Мне же постепенно начинало сносить планку, и я контролировал это изо всех сил, стараясь держать себя в руках. Но, понимая, что меня все больше тянет к этому засранцу. Иногда, я начал чуть раньше возвращаться с работы, чтобы хотя бы просто понаблюдать за ним, за его игрой… Зная его неумение распоряжаться деньгами, и некоторые слабости, на которые Цвен необдуманно тратится, я точно был уверен, что рано, или поздно, он снова обратится с той же самой просьбой. И обратится сам, когда совсем прижмет, и это будет поводом. Расценки не изменятся. Оставалось только ждать. И каждый вечер, когда Рихард собирался в очередной раз в клуб, погружаясь перед зеркалом в свою мрачную эстетику, я надеялся, что он, прикинувшись, что ему это до безобразия противно, попросит снова занять. Но дни шли, а все оставалось по-прежнему. Где он брал деньги- я точно не знал, но догадывался. И от этих мыслей мне становилось тошно и противно за самого себя. Ведь, как в тот раз сказал этот готенок, -, деньги не всегда играют решающую роль. Чтобы взять снег, можно обменять один кайф на другой. Спрос бывает разный. Аккуратно уложив гелем недавно выкрашенные в черный цвет волосы, Цвен застегнул на шее тонкий кожаный шнурок, уверенным движением поправил воротник- стойку на рубашке, оставив верхнюю пуговицу расстегнутой. Пара капелек дорогого мужского парфюма между ключицами и одна на запястье стали завершающим этапом подготовки Рихарда к выходу в высшее общество бегунков, барыг, шлюх, и прочих представителей разнообразных нетрадиционных культур. Я, как бы случайно задержавшись в пороге его комнаты, наблюдал за заученными до безупречности движениями. В голове крутилось одно — "Ну, скажи ты уже, что денег нет. Попроси занять.". Я ждал до последнего, но Цвен молчал.  — В клуб? — стараясь как можно более безразлично, спросил я.  — Ну да, угадал. — ответил он, холодно улыбнувшись мне в отражении. От его вида меня бросало в жар, и я, уже не выдержав, с издевательской усмешкой уставился в зеркало, поймав его светлые глаза.  — Ехать то есть на что? Или снова все бабки просрал?  — Есть. — уголки губ слегка вздернулись в ехидной ухмылке. Оглядев себя со всех сторон, и убедившись, что выглядит он вполне подобающе своему образу, Рихард прошел мимо, опустив взгляд. Но в самый последний момент, оказавшись в полуметре от меня, он неожиданно, как тогда, окинул меня ласкающим взглядом, полным блядского нестерпимого желания. Шаги медленно удалились вниз, постепенно стихли в гостиной, входная дверь закрылась. В комнате повис шлейф стойкого, немного горького аромата, смешанного с сигаретным дымом, который тонкой белой струйкой поднимался из оставленной на трюмо пепельницы. В чернеющем окне мелькнули размытые желтые огни фар, послышался громкий смех Рихарда, и еще один мужской голос. Дверь хлопнула. Машина чуть слышно отъехала от дома, и все смолкло. Я стоял, привалившись к дверному косяку, глядя на разбросанные на кровати потрёпанные школьные тетради Цвена. Все-таки, влечение- та еще сука, справиться с которой практически невозможно, особенно когда рядом, в полном доступе находится его объект. Главное- не вестись на его провокации. Не проиграть эту начатую мной же самим игру. Нужно лишь выкрутить ситуацию так, чтобы он сам, засунув свою гордость поглубже, и без смазки, признал, что проиграл.