Зависимость

Цвен, так и не отыскав трусы, по привычке натянул домашние джинсы и, наполовину застегнув ширинку, направился к двери.  — Ну, и куда ты собрался? — спросил я, подкурив стянутую из его пачки сигарету. — Тебе пока лучше не пересекаться с Ирэн.  — Вообще-то, мне в душ надо. — отозвался он и, усмехнувшись, глянул на меня. — А ты че, переживаешь, что сожрет? И, не дожидаясь ответа, быстро скрылся в темноте коридора. Пришлось одеваться и идти следом за ним. Оставлять сейчас их наедине было небезопасно. Не хотелось бы потом разнимать этих двух невменяемых. В том, что Цвен не набросится на эту взбесившуюся куклу, я был уверен. Конечно, он был еще тем засранцем, и от него можно было ожидать чего угодно: откровенных подъебок, провокаций, даже едкой правды, сказанной в лицо, но никак не нападения на силиконовую фрау. Зато она могла в легкую, в порыве ревности, вцепиться ему в волосы и располосовать нарощенными когтями любую, подвернувшуюся под руку часть тела. Но все обошлось. В ванной шумела вода, значит, Рихард благополучно добрался до душа. А вот Ирэн, с видом потрепанной кошки, металась из прихожей в гостиную. Белая меховая накидка сползла набок, и сейчас никак не сочеталась с ее помятым, наспех надетым перекрученным платьем. Она, уже не обращая внимания на длинный подол, край которого тащился по полу, усевшись в кресло, усердно пыталась застегнуть множественные ремешки на полусапожках.  — Ну ты и сволочь. — бросила она на меня презрительный взгляд, как только я спустился вниз. — Просто конченная мразь. Как ты вообще до такого додумался? Трясущимися руками она никак не могла справиться с маленькими застежками, и наклонив голову, едва не шипя, старалась изловчиться и застегнуть обувь. Укладка развалилась, и волосы, похожие на разбросанную вилами копну сена, свесились вниз, закрыв и лицо Ирэн, и половину ее тела.  — Блять. — взвизгнула она, подломив нарощенный ноготь, и снова вскочила, схватившись за покалеченный палец. Я прошел на кухню, заглянул в холодильник, убедившись, что коньяка действительно больше не осталось, и сбросил пепел с сигареты в раковину.  — Конечно, зачем тебе я, если под боком всегда есть этот мелкий шлюханец, которого можно трахать, когда захочется. — взвилась Ирэн, уже забыв про свой подпорченный маникюр. — Сколько можно терпеть от тебя подобные выходки? То один был, теперь этот. Ладно еще тот, он хоть постарше, но эта малолетка куда? Ребенок блять, он же старше твоей Нелле всего на три года.  — На четыре. — поправил я, открывая мини-бар. Ехать посреди ночи в магазин за коньяком желания не было, пришлось вскрывать стратегические запасы.  — Пиздец. — закатив глаза, пропела Ирэн. — Это все меняет. Она снова заметалась в полурасстегнутой обуви по гостиной, запинаясь о подол своего платья, в поисках клатча, который в итоге оказался на полке в прихожей. Ирэн уселась за стол, бесцеремонно швырнув перед собой пачку тонких сигарет, и нервно закурила, манерно пуская дым в потолок.  — Тилль, ну почему ты не меняешься? — уже более спокойно, как обычно, растягивая слова, спросила она. Всклокоченные волосы торчали в разные стороны, большие глаза немного припухли и покраснели, на щеках засохли тонкие дорожки потекшего макияжа, — но даже находясь в таком подумотанном виде, Ирэн считала себя до одури привлекательной. Глядя на это ее состояние, сразу вспомнилась серия селфи, где она в подобном обличье, снимала себя с разных ракурсов, и подписывала каждый снимок, типа: «Мне просто очень плохо», или «Больно, когда ты делаешь для человека все, а он пользуется тобой, как вещью», — и все в подобном духе. Причем, потом, все эти ее сердечные муки разрывали полночи мой телефон. Стоя возле окна вполоборота к ней, я отвернулся, чтобы не спалиться с невольно натягивающейся усмешкой.  — А зачем мне меняться? — не поворачиваясь, спросил я.  — А тебе разве не надоело жить вот так, в одиночестве? Постоянно работать и пить. Еще и этого шлюханца притащил. — придвинув к себе первую попавшуюся кружку, Ирэн изящно, как и всегда, стряхнула пепел и снова затянулась сигаретой.  — Не надоело. — пожав плечами, безразлично ответил я. Глаза фрау куклы вспыхнули бесцветным огнем, и она в упор уставилась на меня.  — Так какого хрена тогда ты даешь мне надежду на то, что у нас могут быть отношения? Зачем вообще было приглашать меня к себе? От последних ее слов меня просто вынесло, и я, уже не в силах сдержаться, чуть не подавился со смеху.  — Какую надежду? Какие отношения? — я снова закурил, не в состоянии больше дышать запахом каких-то фруктов от ее сигарет, наполнившим всю кухню. — Ты думала, что если я пригласил тебя, то это намек на отношения? А на утро, я, упав тебе в ноги, буду упрашивать выйти за меня замуж? И ты, такая вся счастливая, как песня, побежишь выбирать свадебное платье, а по вечерам мы будем составлять список гостей, которых позовем на свадьбу? Усевшись на стул, напротив нее, я уже не мог остановить приступ истеричного хохота. Ирэн будто сковало. Она замерла, глядя на меня, как на чудо света, даже забыв в очередной раз стряхнуть пепел, и тонкая серая стлевшая часть упала на стол, рассыпавшись в прах.  — Если ты не поняла, зачем я тебя позвал, то могу пояснить. — похлопав себя по щекам, чтобы быстрее вернуться в нормальное состояние, я наклонился через весь стол и шепнул ей на ухо. — Просто потрахаться хотел. Но не срослось. Быстро вернувшись на свое место, пока она не успела отреагировать, я усмехнулся, затягиваясь горьким дымом.  — И вообще, ты вроде бы уходить собиралась. — как бы невзначай напомнил я, глядя на застывшее побледневшее лицо Ирэн. Сейчас она, действительно, была очень похожа на фарфоровую куклу. — Тебе, может такси заказать? Открывшаяся дверь ванной вырвала ее из ступора. Цвен, обмотав бедра полотенцем, прошел на кухню, как ни в чем не бывало, заглянул в холодильник, и, допив остатки сока, посмотрев на Ирэн, кивнул головой:  — Че, успокоилась? — ехидно улыбнулся он. Ирэн вскочила, как ужаленная, метнув на нас испепеляющий взгляд.  — Да пошел ты. — прошипела она в мою сторону. — Вместе со своим шлюханцем. Схватив клатч, в расстегнутых полусапожках и в мятом платье, воплощение женственности вылетело на террасу, с такой силой хлопнув дверью, что на кухне зазвенело оконное стекло.  — Ненормальная какая-то. — закатил глаза Рихард, наблюдая сквозь занавеску, как Ирэн, выскочив на дорогу, поймала проезжавшую мимо машину, и быстро уселась в салон. Теперь можно было спокойно выдохнуть. На одного неадекватного человека в доме стало меньше. Я завалился на расстеленный диван, довольно потянувшись, что все закончилось, и уже закрыл глаза, собираясь до утра никого больше не видеть. Но внезапно скрипнувшее рядом кресло обломало весь мой настрой. Цвен улегся поперек, закинув ноги на подлокотник, всем своим видом дав понять, что уходить к себе он собирается еще не скоро.  — Что? — нехотя спросил я.  — А Нелле это кто? — заложив руку за голову, он с интересом уставился на меня. Значит, готенок все слышал, весь наш разговор. Походу, стоял, засранец, под дверью, и подслушивал.  — Я не подслушивал. — будто прочитав мои мысли, улыбнулся он. — Просто эта твоя кукла так пела, что нереально было не услышать. И все-таки, кто такая Нелле?  — Дочь. — ответить пришлось, иначе он бы просто не отстал от меня.  — Значит, ей двенадцать лет. — задумчиво проговорил Цвен. — А почему она никогда к тебе не приходит? Мог бы познакомить нас.  — Зачем? Чтобы расшатать ее неокрепшую детскую психику? — я сонно улыбнулся, мельком поглядывая на Рихарда. Все же было в нем нечто такое, что цепляло, помимо его фигуры и идеальных черт лица. Мне нравилось смотреть в полумраке на его профиль: на немного вздернутый нос и четкий контур губ, на высокие скулы и постоянно торчащие волосы. Но кроме внешности, наверное, в нем притягивала грамотно скрываемая за его ужасным характером и высокомерием еще оставшаяся, хоть уже не совсем детская, непосредственность, непредсказуемость переходного возраста, неконтролируемые эмоции и чувствительность. Но, в случае с Цвеном, все эти прелести были запрятаны очень глубоко, и мне просто иногда было интересно наблюдать за ним со стороны, или проводить эксперименты, как на химии. Когда опускаешь лакмусовую бумажку в один раствор, — она становится красной, в другой-синеет. Также все обстояло с его настроением. А если смешать реактивы, то пойдет реакция. И все зависит от того, в каких пропорциях смешивать- может пройти мягко, а может ебануть так, что разнесет все к херам. Скорее всего, это меня и интересовало в нем, помимо влечения и того, что не буду скрывать, — секс с ним был просто незабываемым. Погрузившись в свои мысли, я уже начал медленно засыпать, но Цвен снова заговорил, заставив открыть глаза.  — А что там за история была с каким-то типом? — походу, он спать вообще не собирался, решив выведать из меня все тайны прошлого. — Я слышал, что эта длинноногая худощавая фрау говорила про типа, и вроде, как между вами что-то было?  — Кто-то был. Что-то было. — я дотянулся до телефона. Почти три часа ночи. Решив, что время еще есть, и в крайнем случае, можно задержаться с утра часа на полтора, я по-привычке закурил, и, поудобнее расположившись, отправил Рихарда за пепельницей. — Она палила меня с ним, так же, как и с тобой, причем несколько раз. И бесилась, и истерила, и ревновала. Всякую херню подстраивала, чтобы мы разошлись… Рассказ не занял более пятнадцати минут, зато Цвен неотрывно слушал меня, на некоторых моментах пошло улыбался, но все это его явно очень заинтересовало.  — И вы давно не общаетесь? — поправляя намотанное полотенце спросил он.  — Последний раз виделись год назад. Случайно. На улице. — я присел напротив Рихарда, поджав под себя ноги.  — И после того, как он переехал к своей подружке, у вас ничего больше не было? — ехидно усмехнувшись, Цвен в упор уставился на меня.  — Нет. — глядя ему в глаза, ответил я. — Походу, Ландерсу хватает и без этого. Дымя сигаретой, Рихард едва заметно улыбался, отвлеченно смотря по сторонам, и, задержав на мгновение взгляд на пятне плафона уличного фонаря за окном, вновь взглянул на меня.  — А тебе? — последняя затяжка, и дым на выдохе рассеялся в полумраке гостиной. — Хватает? Все это время я следил за каждым, почти незаметным его движением, — глаз, пальцев, губ. Слушал немного приглушенный, севший от сигарет и от выпитого голос. И я не мог себя обманывать. Конечно, не хватало. Но только не Пауля, а этого готенка, умеющего с легкостью довести меня до состояния перевозбуждения. После его появления мысли о Ландерсе почти перестали появляться. Хотя раньше, первое время, когда Пауль только переехал от меня, не давали покоя, особенно по ночам. Я поднялся и, схватив Цвена за руку, затянул к себе на диван, чуть не опрокинув журнальный стол. Рихард с наигранным удивлением смотрел на меня, сидя рядом в своем полотенце.  — Твой планшет сколько стоит? — как бы безразлично спросил я, уже мысленно представляя Цвена без этого намотанного на бедра полотенца.  — Который я хочу, -около 900 евро. Ну, может чуть дороже. — также безразлично ответил он, будто подобная сумма была равна оплате обеда в столовой. Я, конечно, предполагал, что планшет далеко не дешевый, но никак не думал, что сумма будет такой. Но отказываться было уже поздно, и уговаривать Рихарда выбрать что-то подешевле выглядело бы совсем глупо. Я сам знал, на что шел.  — Ты обещал. — подсев ближе, Цвен нагло опустил руку мне на пах.  — Но ты же должен понимать, что того, что было, не хватит, чтобы расплатиться. — усадив его верхом к себе на колени, я, наконец, стянул с него полотенце. Рихард погладил меня по щеке, окинув похотливым взглядом.  — Это не страшно. — шепнул он на ухо и, отстранившись, облизнул губы. В его действиях не было ни капли смущения. Походу, постоянная практика в клубе, или еще где, напрочь лишала всякого стеснения. Я коснулся пальцем влажной кожи. Едва заметно улыбнувшись, Цвен, кончиком языка облизнул палец, всасывая в рот. Внутри было горячо, и он ласкал по кругу, по всей длине, глядя на меня из-под полуопущенных черных ресниц. Едва слышные постанывания с занятым ртом, и его рука, одновременно поглаживающая головку моего члена, прямо через спортивки, сводили с ума. Для этого готенка самым высшим пиком кайфа было доводить меня до помешательства. Схватив за бедра, я притянул Цвена ближе к себе, стерев капельку проступившей смазки.  — Ты же не хочешь идти наверх за тем, что нам понадобится? — Рихард, немного отвернувшись в сторону, освободил рот. — Я тоже не хочу. Он поднялся, встав спиной к свету уличного фонаря, падающего в окно гостиной. Его четкая тень, — фигура, абсолютно идеальной формы, стояла сейчас прямо передо мной. Но, в отличие от всех остальных теней, эта была реальной, осязаемой, горячей и желанной.  — Может, тогда кое-что другое? — Цвен отошел на шаг, тихо усмехнувшись, и опустился на колени. — Давай. Он слегка наклонил голову, и мягкий блеклый луч упал на его лицо. Рихард следил за мной, с ехидной ухмылкой наблюдая, как я, сняв штаны, приблизился к нему. Всего несколько движений рукой, не касаясь головки, и его нежные губки стерли смазку, размазывая, как на показ. Он знал, что сейчас, в этом положении видно все, что он делает, и полумрак не мог скрыть от глаз все это блядство. Сперва он осторожно ласкал плоть мокрыми губами, языком, словно проверяя, изучал мою реакцию. Я не стал его торопить, и, опустив руку на голову, гладил по растрепанным, блестящим в тусклом свете черным волосам. Но в один миг все будто перевернулось. Цвен, убрав руки за спину, резко полностью взял в рот. В этот момент показалось, что у меня подкосились ноги. Он делал все сам, насаживаясь ртом на мой член, и залупа упиралась в горло, каждый раз, как только он оказывался внутри. Рихард даже не пытался отстраниться, или помогать руками. Это было не нужно, и его нисколько не напрягало. Пальцы сами непроизвольно вцепились ему в волосы, стараясь подольше задержать член внутри. Его приглушенные стоны, насколько это было возможно, тревожили ночную тишину. Я заметил, как одна рука легла на его стояк. Цвен передергивал, но пока не увлеченно, не пытаясь скорее кончить. Наоборот, он растягивал весь процесс. Ему нравилось смотреть на то, что происходит со мной; нравилось наблюдать за своим экспериментом. А мне, в ответ, — смотреть на него. На его глаза, даже в этот момент, полные издевательства и колкости. На теплые, катящиеся по щекам слезы. Мне нравились его слезы, и, стерев одну пальцем, я провел по его губам, скользящим по моему члену. Я чувствовал, как он сам разгоняется, специально сбивая ритм, начиная быстрее дрочить. Ему не надо было говорить, чего мне хочется, и как. Он сам все чувствовал. Я только резче толкался в него, придерживая за голову. И, когда разрядка подходила к завершению, с силой оттянул его за волосы.  — На язык, сука. — сбивчиво выдохнул я. Цвен сделал все, что от него требовалось, одновременно кончая себе в руку. Не отворачиваясь, и не отплевываясь, он стоял передо мной на коленях, приоткрыв рот, пока последние выплеснувшиеся капли спермы не упали ему на грудь. Я отпустил его, присев на край дивана. Он молча вытер губы и, поднявшись, ушел в душ. Я не стал дожидаться, когда он выйдет из ванной, на этот раз уже окончательно решив лечь спать. Все было кончено. Готенок отработал свой планшет, а я получил долгожданный незабываемый секс. Причем, единственный, после того раза с ним. Уже сквозь сон я почувствовал, как диван рядом со мной немного продавился, но не придал этому значения. После послышался щелчок зажигалки и запах знакомого дыма.  — Тилль. — чуть слышно позвал Цвен, окутывая меня белым облаком никотина. Я молчал, слыша, как Рихард тихо посмеивается, уже завалившись мне на ноги.  — Вообще-то я сплю, если ты не заметил. — оттолкнув его, отозвался я, присев рядом. — Завтра будет тебе твой сраный планшет, какой захочешь. Только угомонись. Цвен с довольным видом смотрел на меня и ехидно улыбался.  — А я бы на месте этой твоей силиконовой куклы тоже взбесился. — хихикнул он. — Только не из-за ревности, а из-за того, что вот это все. — он взял в руку мой член. — Досталось кому-то другому.  — Придурок. — усмехнулся я, и, забрав недокуренную сигарету, спихнул его с дивана. — Иди спать ложись, а то завтра в школу не проснешься. На следующий вечер, Цвен, забравшись в кресло с ногами, сидел в гостиной, уткнувшись в новый планшет. Я, по привычке, стоял у открытого окна, с сигаретой в зубах, глядя на желтые размытые пятна фонарей на мокром асфальте, и чернеющие вдоль дороги голые корявые деревья. Все-таки, зимой они, действительно, выглядят мертвыми. Где-то вдали, в конце улицы по-праздничному светились вывески магазинов и цветные огни ресторана. С небольшой площадки начали запускать фейерверки. Красно-желтые цветы поочередно распускались в небе, с шумом взлетали вверх длинные змеи, и рассыпались в вечернем мраке фонтанами огненных шипящих брызг, со свистом разрезали темноту искрящиеся спирали. Небо светилось, горело, шумело, падало вниз множеством разноцветных звезд.  — Через месяц Рождество. — подумал я вслух.  — Ненавижу. — вдруг отозвался Цвен, и, выглянув из-за спинки кресла, презрительно фыркнул. — Ненавижу это Рождество. Я не стал выяснять, почему. У каждого есть право что-то любить, а что-то ненавидеть. У каждого свои причины, как к чему-либо относиться, и свои взгляды, но лезть с вопросами к Рихарду мне не хотелось. Достаточно было того, что я и так сегодня потратился на его дебильную игрушку.  — И че, как планшет? Все устраивает? — выбросив окурок во двор, я закрыл окно.  — Ты еще спрашиваешь. — довольно улыбнулся он. — Давно о таком мечтал. Я уже собирался подняться в кабинет, заканчивать отчеты, но Цвен остановил меня очередным вопросом.  — Тилль, а планшет-это подарок, или обмен? — на этот раз я не заметил в его голосе никакого ехидства, и глаза были абсолютно чистыми и открытыми. Такое я видел впервые. И, остановившись на лестнице, задумался. -По сути, на подарок не особо тянет, все-таки этот готенок отрабатывал свою игрушку, вот и получил планшет за секс. Но, с другой стороны, все за все платят. Только цена у всего разная. Кто-то ради встречи с кем-то летит в другую страну, и платит за билет; кто-то ради простого общения покупает водку своим друзьям, или еще какую алкашку, и, опять же платит; а кто-то дарит подружке далеко не дешевые цветы, ради надежды на интим. Просто в этих случаях все более романтично, а в нашем — по договоренности.  — Подарок. По договоренности. — отозвался я, и, не вдаваясь в подробности, поднялся наверх. Мне просто хотелось запомнить взгляд этих чистых, немного наивных, глаз. Чтобы окончательно не убить в этом полумажоре что-то человечное и искреннее.