Non enim quid amor

Дейнерис видит, что молодому Тарли нелегко смотреть на смерть отца, но он не отворачивается, не закрывает глаза, когда над лордом Рэндиллом нависает Дрогон; дракон вздыхает, напрягая шею, зоб раздувается, взъерошив чешую, и пламя обрушивается на лорда Тарли, не оставляя ему времени даже на крик. Драконий огонь в разы жарче дикого, Рэндилл Тарли не успел ничего почувствовать; быстрая, милосердная, достойная смерть. Дейнерис чувствует легкую грусть; к дому Тарли она не питает неприязни, знает, что лорд Рэндилл единственный, кто смог одержать победу над Баратеоном при Эшфорде; и все же он выбрал Серсею. Не Дени, за семью которого он бился, а Серсею Ланнистер, которая, по слухам, оказывалась чуть ли не безумнее Эйриса. Может быть, это она дочь Безумного короля, а не Дейнерис? Дикон Тарли бледен, словно покойник; он высок, широк в плечах, и подбородок его зарос густой щетиной, однако у юноши глаза испуганного ребенка, которого оторвали от родителей. У него остались мать и сестры, но благодаря тому, что он склонил колено, им и их подданным ничего не будет угрожать. Если они, конечно, будут благоразумны; Дени не хочет проливать понапрасну кровь, так ей скоро некем будет править. Глядя на Дикона, украдкой утирающего глаза, она испытывает смутное желание подойти, утешить, приободрить, однако знает, что от убийцы его отца сочувствие — все равно, что насмешка. Поэтому отводит печальные фиалковые глаза и стальным тоном обращается к Тириону: — Лорд Тарли теперь под вашей ответственностью, милорд. Только благодаря вашему поручительству он еще жив. — Да, ваша милость, — кланяется Тирион королеве, которую гибель лорда Рэндилла вынуждает вспоминать брата. Визерис тоже сгорел в жаре расплавленного золота, а Дени не проронила ни слезинки. Если ее отец действительно был сумасшедшим, стала бы она оплакивать его? Или Рейгара, который пренебрег своими семьей, долгом и честью ради Лианны Старк? Дикон Тарли старается быть сильным, но все замечают, как вздрагивают его плечи, как горе искажает лицо, однако никто не высмеивает юношу за скорбь; даже дотракийцы расходятся молча. Дейнерис почему-то кажется, что ее осуждают. Нужно было выкорчевывать дом Тарли под корень в назидание другим, чтобы больше никто не смел поднять знамена против Таргариенов. Так бы поступил Баратеон, Цареубийца, Тайвин Ланнистер, король Эйрис, и никто не осудил бы их за это, но Дени хочет быть лучше, чем они. Дикон Тарли, в одночасье ставший лордом, напоминает королеве ее саму, одинокую и покинутую. От глупого, наивного желания облегчить его боль, ноет сердце. Шептуны Вариса пристально следят за Диконом, ищут признак неповиновения или измены; Дени не доверяет юноше и опасается, что он может начать шпионить для Серсеи, однако молодой лорд Тарли не противится власти Дейнерис. Королева знает, что он каждый вечер беседует с лордом Тирионом, занимается с мечом до изнеможения и нашел приятелей среди дотракийцев и Безупречных. Дени видела, как Дикон упражнялся во дворе Драконьего камня, отбиваясь одновременно и от копий евнухов, и от аракхов дотракийцев. Слышен звон стали, смех, крепкие ругательства; лицо Дикона красное, лоснящееся от пота, со вздувшимися венами на виске. Юноша немного напоминает Дени Дрого, есть в нем что-то от сира Барристана и от Джораха, только если они любили Дейнерис, Дикон Тарли лишь смирился. Для него она не женщина и не королева, а захватчица и убийца, и почему-то это ранит Дени. Девушка считает, что ей совсем ни к чему соблазнять и завлекать мужчин, она ведь королева, это они должны добиваться ее благосклонности; холодность и отстраненность Дикона задевают Дейнерис, хотя это так глупо: дом Тарли ей верен, не затевает мятежа, не пытается передать сведений Серсее. Дени совершенно не в чем упрекнуть юношу. Но его покорности, деланное безразличие и стылое презрение во взгляде вынуждают девушку чувствовать себя палачом. Это ведь война; разве она могла поступить иначе? В порыве внезапной ярости королева сметает со стола книги, карты, блюдо с розовым виноградом и штоф красного дорнийского, которое бордовой лужей растекается по полу. Если этому мальчишке жизнь так не мила без отца, надо было шагнуть в пламя Дрогона вслед за ним! И уже в следующее мгновение грудь сдавливает от грусти; столько людей готовы умереть за Дейнерис, а ее родной брат и не подумал бы погибнуть вместе с ней. Скорее бы переступил через тело сестры и потребовал бы себе драконов, армию и трон; и сама Дени ничего не сделала, чтобы спасти Визериса. Может, лорд Дикон и прав, и Дени — только кровожадная узурпаторша, явившаяся свергнуть королеву, к которой привык Вестерос? На следующий день, пытаясь немного отвлечься, королева наряжается с особой тщательностью; никакого черного и красного: легкий сиреневый шелк, атласный корсаж, вышитый золотом, серебряное ожерелье с аметистами, жесткий лиф, соблазнительно приподнимающий груди; пусть молодой Тарли разглядит в ней девушку, а не королеву из дома Таргариен. Дени понимает, что ее простых уловок может оказаться недостаточно, но, глядя на себя в зеркало, самоуверенно улыбается — она хороша; явно красивее Серсеи Ланнистер. Если бы войну можно было выиграть красотой, все бы уже давно закончилось. Дикона Тарли она находит в Палате расписного стола: он стоит, склонившись над Простором, ладонью накрывая Рогов холм и обратив лицо к Хайгардену, теперь уже павшему, разоренному Цареубийцей. Леди Оленна осады не пережила; чья в этом вина? Дени? Или Дикона и его отца, которые подняли мечи против своих сюзеренов? Заметив Дейнерис, юноша выпрямляется; он кланяется королеве с бесстрастным лицом, но все же она замечает в его глазах затаенный гнев, впивается ногтями в свои ладони, однако улыбается безмятежно, словно не приказывала Дрогону сжечь его отца. — Ваша милость, — глухое эхо отражается от темных стен, — я… сейчас же уйду. Не хочу вам мешать. — Не стоит, милорд. Останьтесь, — просит Дени; спорить Дикон не осмеливается, но стискивает зубы, и девушка не сдерживает вздоха. Ничего; все Семь королевств покорились Эйгону и его сестрам, значит, и Дикона Тарли она сможет приручить. Едва ли мужчины страшнее драконов. — Надеюсь, ваша матушка в добром здравии, — начинает Дейнерис, проходя вдоль Расписного стола; уголок рта Дикона пренебрежительно дергается. — Да, если можно так сказать. Смерть отца ее подкосила. — Мне жаль, что так вышло, — признается Дени, и в ее голосе слышен плач той девочки, когда-то мечтавшей о доме с красной дверью. — Я не желала зла вашей семье. — Я понимаю, ваша милость, — юноша говорит с трудом, словно слова секут ему горло и язык. — Я… мог бы вас обвинять, только все это началось задолго до нашего с вами рождения. Король Эйрис, Рейгар, Роберт Баратеон, Ланнистеры… интересно, а был ли в Вестеросе хоть один спокойный счастливый год, или все это — выдумки бардов? — Я надеюсь, что впереди нас ждет еще немало счастливых лет, — говорит Дейнерис; Дикон уже смотрит на нее не с неприязнью, но с тоской, и девушке хочется коснуться его, погладить по колючей от щетины щеке. Едва ли юноша станет сопротивляться, однако Дени боится увидеть в его глазах отвращение. Это не легкомысленный, насмешливый Даарио и не изнеженный Гиздар, и все же молодой Тарли нравится королеве. О замужестве в Дейнерис пока не думает, но Дикон мог бы стать вполне подходящей партией. Эти мысли вспыхивают румянцем на нежных щеках королевы; лорд Тарли, от чего-то смущаясь, прочищает горло и отворачивается, потирая шею. — Милостью Семерых так и будет, — говорит Дикон; на Дени он не смотрит, и королева хихикает, представляя, что он сражен ее платьем. Реальность, скорее всего, куда более прозаична; Дейнерис подходит к юноше, который стоит, не двигаясь, напряженно сжимая кулаки, будто боится ее или сдерживает свое желание ударить королеву, но Дени не боится, знает, что он не осмелится. За дверью Безупречные; Дикона Тарли заколют, как оленя на охоте, если он посмеет поднять на нее руку. — Ваш отец сам предпочел смерть клятве верности. Я могла бы позволить ему надеть черное, но… — Он бы выжил на Стене, — отрывисто бросает Дикон, — мой лорд-отец был воином, и бил бы одичалых, как бил до этого островитян и идолопоклонников Станниса. Но он бы сгорел и там — от стыда. Потому что отправил туда моего брата, чтобы Рогов холм достался мне. Потому что мать до сих пор обижена на него за это. Потому что Сэм, несмотря на то, что вступил в Ночной Дозор, оставался все таким же добросердечным. И он любил нашего отца, несмотря ни на что. — Лорду Рэндиллу повезло с сыновьями, — мягко замечает Дейнерис. — Он так не считает, — Дикон морщится, как от зубной боли, — с Сэмом он поступил жестоко. Я это понимал, но даже не подумал заступиться. Видел слезы матери и сестер, но молчал, потому что этого хотел отец, а я боялся его разочаровать, стать таким, как Сэм. Но если бы… если сгореть должен был Сэм, я бы не остался в стороне. И отец… надеюсь, что он не на самом деле желал ему смерти — Сэм ведь тоже его сын. — Наверное, ваш отец полагал, что так будет лучше для всех, — Дени не хочет чернить память лорда Рэндилла; он мертв, надо думать о живых. Дикон вытирает лицо ладонью; он расправляет плечи, взгляд кажется пустым. — Простите, ваше величество. Я… мне не следовало вам все это говорить. — Я рада, что вы со мной поделились, — заверяет его Дейнерис, касаясь локтя юноши; его рука под его пальцами словно леденеет; лорд Тарли отступает на шаг, всматриваясь в ясное девичьей лицо. — Ваша милость. Прошу: не надо. — Милорд, — Дени с печальной улыбкой качает головой; она хочет сказать, что это ничего не значит, и что Дикон не в ответе за грехи своего отца, но он продолжает пятиться к двери, словно королева может броситься на него будто мантикора. — Я готов служить вам и привести дом Тарли к вашим ногам. Но, умоляю, не просите меня о большем. Всякий раз, когда я вижу вас, я думаю, как вы красивы… и вспоминаю, как горел мой лорд-отец. Дейнерис втягивает носом воздух, задыхаясь, как от удара в живот. Это унизительно, оскорбительно, это… правда, и даже королеве с ней не справиться. Дикон смотрит на нее так, словно она держит в руках его сердце, но Дени понимает, что его ей не получить. Тень Рэндилла Тарли всегда будет стоять между ними. — Простите меня, ваша милость, — Дикон опускается на одно колено; Дейнерис отворачивается, устремив взгляд в западное окно. — Когда Королевская гавань падет, можете считать, что я вас простила, — она царственно взмахивает рукой, отпуская юношу. Лорд Тарли идет медленно, словно неохотно, но Дени не пытается его удержать, а он — не решается сказать что-то еще. Пожалуй, его честное признание — это лучше лицемерных заверений в любви, но Дейнерис все же чувствует себя беспомощной. Как бы она не пыталась всех спасти, всегда будут такие, как Дикон Тарли, Ирри, Чхику и сир Барристан, и у королевы нет иного пути, кроме как принять это и двигаться дальше, пока она сама не стала одной из них.