Non enim quid amor

В тексте присутствует описание каннибализма. Леди Данелла всегда любила мясо с кровью. От одного только вида подрумяненного на огне куска говядины или оленины, истекающего соком, рот наполнялся вязкой слюной, а красная сердцевина, сочащаяся пряной кровью, рождала в груди голодное хищное урчание. Но человечина куда вкуснее, особенно, если подавали ребенка. Мясо нежное, сочное, а кровь… слаще ее ничего нет. Безумная Данелла знает толк в хорошей кухне. Но что может быть лучше славной ванны после столь славного ужина? Слуги торопливо наполняли медный чан багровой пенящейся жижей, теплой, еще горячей, — только вздох назад стихли крики в подземелье. Леди Лотстон медленно опустилась в играющие алые волны, позволяя красному теплу ласково обволакивать ее тело. Жарче объятий любимого, влага, в которой теплится еще чужая жизнь. Все дни, прожитые миловидной селянкой, собраны по капле, ее смех, ее слезы, ее счастье и горе, ее молодость… Данелла влажно, до блеска слюны, облизнула губы и поднесла к лицу обагренные пальцы. Кровь стекала по белой коже тонкими алыми нитями, струйки переплетались, срывались каплями, и Безумная Данелла принялась ловить их губами. Она собирала их языком, позволяла стекать по подбородку на шею и смеялась, визгливо и резко, пока слезы не выступали у нее на глазах, пока не начинала задыхаться. Слуги стояли в безмолвии, страшась взглянуть на госпожу. Нрав ее слишком хорошо известен в Харренхолле и далеко за его пределами, но страх сковывает языки многим, очень многим. Не всякий рискнет выступить против Безумной Данеллы. Не каждый рискнет рассказать, что происходит в башнях ее замка. Женщина продолжала хохотать, наряжаясь к ужину, смеялась, сбегая в большой зал по лестнице, хихикала, предвкушая, в ожидании первого блюда. Леди Лотстон накинулась на жаркое оголодавшим диким зверем, пристально следила, чтобы тарелки остальных тоже оставались пустыми. За одним столом с леди Харенхолла не так уж много гостей — старая полуслепая мать и младшая сестра, но они послушно едят, не подозревая даже, что блюдом им служит их мажордом. Данелла находила мясо слишком жилистым, заботливо разжевывала крупные куски своей матушке и приказала положить сестре еще одну порцию — девочке ведь надо расти. Но сестра отложила приборы и покачала головой. — Благодарю, миледи, но я уже сыта, — она сглатывала и отводила взгляд, а на тарелке перед ней — еще больше половины. Стражники, повинуясь приказу Данеллы, заломили руки девушки за спину, а леди Лотстон сама принялась кормить сестру, крепко держа ее за подбородок. — Ложечку за короля, две за королеву, — пропела безумная безумно под жалобный плач сестры. Их мать сидела, недвижимая, шевеля бледными полосками губ, — ложечку за принца, четыре — за Данеллу. Девушка давилась, исторгая съеденное, а леди Харенхолла зачерпывала его ложкой, грубо пихая сестре обратно, прямо в глотку. Ну, разве не вкусно? Разве может быть что-то нежнее, вкуснее, сочнее этого? Нетопыри смотрели на нее со знамен, раскидывали в сторону крылья, будто желая ее обнять. Безумная Данелла стремительно выбежала прочь из зала. — Коня! — звонко крикнула она, и коридоры Харенхолла долго вторили ей призрачным эхом. Леди Данелла Лотстон желала улететь в ночь, чтобы утром вновь укрыться в тени башен своего замка, которые вдоволь напоила своим безумием.