Non enim quid amor

AU, Оберин Мартелл — известный любитель путешествовать, и решил посетить и Стену. Элларию оставил в Дорне, чтобы не морозить любимую женщину. Тем более, может посчастливиться встретить еще одну. Как метко выразился Дэймон, на Стене было так холодно, что дерьмо стыло прямо в заднице. Оберин Мартелл уже успел сотню раз пожалеть о том, что вообще вздумал поехать на Север, и тысячу — что не взял с собой Элларию. Ее очень не хватало принцу, хоть ему и встречалось множество прелестниц, готовых развеять его тоску, они были не способны заменить ее ни в постели, ни уж тем более в сердце Красного Змея. Стена не разочаровала его. Величавое строение изо льда и снега, громадный вал, словно исполинская волна, застывшая от неумолимого дыхания зимы, в солнечном свете сияла столь ярко, что глазам делалось больно. У Оберина сердце в груди трепетало как у мальчишки, который впервые видит нагую женщину. Что должен сделать мужчина в своей жизни — убить, полюбить, увидеть Стену. Кажется, в тирошийской пословице вместо Стены говорилось что-то про сыновей, но Мартеллу и дочек было достаточно. Мужчина улыбнулся, вспомнив девочек, особенно младшенькую, Лорезу. Узнав, что отец собрался на Север, она попросила его привезти ей шкуру сумеречного кота. Красный Змей никогда не мог отказать женщине, особенно, любимой. Братья Ночного дозора косились на дорнийца, бормотали что-то неодобрительно, все морщились, а Джиор Мормонт, Старый Медведь, предложил ему дюжину разведчиков в сопровождение, но Красный Змей только посмеялся. Видано ли — что б змею вороны сопровождали. Лес был облачен в белое, точно невеста — в подвенечный наряд. Морозный воздух в легких хрустел, как снег под сапогами, а небо над головой, бледно-голубое, навевало мысли о Тиене. У дочки глаза такого же чистого, невинного цвета. Оберин перекинул копье в другую руку, глубоко вздохнул. Следы уводили их все дальше и дальше в лес, Деймон вел лошадей и беспокойно оглядывался. Никак ждал, что на них Иные с деревьев попрыгают. Красный Змей дернул уголком рта, за десять ударов сердца затаил дыхание. Не выдаст ли себя зверь? Дозорные болтали, что где-то здесь есть нора… Ветка, хрустнувшая под чьим-то шагом, прозвучала резко, как удар хлыста. И все тут же стихло. Оберин пригнулся к земле, оглядываясь. Не мелькнет ли где черная в белых полосах шуба? Не заволнуются ли кони, почуяв хищника? Слева мелькнула тень, принц резко выпрямился, вскидывая копье, Дэймон схватился за лук. Может, там и не зверь вовсе? Его предупреждали, что лес кишит одичалыми. К Стене подходить не рискуют, но все же… кровь вскипела азартом, узкие губы тронула хищная улыбка. Не зверя, а одичалого дочке привезти, да только Эллария явно против будет такого подарка. Оберин Мартелл стремительно ринулся вперед, занося руку для удара, как мимо него просвистела стрела и вонзилась в черный ствол дерева. Человек в плаще из шкур потянулся за следующей стрелой, когда Красный Змей двинул ему древком копья в живот, а после — шибанул по коленям, роняя одичалого в снег. Тот взвизгнул совсем по-девчачьи, косматый капюшон слетел с его головы, которая внезапно загорелась. Оберин шарахнулся в сторону, хрипло выругавшись, а одичалый рухнул в сугроб, и языки пламени рассыпались по снегу, словно волосы. Дорниец не сразу понял, что это действительно ее волосы. Одичалый оказался девицей. Она зыркнула на Оберина, ругаясь, будто матрос с китобоя, рванулась за своим луком. Красный Змей отшвырнул его в сторону древком копья и махнул рукой бегущему к нему Деймону: не стоит, сам справлюсь. Чтобы его, принца Мартелла, дикарка какая-то повалить смогла?! Мужчина успел едва отскочить от удара кривым костяным клинком. В шубах да шкурах двигаться было тяжело, кинжал зацепился за плащ, и девчушка «увязла». И попыталась укусить дорнийца. Оберин наотмашь, — да простят его Семеро, что поднимает он руку на женщину не по ее просьбе! — ударил одичалую по щеке и повалился в сугроб, подминая ее под себя. — А ну пусти меня! — зубы клацнули совсем рядом с его ухом, она забилась под дорнийцем, потешно шипя и фыркая, спутанные огненные пряди метались вокруг ее головы, точно живые. Пригоршня колючего холода снежинок ударила Змея по лицу — паршивка швырнула в него снегом. Принц перехватил ее руки, и одичалая зашипела совсем уж по-кошачьи. Сумеречного кота Оберин не нашел, но вот одну дикую кошку поймать сумел. Только что ему с ней делать?.. — Ваше высочество?.. — рассеянный окрик Деймона отвлек Красного Змея лишь на миг, а дикарка, изловчившись, сомкнула челюсти на его ухе. Боль опалила диким огнем, будто пламя с ее головы и на него перекинулось. Дорниец зарычал, сжал шею одичалой. Сквозь перчатку и слои мехов он чувствовал, как бьется жизнь на ее горлышке, таком тонком, что сожми он посильнее, и жизнь из нее выдавит. Волосы потухнут, а клычки перестанут терзать его ухо. Оберин сжал губы, но не выпускал девицу, и она принялась его ухо жевать, урча, точно зверь какой, запуская зубы все глубже, но разжала их, когда острие кинжала кольнуло ее пол подбородок. — Умница. А я люблю умных женщин, — Оберин усмехнулся. По шее струилась кровь, ухо жарко пульсировало, что им впору и Стену растопить. Дикарка хлопала рыжими ресницами, морщила веснушчатый лоб. Оберин любил рыжих. Для полноты коллекции ему только рыженькой песчаной змейки и не доставало… — Ты что творишь? — мужчина едва кинжал не выронил, ощутив, что рука одичалой подбирается к его бриджам, вернее, к тому, что скрывала грубая шерсть и вареная кожа. Девушка вдруг улыбнулась, обнажив кривоватые зубы, замаранные змеиной кровью. Круглое личико, вздернутый нос… и прирученное пламя спутанных волос. Когда ее пальчики добрались до его члена, дикарка резко прижалась губами к его губам. Принц Оберин Мартелл и помыслить не мог, что женится на краю мира, в снегу да с прокушенным ухом.