Дюжина шагов в потемках

Мой фюрер! От имени собравшихся здесь командиров я хотел бы выразить твердую уверенность, что и командование, и войска сделают все — решительно все! — чтобы обеспечить успех этого наступления. Юлиан Семенов

Весь мир стал делить время на день и ночь, но в потемках, где тучи скрывали даже звездный свод, жизнь продолжалась такой, как Ильбэ привык с рождения. Крепость никогда не смыкала глаз, но раз в дюжину часов всякий ее обитатель мог отправиться спать. Рабам дозволялось тратить на отдых четыре часа, орки досыта высыпались за семь, майар и балроги были вольны делать все, что им вздумается, на деле же вряд ли нуждались во сне. Положение Ильбэ давало ему привилегию отдыхать ровно дюжину часов – столько же, сколько бодрствовать, исполняя свои обязанности, гораздо менее обременительные, чем добыча руд или битье кого-нибудь плеткой. У Ильбэ были покои на две комнаты в одной из южных башен. Окно спальни выходило на внешнюю сторону крепости, и Ильбэ часами вглядывался в горизонт, где кончалась пелена туч, а на освещенном золотом пригорке гордо высились тоненькие шпили нолдорских башен. Из сведений разведки Ильбэ знал, что на пригорке построил крепость тот самый Нельяфинвэ Феаноринг, он же Маэдрос, как прозвали его здесь синдар. Знание, что союзник которую сотню лет живет буквально под носом, но возможности с ним связаться нет, иногда становилось для Ильбэ пыткой. Глядя в зеркало, Ильбэ отмечал, что осунулся, бледность намертво въелась в кожу, а толстая коса постепенно превращается в несуразный «крысиный хвостик». Ильбэ гонял разведчиков через кольцо осады за фруктами и нормальной водой, заставлял себя спать по девять часов кряду, но безуспешно. Любая вода во тьме мгновенно портилась, даже самые сладкие фрукты обретали привкус ржавчины. Стоило Ильбэ поспать хоть на минуту дольше пяти часов, ему начинали сниться липкие, изматывающие кошмары, после которых он долго не мог прийти в себя и отделить сны от яви. Ильбэ до сих пор смутно представлял мысли Майрона на свой счет. Со времени разговора на крыше проходили сперва дни, потом годы, потом целые десятилетия, а Ильбэ так никто и не уличил. Майрон будто слышал все недозволенные слова Ильбэ, понимал все помыслы, делал странные завуалированные намеки. Но – ничего не предпринимал. «То ли у Майрона нет доказательств, - размышлял Ильбэ, - то ли он ждет, пока я оступлюсь еще раз, то ли на него, словно на Мелиан, снизошло это их майарское озарение, раскрывающее завесу будущего, и Майрон просто знает точный час, когда велит палачу сделать с изменником все, что положено...» Неясность заставляла Ильбэ всегда быть настороже, а это не добавляло бодрости духа. Особенно, если учесть, что после первого предупреждения он не устыдился, не вернулся помыслами к Мелькору, а продолжил свои дела. Ильбэ приучил себя спать ровно по четыре с половиной часа, чтобы не видеть кошмаров. Обычно он рывком садился на постели, откидывая в сторону трофейный шерстяной плед, и шел к окну, чтобы не упустить момент, когда первые солнечные лучи начнут золотить нолдорские башни на горизонте. Сперва небо озарялось нежно-розовым сиянием, затем стремительно голубело, и граница между тьмой и светом проступала особенно четко. Когда свет заливал башни от подножий до кончиков шпилей, Ильбэ шел умываться. Слуга-орк приносил завтрак и чистую одежду. Ильбэ ел, не чувствуя вкуса, одевался, потуже стягивал ремешком свой «крысиный хвостик» (косу он давно уже не плел) и отправлялся в рудники. Так начинался всякий его день. Спросить у любого, где истинный Ангбанд, и всякий укажет на рудники. Именно из рудников распространялся запах ржавого железа, проникающий даже на верхушки башен. В цитадели лишь Владыка, приближенные и десяток парадных залов, куда никого не пускают. А рудники – сосредоточение жизни. Жизни, воли, крови и жестокости. Высокие сводчатые пещеры, растянутые под горами на несколько лиг – жутковатая схожесть с дворцом короля Тингола. Каменные колонны, с которых вечно крошится мелкая щебенка. Потолки укреплены балками, но кое-где все равно просыпаются булыжники. Под теми местами орки не ходили, на спор гоняли рабов: упадет на голову камень или нет. От пещер во все стороны ответвлялись тесные туннели: там велась добыча руды. Катались груженые вагонетки, устало сновали рабы, оборванные, черные от грязи и копоти факелов, худые до костей. У туннелей чаще всего раздавалось щелканье бичей, утоптанный пол был просолен и бур от крови. Сюда задували ледяные сквозняки, сырость каплями оседала на стенах. Сюда посылали умирать, и снаружи над ближайшими обрывами, куда выволакивали и скидывали трупы, кружили вечно сытые стервятники. Обычно Ильбэ быстро проходил мимо рудных пещер, и у него не хватало духу смотреть в рабские глаза. Сам не знал: то ли боялся увидеть лица из прежней жизни, то ли стыдом душило осознание, что он такой же квендо, как и они. Ильбэ не мог запретить оркам бить рабов – это означало нарушить волю Майрона. В других пещерах, где вырытые туннели уже отдали все, что могли, добытую руду дробили молотами в мелкую крошку. Здесь стояла пыль до самых сводов, лица рабов были закрыты тряпичными повязками, но даже из-под тряпья вырывался надсадный кашель. В дробильнях умирали медленнее, каменная пыль исподволь пробиралась в легкие, чтобы заполнить их до отказа, смешаться с кровью и через горло хлынуть наружу. Ильбэ шел через дробильни, закрыв лицо рукавом, и мало кто замечал его в вечных клубах красноватой каменной пыли. Раздробленную руду отправляли в пещеры с плавильными печами, где в жаре и духоте можно было бы прожить дольше, чем в пыли, если бы печи не привлекали к себе балрогов со всего Ангбанда. Те, кто перемешивает руду в печах, знали, что однажды могут сгореть на месте от чьего-нибудь плохого настроения. Или от спонтанного желания испытать на живой плоти огненный бич. Ревущее пламя печей было вечно злым и вечно голодным. Ильбэ знал, как вести себя с балрогами, чтобы не сожгли на месте, но старался лишний раз не испытывать судьбу. Бывало, испепеляли даже орков. Из плавилен он спешил дальше. Переплавленная руда доставлялась в кузни, где трудились по большей части пленные нолдор, а работа считалась наименее гиблой. Не растерявшие все силы, не истощенные лютым голодом и постоянными побоями, имеющие под рукой оружие, которое куют, нолдор запросто могли бы бунтовать хоть каждый день, но помимо надсмотрщиков-орков к ним были приставлены все те же балроги, поэтому смирение обычно покупалось ценой пары кучек пепла в месяц. Первое очарование народом нолдор прошло, теперь Ильбэ понимал, что выходцы с волшебного острова так же могут бояться, предавать и умирать, как его сородичи. А у тех нолдор, что родились здесь, в землях Белерианда, даже нет особого света на дне глаз – он был лишь у тех, кто пришел из-за моря. Впрочем, именно заморские нолдор меньше остальных боялись, реже предавали и медленнее умирали в алом зареве рудников. Ильбэ знал рудники лучше любого раба. Рабы не вольны обойти все вокруг, заглянуть в каждую нору, каждую пещеру, составить карту шахт и нанести на нее все потайные выходы. Он никогда не расставался с картой, носил ее за пазухой у сердца, опасаясь обыска в комнатах. Если же вдруг начнут обыскивать самого Ильбэ – остается шанс успеть уничтожить карту. Путь от рудных пещер до кузниц занимал около четырех часов, если идти быстрым шагом, ни на кого не оглядываясь. Ильбэ тратил много больше: в его обязанности входило контролировать надсмотрщиков. Он шел длинной дорогой, через все посты, у каждого требуя ежедневного отчета. Рудники производили впечатление хаоса, на деле же редкая мышь могла пробежать там незамеченной. Некоторые орки жили в рудниках годами, избегая лишь глубоких туннелей, поэтому все побеги, которые планировались вне темноты и шума шахт, были обречены. Иногда Ильбэ хотелось залезть на уступ повыше и громко сообщить эту простую истину всем, кто рассуждает о своих тайных делах во время отдыха, укрывшись тряпьем и, видимо, полагая, что стоящий в двадцати шагах надсмотрщик лишен слуха. Пленники не знали, что им везло, если орки докладывали о готовящихся побегах Ильбэ. Под видом расправы тот распоряжался отправить возможных беглецов в самые глубокие шахты, из которых не было возврата – поближе к любому из ходов на карте. Это все, что Ильбэ мог для них сделать. Он не знал, сколькие из отправленных в самом деле догадывались, куда можно бежать, а сколькие сгинули во тьме. Ильбэ не мог перекинуться словом ни с одним из них. Впрочем, в последнее время он понимал, что ему придется рискнуть. *** Ильбэ шел по рудникам. Высоко над его головой темнели своды, под ногами похрустывали мелкие камешки. Через каждую дюжину шагов стояли на своих постах надсмотрщики с плетьми. Ильбэ знал, что орки его ненавидят. Потому что квендо, потому что выше их по должности, не изуродован шрамами, хитрее и изворотливее, отчитывается лично Майрону. Ильбэ знал, с какой радостью орки порвали бы его на мелкие кусочки. В первые годы это пугало, позднее стало злить. Теперь же, спустя несколько сотен лет, Ильбэ ощущал лишь мрачное удовлетворение. Дюжина шагов в рудничных потемках – и новый пост. Новый взгляд с ненавистью, новый отчет. Изо дня в день, из года в год. В постоянном страхе, что завтра он в чем-то оступится, и Майрон прикажет оркам делать с ним все, что захотят. Ильбэ знал: оступиться придется. У поста между рудными пещерами и дробильнями творилась какая-то возня. Ильбэ заметил ее загодя и ускорил шаг, на всякий случай нащупывая у пояса длинный кинжал. Это существо сложно уже было наверняка назвать квендо, орком или человеком, которых Ильбэ мельком доводилось видеть. Исполосованный плетьми комок боли – четыре скрюченные конечности, голова в колтунах спутанных волос, вместо кожи кровь вперемешку с мясом и обрывками тряпья. Существо еще было живым – оно тихо скулило, когда очередная плеть звонко щелкала по телу. Три орка-надсмотрщика били по очереди, красуясь друг перед другом силой удара и широтой размаха плети. Они еще не успели развлечься вдоволь, потому были оживлены, а их темные глаза лихорадочно поблескивали в свете факелов. Изредка существо предпринимало бессознательные попытки уползти, и тогда они со смехом пинали его обратно в центр маленького круга. - Что здесь происходит? – холодно осведомился Ильбэ, подходя. Он сумел заставить голос не дрогнуть, хотя внутри все сжалось от ярости, ужаса и омерзения. Подобные зрелища случались в рудниках не настолько часто, чтобы к ним можно было привыкнуть – все же рабы должны трудиться на пользу Владыки, а не служить забавой оркам. Палачи в подземельях тоже умели доводить пленников до похожего состояния, но это делалось с целью заставить их говорить. Забава же истязать живое существо просто ради удовольствия никогда не укладывалась у Ильбэ в сознании и вызывала тошноту. - Хотите присоединиться, господин Тагрант? – осведомился надсмотрщик. Он был пьян от крови, потому говорил смелее и развязнее обычного. - Я спрашиваю: что здесь происходит? – процедил Ильбэ, сощуривая глаза. – С какой стати ты развлекаешься вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями: выискиванием отлынивающих рабов? А вы, двое, почему оставили свои посты? Или вам тоже захотелось плетей? А может, хотите, чтобы я лично господину Майрону доложил о вашей халатности? - Эта тварь пыталась сбежать! – возмущенно возразил орк, уличенный в уклонении от обязанностей, и пнул существо сапогом. – Вон, до сих пор пытается. И мы его наказываем! - Наказанием за побег является смерть, - отчеканил Ильбэ, чувствуя, что его трясет. Столько лет, а все равно словно впервые. Невозможно привыкнуть. Немыслимо. – А вы устроили балаган в то время, когда вам следует работать! Совсем распустились! Думаете, в подвалах есть место лишь для пленных нолдор? Я устрою вам отдых там, вы меня знаете! - Господин Тагрант, - примиряюще выговорил все тот же орк, хотя глаза при этом у него излучали ненависть, - зачем же сразу подвалы, разве мы так часто попадались вам? Ведь на первый раз можно и простить. Ну, развлеклись, все равно он подохнет. Прямо щас ему шею свернем и будем работать. «Так и нужно, - подумал Ильбэ. – Этому несчастному стоит наконец-то умереть. Но… когда еще мне выпадет случай? И случай – на что? Подставиться? Раскрыть себя? Самому оказаться в подвале? Не лучше ли прекратить попытки, оставить все как есть, как было эти почти пятьсот лет? Если за все время ничего не вышло, почему должно получиться теперь? Я только погублю себя, продлю его мучения, и никому это пользы не принесет! А если все же?.. Но почему тогда орлы ни разу не спустились ко мне? Почему ни разу за все время я ни от кого не получил весточки, хотя Нельяфинвэ Феаноринг прекрасно знает, кто я и каковы мои помыслы. Я достаточно открылся перед ним. Быть может, он не смог… никто не смог. Но почему я смогу сейчас? Пусть этот раб, кем бы он ни был, умрет, а я продолжу жить, не рискуя так собственной головой. Все равно до моей головы и бесценных сведений в ней никому, кроме меня, нет дела…» Запястье обожгла тонкая белая ниточка. «Ну, конечно. Сейчас я подставлюсь и, возможно, погибну ради памяти о прекрасной принцессе Лютиэн из Дориата. Кого я пытаюсь спасти? Мир, забывший о моем существовании?» - Вы свернете ему шею, - медленно проговорил Ильбэ, - а потом проваландаетесь еще пару часов, оттаскивая тело наружу? Нет уж, хватит лодырничать. Ты – останешься на посту. Ты, – он указал на второго орка, - вернешься на свой. А ты, - взгляд на третьего, - возьмешь эту тушу и сбросишь в ближайшую отсюда отработанную шахту. Это быстрее и проще, почти не надо никуда идти. Ильбэ указал на темный вход в тридцати шагах от них и добавил: - Не вздумай нести ваш обычный орочий вздор, будто в туннелях бездонные ямы на каждом шагу, а до шахты еще топать невесть сколько, и своды плохо укреплены, каждый год кого-нибудь недосчитываются. Сейчас я иду в кузни, а на обратном пути не поленюсь выйти на поверхность и посмотреть в яму с трупами. Если увижу там тело – а я его хорошо запомнил – вам всем не поздоровится. Вас я – тоже – запомнил. - Вот же сволочь синдарская… - едва слышно донеслось ему вслед. Ильбэ обернулся, выхватил кинжал и с силой метнул в орка. Не насмерть – лишь хорошо повредить плечо. Чтобы меньше махал плетью. - И голоса я прекрасно запоминаю, - вкрадчиво прошипел он, копируя интонации Майрона. – Именно потому, что я квендо, а вы дерьмо у моих ног. Он требовательно протянул руку, и ему с молчаливым почтением подали окровавленный кинжал. *** Ильбэ изо всех сил заставлял себя идти медленнее, как обычно, а не нестись со всех ног через дробильни, плавильни, кузни и обратно, чтобы успеть, чтобы его вынужденная задержка не стала роковой. Все равно он не имеет права делать то, что собрался, пока надсмотрщики не сменятся. Иначе они могут увидеть, что он пойдет вовсе не на поверхность, и если не заподозрят неладное, то примутся судачить о странном поведении господина Тагранта, и тогда их пересуды могут дойти до ушей того, кто заподозрит. По двенадцать шагов в потемках – от поста до поста. Время, растянутое в вечность. И мысли, от которых не скрыться. «Я живу здесь на правах слуги Мелькора уже много веков. Я врос в эту крепость, в рудники. В мою кожу намертво въелась местная ржавчина, а сердце готово ожесточиться, ибо неспособно из раза в раз выносить столько чужой жестокости. Мысль убить себя уже не кажется настолько недопустимой. По крайней мере, после смерти я смогу не притворяться. Но – страх погибнуть совсем. Но – ниточка… Память об отце, жене и сыне. Но – далекий восход над нолдорскими башнями. Орлы, сильными крыльями пронзающие тучи. Это ли называют надеждой? Как же я устал. Единственным, с кем я говорил открыто, был Нельяфинвэ. Я не верю никому – порою даже себе. И неужели сейчас решусь довериться? Что меня заставит? Долг? Я исполнил его, когда поднял знамя погибшего Дэнетора, позволив нашим продержаться до прихода войск Тингола. Я поплатился за свой долг сполна. Клятва верности? Я принес ее Мелькору. Не сделай я это, был бы мертв или похож на тот воющий кусок мяса, который орк потащил бросать в шахту. Мне совершенно не хочется быть на месте рудникового раба. Тем более, меня наверняка отправили бы в дробильни, где я бы захлебнулся кашлем и кровью. То живое, чистое, светлое, что во мне еще осталось? Илуватар Создатель, а осталось ли?..» …Когда Ильбэ вернулся из дробилен ко входу в шахты, караульные уже сменились. Ильбэ умел быть незаметным, если хотел того, да и в туннели он заглядывал чаще любого орка. Поэтому ни у кого не возникло подозрений, когда господин Тагрант изменил обычному маршруту и вошел в одну из темных нор, которыми изобиловала пещера. Оказавшись за пределами видимости и слышимости, Ильбэ позволил себе перейти на быстрый шаг, потом – на бег. Если он хоть что-то научился понимать в орках за эти годы, бежать ему было недалеко. В самом деле, за первым же поворотом Ильбэ наткнулся на распростертое тело. Орки-надсмотрщики ленивы и боятся туннелей с плохо укрепленными потолками, поэтому, как Ильбэ и рассчитывал, раба до шахты не дотащили. Ильбэ снял верхнюю тунику, чтобы не запачкаться, взвалил умирающего на плечи и поволок дальше по туннелю. Отсюда лет сто назад извлекли всю руду, поэтому ни квенди, ни, тем более, орки тут не бродили. Ильбэ прекрасно исследовал потолки и знал, где они могут обрушиться и куда лучше не соваться, а где можно ходить спокойно. Там, в маленькой пещерке за темным провалом шахты, он устроил себе тайник. На случай, если решится претворить свой безумный план в жизнь. И вот, этот час настал. Ильбэ достал из тайника сверток чистой холстины, расстелил на каменном полу пещерки и бережно уложил существо. То, что это сородич, квендо, можно было понять лишь по форме ушей. Тот был еще жив, хотя больше не стонал и не метался. Проще было, в самом деле, столкнуть его в шахту, чтобы не мучился, чем пытаться исцелить. - Он истощен и избит, - сказал себе Ильбэ. – Непоправимо не искалечен. Я смогу, справлюсь. Я уже начал это, значит, нечего трусливо поджимать хвост. Когда-то мальчик по прозвищу Эдраис возвращал выпавших птенцов в гнезда и умел прикосновением сращивать зверушкам в лесу поломанные лапки. Последний раз Ильбэ занимался этим лет шестьсот назад. Ожидаемо оказалось, что одно дело – помогать маленькому зайке, когда ты сам румян, здоров и полон сил, и совсем другое – вытаскивать с порогов Мандоса взрослого сородича, который, несмотря на голод и лишения, крупнее и выше потенциального спасителя как минимум на голову. Да и сам Ильбэ только что двенадцать часов ходил по рудникам, ругался с орками и невесть когда обедал. Ильбэ вконец вымотался, но толком не залечил ни одной раны. В итоге он попросту рухнул на холстину рядом с квендо и долгое время лежал, силясь разогнать туман перед глазами. - Надеюсь, я хотя бы не дал тебе умереть, - проворчал Ильбэ вслух. И постарался задавить подлую мысль, что квендо не выживет, все пойдет насмарку, новый случай не представится, и можно будет честно сказать совести, что ничего не смог сделать. Как и все эти годы. Только сейчас положение дел было таким, что Ильбэ не мог себе позволить оставаться в стороне. В Ангбанде что-то затевалось. Последние годы нолдорской осады это ощущение было особенно явным. В кузнях ковали больше оружия и доспехов. Орков сгоняли на горные плато и обучали держать строй. Балроги кипели и пылали ярче обычного, подолгу пропадая в жерле Тангородрима. Наконец, Майрон шлялся по залам цитадели с особо мерзким выражением лица. Никто не объявлял напрямую, но Ильбэ чуял: грядет большая война. Мелькору надоела осада, он копит силы, мечтая покорить нолдор, сжечь их крепости, заполонить весь мир пеплом и черными тучами. Ильбэ понимал, что если даже оркам ничего не говорят, то нолдор подавно не догадываются о планах Ангбанда. Напряженное затишье крепло и ширилось, вот-вот грозя разразиться бурей. Ильбэ не знал, сколько у него времени, но подозревал, что каждый новый рассвет приближает минуту, когда он может не успеть. «Может, ради этого я до сих пор жив? Может, именно теперь мои сведения станут решающей крупинкой, благодаря которой квенди победят в войне? Пусть никто не будет знать, откуда они пришли, пусть мое имя затеряется навеки, но разве победа того не стоит?» Были и другие мысли: «Я продержался здесь четыреста семьдесят лет. Продержусь и еще, если не буду высовываться и наглеть. Майрон ясно дал понять мне это. Так не лучше ли предоставить жителей Белерианда себе и заняться спасением собственной жизни? Ведь смерть не отправит меня в чертоги Мандоса, а сделает вечным рабом Мелькора. Теперь уже – безо всякой надежды. В самом деле, ради кого мне обрекать себя на вечные муки?» Он возражал сам себе: «А как же моя семья? Мои односельчане? Я не всех их хорошо знал, уж точно не всех любил, но они были моей жизнью. А прекрасные чертоги Дориата? Нежная принцесса Лютиэн? Мудрая королева Мелиан? Король Тингол, наконец, который столько нам помогал? Кем бы меня ни считали, сколь крепко ни забыли бы, я о них – помню. И если могу изменить хоть что-то, пусть ценой себя… разве малая плата за весь Белерианд – одна моя жизнь? Это логично. И очень страшно». …Все в том же тайнике была припасена материя на бинты, несколько склянок с целебными мазями и фляга орочьего пойла, которое изготавливали из всего, что умеет бродить до того, как заплесневеет. Ильбэ прежде подобное лишь нюхал, да и флягу спрятал на неопределенный случай, не намереваясь где-то использовать. Но после попыток снова побыть Эдраисом мягко кружилась голова, клонило в сон, а ноги отказались повиноваться. Ильбэ видел, как уставшие после смены в рудниках орки, хлебнув пойла, могли еще часами драться и горланить срамные песни. Поэтому он зажмурился, зажал себе нос, чтобы не стошнило, и сделал большой глоток. В голове, судя по ощущениям, разорвало балрога, из глаз брызнули слезы. Ильбэ глухо всхлипнул, выронил флягу, и мерзкая жидкость растеклась по полу, заляпав край холстины. Телу стало жарко, как от вина, а голова перестала кружиться, но тут же разболелась, как проклятая. Ильбэ все-таки поднялся на дрожащие ноги, надел и расправил тунику. Безымянный квендо все так же лежал без сознания. Поить его Ильбэ не рискнул, оставив все как есть. - Илуватар, - прохрипел он сквозь зубы, - Манвэ Сулимо, Элберет, или кто там еще сидит на священной горе посреди сказочного острова и засылает в наши гиблые места орлов… Словом, если вам и правда небезразлична судьба народов Белерианда, вы ниспошлете свою благодать и не дадите этому страдальцу сдохнуть. Потому что если он загнется, я восприму это знаком свыше и палец о палец больше не ударю, чтобы попытаться кого-то предупредить! Он развернулся и пошел прочь из туннеля, стараясь поменьше держаться за стены. Прошло много времени, скоро новые двенадцать часов на ногах, надо успеть зайти к себе и хотя бы помыться, чтобы не вызывать подозрений запахом крови. *** Илуватар, Манвэ Сулимо, Элберет или кто-то там еще то ли смилостивились, то ли устыдились, то ли благоволили этому конкретному квендо. Когда Ильбэ во второй раз пришел в пещерку, таща в свертке за пазухой часть своего завтрака, а во фляге – самую чистую воду, какую смог отыскать, его встретил настороженный взгляд голубых глаз: искристых по-валинорски. - Странно, - отметил Ильбэ, чтобы не молчать, - обычно нолдор оказываются в кузнях, откуда можно деться лишь в виде пепла. - Я сбежал из кузен, - с вызовом ответил квендо. - Но попался в дробильнях? – предположил Ильбэ. – Хотел добраться до туннелей, потому что по всем рудникам ходят слухи, что лишь оттуда можно убежать за пределы Ангбанда. У тебя хватило ума не поднимать бунт и быть потише, ты каким-то образом выскользнул из кузен, прошел плавильни, а в дробильнях не додумался, как и все, закрыть лицо. Поэтому не вышло слиться с прочими рабами, тебя поймали, справедливо приняли за беглеца и решили позабавиться перед расправой. Ты можешь сесть сам или тебе помочь? Мне надо осмотреть твои раны и сменить повязки. - Я помню твой голос, - шепнул квендо, чуть отползая и упираясь в стену пещерки. – Это ты велел оркам бросить меня в шахту. - Как отрадно, - скривился Ильбэ, - наконец-то встретить еще одну «сволочь», которая запоминает голоса… Послушай, ведь ты не в шахте, верно? Я знал, что тот орк поленится тебя выкидывать. У меня не было других способов тебе помочь. - С какой стати надсмотрщик над орками решил мне помогать? Ильбэ сел на корточки, достал сверток и флягу. - Вот, я принес тебе поесть и попить. Я могу тысячу раз сказать, как я ненавижу Мелькора, но ты вряд ли поверишь тому, кто носит одежду Ангбанда. Я могу открыть тебе все мысли до единой, но ты сам никогда не пожелаешь открываться здесь и передо мной. Поэтому просто поешь, позволь мне перевязать твои раны, восстанови силы до возможности ходить. Я покажу, как уйти из рудников, ты сможешь сбежать, доберешься до ваших крепостей и передашь лорду Нельяфинвэ, что Мелькор готовит против них скорую войну. Скажешь, что сведения от Тагранта. Больше мне ничего от тебя не нужно, даже твоего имени. - А тебя, значит, зовут Тагрант? – уточнил квендо. Его глаза ярко сияли на окровавленном изможденном лице. На лбу слиплись пряди волос – темных от грязи, неровно остриженных. - Даэрдир Ильбелег Эдраис Орсориль Тагрант, - со вздохом представился Ильбэ. - Пожалуйста, не трать силы на страх и ненависть, их у тебя и так мало. Побереги для побега, проклясть меня можешь потом. Нолдо с усилием приподнялся на локте, опершись плечом о стену. - Я тебя не ненавижу, - медленно сказал он. – И, тем более, не боюсь. Он потянулся к фляге, и Ильбэ подал ее. Нолдо выпил все, что там было, не прекращая пристально и задумчиво изучать нежданного благодетеля. Когда пустая фляга звякнула донышком о пол, он повторил тверже: - Я не боюсь тебя. Ты не похож на орка или майа. А если ты гнусная тварь, когда-то бывшая квендо, то все равно не сможешь сделать со мной ничего такого, через что я не прошел. Ильбэ молча взял бинты и склянку с мазью. На сей раз нолдо не стал отодвигаться, лишь морщился, когда мазь ложилась на раны. - У меня нет столько воды, чтобы всё промыть, - тихо объяснял Ильбэ, накладывая бинт виток за витком. - Да и не подходит для этого местная вода. Но благодаря мази ничего не загноится, и ты сможешь дотянуть до нормальных лекарей. Нолдо слушал, полуприкрыв веки. А может, делал вид, что слушал. Теперь, когда вспышка настороженности миновала, он растянулся на холстине, неловко подогнув босые ноги. Грубая ткань побурела в тех местах, где ее касалось окровавленное тело. - Здесь ты в безопасности. Орки сюда не зайдут даже под страхом смерти, балроги и майар шляются по другим туннелям, никто из квенди не пойдет дальше шахты. Ильбэ поймал себя на том, что говорит с теми же полузабытыми интонациями, какими рассказывал маленькому сыну истории на ночь. Сын... Да за него и тысячу раз умереть не страшно! Балрогу под хвост все сомнения... А нолдо был плох. Он мелко дрожал в полузабытьи, кожа под кровавой коркой и бинтами была горячей, покрытой потом. Ильбэ пристроил его голову у себя на коленях. Внутри все сжималось при мысли, сколько таких квенди томится в рудниках сейчас. И насколько больше их станет, если Мелькор победит. Нолдо дышал тяжело и прерывисто. Ильбэ сперва робко, а потом ласково гладил его по голове. Пробовал напеть что-то на своем родном языке, такое же полузабытое, как любовь к сыну или безотчетное чувство привязанности к живому существу, которое страдает и нуждается в помощи. Живительная песня далась тяжело, Ильбэ быстро выбился из сил. Он и сам задремал, согревая своим теплом дрожащего сородича. …Проснувшись, Ильбэ пару мгновений не мог понять, где находится, сколько проспал, почему так затекла шея и куда девались кровать с одеялом. Потом перевел осоловелый взгляд на нолдо. Во сне Ильбэ скрючился над ним, обняв за плечи, словно сам стал одеялом. Нолдо пригрелся и больше не дрожал. Его изможденное лицо выглядело расслабленным, глаза были закрыты, а грудь вздымалась размеренно и ровно. Ильбэ отметил, что и его самого рядом с сородичем не мучали кошмары. Несмотря на затекшую шею, он чувствовал себя отдохнувшим. «Проклятие! Сколько же времени прошло?! Меня могут хватиться в рудниках, если не явлюсь туда вовремя!» Ильбэ осторожно поднялся, стараясь не разбудить нолдо, и завернул его в холстину, чтобы не замерз. Поставил рядом нетронутый сверток с едой и поспешил прочь. Сперва на поверхность через сеть одному ему ведомых переходов, а оттуда – в рудники. Чтобы никто из наблюдательных надсмотрщиков не мог сказать, будто господин Тагрант зачастил в заброшенные шахты. *** Нолдо звали Гилдир. Он поправлялся медленно, но верно. Ильбэ не мог сказать, что Гилдир полностью доверяет ему, но отсутствие ненависти и страха тоже много для него значило. К тому же, ему назвали имя. Гилдир представился, когда Ильбэ явился в третий раз, неся воду и ужин. Нолдо выглядел гораздо лучше – долгий спокойный сон пошел ему на пользу. «Когда же за мной явятся балроги?» - неловко поинтересовался он тогда. «Это страх или попытка пошутить?» - проворчал Ильбэ. «Скорее – попытка понять, что тебе от меня нужно». «Чтобы ты выжил, выбрался и предупредил о войне, - помедлив, Ильбэ полез за пазуху, под нижнюю рубашку, и достал несколько теплых смятых листов, которые носил у тела. – Видишь, это карта здешних подземелий. Я отдам ее тебе. И еще отдам сведения, которые успел собрать. И буду молить Илуватара, чтобы ты дошел». «Слуга Моргота молится Эру?» «Я уже сказал, что ненавижу Мелькора». «Почему?» «А по-твоему, не за что?» «Я не командую здесь орками». Ильбэ честно, как в молитве, рассказал, почему он здесь. А Гилдир в ответ назвал свое имя. Он оказался не совсем нолдо, а ваниа на три четверти, и сокрушался, что по нему сейчас нельзя составить представление об этом гордом и прекрасном народе. Ильбэ сказал, что и он сам сейчас тоже не лучший образец лаиквендо, и они сошлись во мнении, что Ангбанд мало подходит для завязывания светских знакомств в приличной обстановке. …В эти дни Ильбэ позабыл считать рассветы. Он забегал к себе в покои только чтобы умыться, переодеться, взять еды, воды, мазей и чистых бинтов, а потом, скрываясь, бежал вниз, к Гилдиру. Он почти не спал, ел меньше, чем вполовину, но еще никогда за годы жизни в цитадели не чувствовал себя таким счастливым. Появился тот, с кем можно было поделиться надеждами и опасениями. Тот, кто тоже молился Эру и ненавидел Мелькора. Ильбэ ощущал себя живым, а свою жизнь – исполненной смысла. С Нельяфинвэ было иначе: Ильбэ не мог его спасти, и его грызла совесть. Нельяфинвэ сам был болью, неисполненными обетами, источником горчайшей иронии безо всякой веры в лучшее. Гилдир оказался иным. Он говорил, что надежда нерушима, а победа над злом непременно будет. Он рассказывал про славных лордов Ангрода и Аэгнора, которые крепко держат рубежи на подступах к Врагу. Про трудную, но веселую жизнь в нолдорской крепости. Про танцы под луной и звездами, про блеск солнца на лезвии клинка. Ильбэ жил его рассказами. Он жадно впитывал каждое слово, как иссохшее дерево – влагу долгожданного дождя. По мере того, как Гилдир выздоравливал и набирался сил, в сердце Ильбэ закрадывалась злая тоска. Он понимал, что вскоре им придется расстаться. Гилдир уйдет, непременно доберется до крепостей на зеленой долине, и больше никогда не вернется в проклятый Ангбанд. А Ильбэ снова останется один. Порой ему в голову лезли настолько гнусные мысли, что холодело сердце: подстроить все так, чтобы орки нашли убежище, снова избили Гилдира, а в последний момент Ильбэ снова бы его спас. И еще долго лечил бы, слушая чудесные истории. После подобных мыслей Ильбэ начинал бояться сам себя. А однажды ему хватило духу признаться Гилдиру. «Ведь ты так не сделаешь?» - тихо и очень спокойно спросил тот. «Нет, - Ильбэ спрятал пылающее лицо в ладонях. – Никогда». «Бежим отсюда вместе, - предложил Гилдир. – Ты не раб, не пленник, что тебя держит?» «Я хуже, чем раб: я поклялся. Что меня ждет там? Смерть от руки славных Ангрода и Аэгнора? Или смерть от злой воли Мелькора, которая дотянется до меня, где бы я ни был?» «Здесь тебя тоже могут убить». «Но пока я жив. И способен хоть как-то…» «Искупить?» «Не знаю… Не дать себе сгинуть, наверное. Ты вернул мне силы бороться дальше». «Дело твое, - Гилдир пожал плечами. – Квенди всегда попадают в чертоги Намо. А орки, служащие Врагу – никогда. Что будет с тобой, одному Эру ведомо». *** Спустя десять рассветов после того, как они с Гилдиром впервые поговорили по душам, Ильбэ как обычно забежал к себе в покои после рудников, чтобы умыться, принять у слуги ужин и тайком проскользнуть вниз, в заветную пещерку. Но не успел он скинуть пропыленную тунику, как в дверь яростно заколотили. Сердце Ильбэ подпрыгнуло до горла и ухнуло куда-то вниз. «Неужели кто-то заподозрил меня и донес Майрону?!» - была первая паническая мысль. Ильбэ заставил себя успокоиться и возблагодарил свою привычку запираться на ключ. Рывком одернул тунику, заправил за ухо выбившуюся прядь волос. Подошел к двери, держа наготове кинжал и спросил: - Кто там? Что надо? - Господин Тагрант! – порыкивающие орочьи интонации ни с чем не спутать. – Господин Майрон велел всем собираться на площади у ворот цитадели! Велел не мешкать! - Всем – это кому? – уточнил Ильбэ, открывая дверь. За нею оказался встрепанный посыльный. - Воинам, командирам, господам майар, - скороговоркой перечислил тот. – Всем-всем, кроме стражей и палачей, которые сейчас на посту. «Началось», - подумал Ильбэ. - Я понял, - отрывисто бросил он вслух. – Ступай, вскоре буду. - Господин Майрон велел не мешкать! - Кому сказано, прочь! – прикрикнул Ильбэ, и посыльный бросился дальше. Интересно, сколько раз за сегодня на него так покрикивали обитатели Ангбанда?.. Заперев дверь за гонцом, Ильбэ мгновение стоял оглушенный. Он столько раз представлял себе подобный расклад, продумал столько вариантов действий, что теперь многочисленные планы теснились в голове, мешая друг другу. По-хорошему, надо сейчас и правда бежать на площадь. Майрон не любит ждать, а Ильбэ пусть и не важная птица, но все же не типичный обитатель крепости, чье отсутствие легко не заметить. Но снова промедлить сейчас, когда время сорвалось вскачь и каждая секунда работает против него?.. Ильбэ стиснул кулаки. Крепко, как давным-давно – на рукояти трофейного орочьего меча. Будь что будет. Решение принято. …Он выбежал в темный коридор, позабыв запереть дверь. Сейчас это было уже не важно. Если Ильбэ переживет эту ночь, никто и не посмеет зайти, а если нет – любой замок сломают. Отполированные каменные плиты пола гулко отзывались в такт быстрым шагам. На лестнице Ильбэ, не утерпев, перешел на бег. Сегодня здесь было много народу: все спешили на первый этаж, а оттуда – во двор, через арку ведущий на площадь перед воротами. Но Ильбэ не вышел с лестницы на первом этаже, а помчался ниже, в подвалы. Оттуда тоже шли жители Ангбанда, Ильбэ оказался единственным, кто спускался, когда остальные поднимаются. Он расталкивал орков локтями и забывал кланяться майар. Чем ниже, тем заметнее лестница теряла свой лоск. Ступеньки на подвальных этажах были не отполированными, кое-где щербатыми, перила из посеребренных сделались ржавыми, балясины кое-где были выломаны. Ильбэ привычно перескочил через предпоследнюю отсутствующую ступеньку. Налево под арку – подвалы с заключенными, направо через узкий коридор – вход в рудники. Ильбэ бежал так быстро, что перехватывало дыхание. Виток коридора, резкое расширение, выход в грубо обработанную пещеру с арочными сводами, которые подпирают каменные столбы. Плети на крючках по стенам, недоуменные взгляды часовых. Дюжина шагов – бегом!.. Новая пещера, темные провалы туннелей, запах крови, грязи и ржавчины. Это уже рудники. Здесь как будто все по-прежнему. Надсмотрщики щелкают плетями, рабы изможденно смотрят в пол. Они еще ни о чем не догадываются. - Господин Тагрант, это правда? Началось? «Откуда они все знают?..» - Не твоего ума дело! Стой, где стоишь, и не вздумай любопытствовать, если не хочешь иметь дела с Майроном!.. Бегом – в заветный туннель. Открыто, у всех на виду. Теперь – можно. Теперь все можно, потому что Мелькор начал войну. *** Гилдир дремал, завернувшись в холстину, но увидев, в каком состоянии ворвался в пещерку Ильбэ – привстал, вскидывая голову. - Что случилось, Ильбелег? - Началось! – выдохнул Ильбэ и прислонился к стене, чувствуя, что весь дрожит от бега и волнения. – Я говорил вчера, что ты еще не оправился, и следует подождать, но времени больше нет. Скорее, бери карту, остатки мази, и беги. Ты один доберешься быстрее, чем большая армия. Ты успеешь предупредить. - За пределами земель Моргота я смогу связаться с лордами мысленно, - добавил Гилдир, поднимаясь. - Тем лучше, - Ильбэ снял с пояса кинжал и передал его сородичу. – Это местный, но у меня другого нет. Не хочу носить отобранные у вас трофеи. Выкинешь, когда доберешься до своих. - Нет, - Гилдир покачал головой. – Я сохраню его в память о тебе. Спасибо, что спас мне жизнь. Знай, ты стал моим другом. - А ты – моей надеждой, - прошептал Ильбэ, сглатывая тугой ком в горле. – Дойди, Гилдир. Умоляю, выживи и дойди!.. Они крепко обнялись и простились. *** Ильбэ явился на площадь ближе к концу речи Майрона. «Правая рука» владыки Мелькора стоял в окружении балрогов и говорил, что час пробил, нолдорские крепости падут, и этой ночью начнется победоносное шествие их армии. До самого моря, а потом и дальше. - Мы возвысимся надо всеми, - говорил Майрон. – Ангбанд восстанет из эха былой славы, будут растоптаны и повержены те, кто смел относиться к нам без должного уважения! Заговор пришлых нолдор, невежественных синдар и грязных людей будет разрушен! Они заключили нас в кольцо осады, они насмехались над нами, но час отмщения настал! Сегодня свершится месть! Разоряйте, разрушайте, убивайте, ибо это – наше право!!! Орки ревели, превознося Майрона и Готмога – главного среди балрогов. Они все уже были в доспехах, вооруженные до зубов. Ильбэ посмотрел наверх, втайне мечтая увидеть среди черного марева туч золотистый росчерк пестрых орлиных крыльев. Но небеса были пусты. После речи Майрон раздал указания войскам и тем, кто остается в цитадели. Ильбэ тоже получил приказ: готовить подземелья к приему новых пленников, а рудники – к новым рабам. Огромное войско, заполонившее всю площадь и ближайшие к цитадели горные плато, осталось ждать часа открытия ворот, чтобы выступить на нолдор, а те, кто в войско не попал, разошлись по своим делам. Ильбэ поднялся в свои комнаты. После всей круговерти событий они казались особенно темными и пустыми. А сам Ильбэ – опустошенным. Он снова остался жив, не вызвал подозрений. Возможно, позднее Майрону доложат о чем-нибудь, но сейчас ему некогда. Да и улик нет никаких: карту Ильбэ отдал Гилдиру, а следы в пещерке убрал. Теперь ничего не напоминало о том, что целую дюжину дней у него был друг. Ничего – кроме собственной памяти. Ильбэ снял тунику, кинув ее куда-то в угол. Обычно он был аккуратен, но сегодня не нашел в себе сил. В нижней рубашке, босиком прошел к кровати и сел, глядя в окно и отгородившись от комнаты пологом из штор. Там, далеко, по-прежнему голубело небо. Скоро взору явится крошечный солнечный диск – дивная огненная ладья. Она прикоснется к щеке Ильбэ единственным лучом и полетит дальше, сияющая и свободная. Там, внизу, раскинулась темная пустошь, а сразу за ней – разнотравные луга. Где-то на границе лугов и пустоши скоро вылезет из-под земли усталый израненный нолдо, точнее, ваниа на три четверти. Он зябко закутается в бурую от крови холстину, за поясом у него будет ангбандский кинжал, за пазухой карты, а в памяти – ценнейшие сведения. Все, что Ильбэ знал и рассказал ему. Он доберется до крепостей раньше орков. Он сможет. Он успе… Цитадель и окрестности тряхнуло. Ильбэ вздрогнул, скидывая сонное оцепенение. Что-то было не так. Что-то происходило, ворочалось в земных недрах, страшное, бурлящее, готовое сей же миг вырваться наружу… От грохота задребезжали оконные рамы. Ильбэ кубарем скатился с кровати и, как был, босиком в нижней рубашке, бросился из комнат на ближайшую башню - понять, что происходит. Пока он мчался по лестнице, стены кругом тряслись и завывали, словно камни кричали от боли на тысячи голосов. В цитадели же царило затишье – за весь свой путь Ильбэ не встретил даже орка. Он рванул на себя люк над последней ступенькой, вырвался из ржавой духоты на ветер, щедро сдобренный пеплом. «Откуда пепел?..» Ильбэ повернул голову и увидел, как из жерла Тангородрима вырывается разноцветное пламя. Оно било в небо исполинскими столпами, а потом лавой извергалось вниз. На пустошь. На долину. Туда, где сейчас выбралась из-под земли незримая одинокая фигурка, закутанная в холстину. Ильбэ понял, что Гилдир не дойдет.