Дюжина шагов в потемках

Проходя по длинным коридорам рейхсканцелярии, Штирлиц обычно напевал песню «Широка страна моя родная». До 1943 года немцы это терпели. Анекдот

Вопрос: «Что это было?» стал для Ильбэ основным. В первые дни после своего пробуждения он, совсем как десять лет назад, настороженно прислушивался к каждому шороху, а во всякой тени видел слежку и засаду. Но проходили недели, а все оставалось по-прежнему: Ильбэ ходил в рудники, орки подчинялись ему, Майрон безмолвствовал. После обхода рудников Ильбэ возвращался к себе и часами просиживал за столом, в раздумьях чертя на листах бумаги смутные фигурки в переплетении линий, разрывая бумагу и складывая из обрывков чьи-то лица, а потом сжигая все на огне свечи. К исходу лета у Ильбэ было несколько версий произошедшего. Поначалу он допустил мысль, что на самом деле ничего не было, чужаки в Ангбанд не проникали, сильмарилл не крали, а все события – лишь очередной кошмар во сне, на этот раз с участием Лютиэн. Но версия была быстро отметена: настолько грандиозный переполох царил в цитадели в те дни. Все караульные исчезли, на их место поставили новых. Прежних караульных Ильбэ потом видел на дне рва с трупами. Куда-то пропал Кархарот – в цитадели больше не раздавалось его голодное рычание. Майрон пребывал не просто в гневе – от него исходила такая сильная неприкрытая ярость, что даже балроги обходили его стороной за три коридора. Наконец, однажды мельком Ильбэ довелось увидеть Владыку. И короны на нем больше не было. А потом со светлых земель начали доходить слухи. Про любовь Берена и Лютиэн, про выкуп, который Тингол затребовал за невесту, про удивительное везение влюбленных и про то, что их спасли орлы. Уверившись, что сильмарилл в самом деле украден, Ильбэ принялся обдумывать вторую версию: Берен и Лютиэн в самом деле были здесь, украли сильмарилл, но Ильбэ честно проспал это вместе с прочим Ангбандом, а с принцессой то ли ухитрился поговорить мысленно, то ли убедил себя, что так было. Получалось похоже на правду. В самом деле, с чего какому-то Тагранту бодрствовать, когда не устоял даже Владыка? Чтобы проверить свою догадку, Ильбэ прошел путь, по которому бежал с Береном и Лютиэн до вторых врат, и успел опросить часовых прежде, чем те сгинули. Результаты вышли ошеломительные. Во-первых, выяснилось, что некто сменил часть замков, остававшихся неизменными, сколько Ильбэ помнил. Во-вторых, караульные появились около всех врат, а не только у главных. И, наконец, в-третьих, все опрошенные отлично помнили, что Ильбэ в тот день стоял на главной лестнице. Получалось, что встреча с Лютиэн – не сон. Но тогда, выходит, Майрон тоже не приснился? И летучие мыши, растерзавшие Ильбэ заживо? Или не растерзали, а лишь хорошо поцарапали? А Майрон исцелил его, принес в комнаты и стал вести себя как ни в чем не бывало? В этом месте логика Ильбэ начинала давать трещину. Тем более, он слишком отчетливо помнил момент, когда ему съели глаза. А если летучие мыши – иллюзия? Или часть кошмарного сна? Но, в таком случае, почему Ильбэ не помнит, как добрался до постели? Таких провалов в памяти с ним прежде не случалось. А если всё, что происходит сейчас – работа в рудниках, орки, конец лета – тоже сон? А на самом деле Ильбэ волей взбешенного Майрона валяется где-нибудь в камере без соломы и страдает от язв и пыток? Но зачем организовывать пленнику такую милосердную иллюзию, не исключив даже факт, что Берен с Лютиэн выжили и у них все получилось? И к чему это вообще надо, ведь смысл пыток в том, чтобы их чувствовали, а не пребывали в грезах. В минуты отчаяния Ильбэ начинал думать, что реальным было все, включая мышей, и это с ним творится такое паршивое посмертие. Которое ничем не отличается от беспросветной жизни. И Ильбэ вечность теперь обречен скитаться по Ангбанду, завязший во тьме, словно муха вязнет в смоле хвойного дерева. Единственным способом узнать все наверняка было спросить напрямик самого Майрона, но Ильбэ не мог придумать менее идиотского вопроса, чем: «Господин Майрон, а правда ли, что я осмелился в открытую вам перечить, и за это вы скормили меня стае летучих мышей?» Но если Майрон все знает о предательстве Ильбэ, почему он ничего не делает? Что-то хочет? Чего-то добивается? Ждет Ильбэ с повинной? Или роковой ошибки? Нет, ошибок и так было совершено предостаточно. Что же тогда? Ильбэ настолько измучился догадками, подозрениями, бесплодными поисками истины, что если бы однажды за ним пришли орочьи палачи, он с воплем облегчения бросился бы им на шею. Его ничто больше не держало в Ангбанде. Клятва Мелькору? Смешно, он преступил ее и преступит еще не раз. Страх смерти? Он уже умер от мышиных зубов и когтей, придется – умрет снова. А в посмертии есть шанс прорваться в Чертоги Мандоса, где, говорят, обретают покой. От покоя Ильбэ не отказался бы. Даже опасения, что квенди не примут слугу Врага, больше не терзали его, как прежде. Если все его мысли и красноречие окажутся бессильны доказать чистоту помыслов – что ж, пусть. Изнанка смерти при любом исходе одинакова. Словом, Ильбэ близок к тому, чтобы однажды встать с постели и уйти не на работу в рудники, а на светлые земли через какой-нибудь тайный ход. Но именно здесь и начинались трудности. После извержения Тангородрима львиная доля подземных ходов оказалась обвалена или затоплена лавой, а прочие изменили направление. Требовалось узнавать их заново, а на исследование предыдущей сети ходов Ильбэ истратил не одну сотню лет. Путь через врата цитадели тоже был закрыт: там стояли часовые, а пустошь Анфауглит просматривалась на много лиг. Наконец, оставался еще путь в горы, через второй выход из рудников, мимо ямы с трупами и стервятниками. Но Ильбэ не знал горных троп, скверно ориентировался в местах, где нет деревьев и рек, и подозревал, что теперь в горах стало еще опаснее, чем на Анфауглит, потому что по слухам Майрон повадился выпускать туда волколаков. Настолько явное самоубийство в планы Ильбэ все же не входило. Наконец, с осени в Ангбанде началась подготовка к новому витку большой войны, и стоило узнать об этом побольше, прежде чем совершать побег. *** - Я тебе ударю! – распекал Ильбэ очередного надсмотрщика, уличенного в избивании раба. – Ты ему всю спину исполосовал, дрянь! А если тебя так положить и отхлестать, много ты после этого наработаешь? Опустившиеся твари, как вас земля только носит! Раб – остриженный темноволосый квендо из плавилен – лежал у их ног, не в силах пошевелиться. Надсмотрщик с окровавленной плетью в руках сверлил Ильбэ тяжелым взглядом исподлобья. Они были одного роста, но орк – вдвое шире в плечах. - Господин Тагрант, - в тоне читалось неприкрытое «чтоб ты сдох», - я просто так плеткой махать не стану. Этот раб посмел говорить на заморском наречии, за что и получает. - Во-от как, - протянул Ильбэ. – А с каких это пор Ангбанд живет по законам Дориата? Король Тингол запретил квенья, а от Владыки Мелькора я что-то не припомню таких распоряжений! А ну живо поднял его и отнес к бочке с водой! И пусть прочие рабы позаботятся, чтоб он встал! Я вот еще господину Майрону расскажу, что вы приказы Тингола здесь выполняете! - Я тоже могу кой-чего рассказать господину Майрону, - огрызнулся орк. – Вы, господин Тагрант, в последнее время слишком вмешиваетесь в нашу работу и никого не даете пороть как следует. Ильбэ ухмыльнулся широко и страшно. - Ну, расскажи, расскажи. Господин Майрон все знает насчет меня. И если решит убить – то только сам. Станешь на пути у Майрона и его жертвы, грязная тварь? То-то же… Бери раба и тащи к бочке, пока я тебя самого не пристукнул! …В последние недели Ильбэ стал чаще бродить по лабиринтам отработанных шахт в поисках новых выходов на светлые земли. До извержения Тангородрима подземные туннели уходили далеко за пределы Ангбанда. Ильбэ надеялся отыскать лаз, который ведет через Анфауглит, к горам или болотам, где можно спрятаться от орков. Наскоро, для вида, он пробегал рудники, срываясь на особо ретивых надсмотрщиков, и отправлялся в туннели. Сегодня было так же. Ильбэ проследил, чтобы орк в самом деле дотащил раба до бочки, не прибив по дороге, а затем нырнул в темное нутро ближайшей шахты. Под ногами шуршала каменная пыль, пламя факела кидало на стены причудливые тени и влажно поблескивающие блики света. Иногда потолок опускался, приходилось сгибаться почти вдвое, чтобы протиснуться дальше. В некоторых местах наверху, наоборот, было пусто и гулко, но приходилось быть осторожнее: если с такой высоты упадет даже небольшой камень, голову проломит не хуже булавы. Высокие потолки Ильбэ быстро обходил вдоль стенок. Шахта попалась ветвистая, развилки встречались каждую дюжину шагов, и, останавливаясь для выбора нужного хода, Ильбэ невольно отмечал, что между орочьими постами он ходит точно так же. Он здорово устал и оттого вдвойне досадовал, что в конце длинного пути нашел не выход, а очередной завал в потеках давно застывшей лавы. Должно быть, когда-то выход на поверхность был совсем рядом, но теперь через него едва ли прорубишься в одиночку, даже если захватить с собой молот и кирку. Возвращаясь обратно по уже знакомой дороге, Ильбэ настолько погряз в собственных невеселых мыслях, что, проходя очередную развилку, слишком поздно почуял неладное. Он больше не был один здесь: недостаточно гулкое эхо из туннелей, слабый сквозняк доносил не только запахи земли, влаги и ржавчины, но и пота, крови. Запах отчаяния. Так не пахнут орки, так пахнут рабы. Ильбэ успел совсем позабыть про тот злосчастный камень на голову. Он замер, понимая, что окружен: факел выдает с головой, а погасить времени уже нет. Спереди и сзади дышали опасностью полукруглые туннели. Со всех сторон подкрадывалась гибельная пустота, приправленная шорохами. «Заговорить с ними? Сказать, что я их чую? Убьют тотчас же. А если сделать вид, будто не понял? Нет, я выдал себя промедлением на развилке. Они видят в темноте не хуже меня…» Кусок щебня ударил ему в висок, и сознание погасло. *** Ильбэ лежал на камне вниз лицом. Болела, кружилась голова, рот был заткнут тряпкой, от одного запаха которой в горле ворочался мерзкий ком тошноты. Чувствовалось, что кляп для врага подобрали из куска самой грязной холстины, какой и орк не подотрется. Руки и ноги были связаны так крепко, что Ильбэ едва чувствовал их. Так вяжут тех, кого очень боятся… Сперва звуки сливались в единый звенящий шум, но потом Ильбэ начал разбирать, что в отдалении переговариваются двое. Судя по тому, как звучало эхо, Ильбэ лежал не в туннеле, а в помещении побольше, вроде пещерки. - ...Все равно я считаю, что следовало его убить, - с досадой выговаривал на квенья голос, слишком высокий даже для юноши, не говоря о мужчине. «Женщина? - оторопело подумал Ильбэ. - Но откуда здесь взяться женщине?..» - Раскроить ему череп мы всегда успеем. А вот второй голос был низким, с легкой хрипотцой, и звучал спокойнее. Или - безразличнее?.. - Надеешься допросить? А если эта тварь очнется и мысленно донесет на нас своему хозяину? - Какое там «очнется», Веривэн, - зазвучал третий голос, тоже мужской, но звонче, сильнее. - Этого синду сейчас проще добить, чем привести в чувство. А очухается он с такой головной болью, что даже сам с собой мысленно не сумеет поговорить. «Насчет головной боли он прав, - мрачно подумал Ильбэ. - Веривэн... женское имя. Кто бы мог подумать, что женщина может не только попасть в рудники, но и выжить...» - Ты думаешь, он синда? - спросила тем временем Веривэн. - Не нолдо же. - Не оскорбляй синдар, Ланго, - попенял хриплый голос. – Даже среди них такие мрази не встречаются. Ильбэ стало обидно. И за синдар, и за себя. Положение было, разумеется, идиотское: столько времени искать союзников среди пленных и в итоге едва не угробиться из-за них к варгам драным. Похоже, именно эти нолдор распускали слухи и кидали камень ему на голову. И совершенно непонятно, как он будет им доказывать свои благие намерения. Хорошо было объясняться с Нельяфинвэ или Гилдиром, когда те валялись недвижные и не в силах были возразить. Здесь валяется сам Ильбэ. От попыток рассуждать логически голова разболелась с новой силой, висок начал нехорошо пульсировать. Ильбэ щекой ощутил вибрацию пола: в убежище кто-то вошел. - Все спокойно, орков нигде не... Это еще что? – обладатель нового голоса показался Ильбэ слишком спокойным и уверенным для раба. Если у этой шайки есть командир, то вот он. - Он подошел слишком близко к убежищу, - ответила Веривэн угрюмо. - Бродил по туннелям вокруг да около, вынюхивал. Один поворот - и нашел бы нас. А Тингэ ранен, даже бежать не может. Я была уверена, что Сарно его убьёт, но... - Толку с убийства сейчас, - сказал хрипловатый. - Устроят облаву в туннелях, и нас все равно найдут. - Если он останется в живых, облавы не будет, по-твоему? - фыркнула Веривэн. - Мы хотя бы сможем его допросить. Узнаем что-нибудь полезное о ходах и Моринготто. - А если не пожелает отвечать? - Веривэн, уж что-что, а как ведутся допросы, я теперь знаю слишком хорошо. И он не сможет не заговорить… - К тому же, - добавил звонкий голос, - Он зачем-то спас Тингэ. - Да, - пятый голос был бесцветный, слабый и звучал из отдаления. - Отчитал орка, велел оттащить меня к бочке с водой. И я запомнил из его слов две странные вещи... - Тингэ показалось, что темная тварь его жалеет, - перебила Веривэн, но умолкла на полуслове, видимо, ее остановили жестом. - Он сказал орку: «а если тебя самого ударить», - тихо продолжил Тингэ. - Я впервые встречаю среди темных тварей способность сопереживать. А еще он назвал себя жертвой Саурона. Я бы хотел знать, почему. Разве вы - нет? - Что ж, любопытно, - вынес решение командир. - И глупо не устроить допроса, если он в самом деле лежит тут живой и связанный. Веревки надежны? «Надежны, чтоб вас», - согласился Ильбэ. Кто-то подошел к нему и перевернул на спину. Тошнота сделалась невыносимой, поэтому Ильбэ открыл глаза и замычал, всем своим видом давая понять, что прекрасно обойдется без грязной тряпки во рту. Над ним стоял худой высокий нолдо. Черные волосы спутанными сосульками висели до плеч. Он был в пыли и грязи – недавно пришел из действующей шахты. - А кричать не станешь? – поинтересовался нолдо голосом командира. На синдарине он говорил так же чисто, как на квенья. Ильбэ замотал головой, и от лишнего движения ему сделалось совсем худо. Нолдо вынул кляп, Ильбэ жадно вдохнул ржавый воздух, впервые показавшийся приятным. Пещера была небольшая, чуть просторнее того закутка, где он когда-то прятал Гилдира. С потолка свисали белесо-рыжие каменные сосульки. У противоположной стены они образовывали подобие алькова, где на горе тряпья лежал давешний избитый нолдо. Ильбэ невольно встретился с ним глазами, но, против опасений, не нашел во взгляде сородича ни ненависти, ни страха. Возле нолдо сидел на корточках еще один: худой, коротко стриженный, легкий в кости. - Чего уставился? - неприветливо буркнул тот голосом Веривэн, и Ильбэ понял, почему орки не распознали в ней женщину. На первый взгляд обмануться просто, но, если приглядываться внимательнее, можно увидеть изящный изгиб шеи, хрупкость плеч, очертания груди под робой. Хорошо, что орки не приглядываются. Еще двое нолдор стояли совсем близко от Ильбэ. Один держал наготове отнятый у пленника кинжал. Командир поднял Ильбэ за шиворот, помогая сесть и облокотиться на стену. - Ну что, - осведомился он, - будешь говорить по-хорошему, или нам спрашивать, как это принято у вас? - Разумеется, буду, - ответил Ильбэ, успевший немного прийти в себя. – Я не хочу, чтобы вы уподоблялись оркам. - Надо же, - ядовито процедила Веривэн на квенья. - Темная тварь заботится о нашем моральном облике. - Мы все не питаем любви к темным тварям, но если ты не перестанешь язвить без причины, то я попрошу тебя подождать в туннеле, - отозвался командир, и, если бы Ильбэ не знал квенья, по тону не догадался бы, о чем речь. Следующие слова были адресованы ему: - Как тебя называть? Тагрант? Или это имя для орков, а твой хозяин обращается к тебе иначе? - Меня зовут Даэрдир Ильбелег Эдраис Орсориль, и день, когда Майрон проведает об этих именах, станет для меня черным. Вы можете выбрать любое из них, - Ильбэ посмотрел в глаза командира и спросил: - Как я могу называть тебя? - Дай ему в морду, - посоветовала Веривэн, и Ильбэ стоило усилий притвориться, будто он ее не понимает. - Гельмир, - представился командир, твердо отвечая на взгляд. - Даэрдир, ответь: знает ли кто-нибудь кроме тебя о нашем убежище, и как о нем узнал ты? - Я мог не узнать о нем вовсе, если бы меня сюда не притащили, - Ильбэ поерзал: связанные руки болели. - Я шел из дальних туннелей в центральную пещеру и не собирался сворачивать. А орки не знают о существовании бунтовщиков среди квенди. - Орки? - Гельмир нахмурился. - А Саурон? Или ты? - Если бы Саурон знал, вас бы давно не было в живых. Я - догадывался. Это ведь вы распускали в рудниках слухи о Берене и Барахире? - Какую-то их часть, - задумчиво протянул Гельмир, усаживаясь рядом на корточки. - Ясное дело, не все. Прочие - на моей совести. - Врёт, - бросила Веривэн. - С чего бы ему? - подал голос один из квенди. Ильбэ узнал хрипловатого Сарно. Значит, кинжал держит Ланго, а под каменным альковом Тингэ. - О, наверняка хочет втереться к нам в доверие, выведать секреты, а потом донести хозяину, - Ланго прокрутил кинжал в пальцах. Ильбэ послышалась ирония. - А я говорила, что надо было сразу его убить, - проворчала Веривэн. - Теперь наш план с поднятием восстания висит на волоске. - Если ты настолько мне не доверяешь, может, не стоит обсуждать при мне секреты на языке, который я запросто могу знать? - произнес Ильбэ на квенья. Веривэн ахнула, Ланго вскинул кинжал, но Гельмир остановил его жестом и повернулся к Ильбэ. - Откуда же ты знаешь наш язык? - в лице, во взгляде, во всей позе нолдо было столько напряжения, что Ильбэ понимал: Гельмир не задумываясь убьет его, если что-то пойдет не так. - Меня научил Нельяфинвэ Феанарион. Мы с ним сошлись много лет назад на почве ненависти к... Моринготто, - он заставил себя выговорить это запретное слово, которое нолдор обычно произносили не задумываясь. В сущности, даже если Майрон узнает, что сделает? Еще раз скормит мышам?.. - Врё-ёшь, - пораженно протянул Ланго, переглядываясь с Веривэн. - Лорд Нельяфинвэ никогда не стал бы учить квенья тварь Врага. - Из этого вывод, что я не тварь Врага, - Ильбэ поерзал. Связанные руки терзала боль, мысли путались. - Это лишь слова, - отметил Гельмир. - Я могу подтвердить мысленно. Если решишься. - Решусь. - Гельмир, не смей! - воскликнула Веривэн. - Лучше убьем его, чем так рисковать! - А если он говорит правду? - строго осведомился Сарно. - Веривэн, ты готова убить невиновного? - Я против, чтобы Гельмир... - Проверять буду я, - вдруг сказал кто-то негромко. Все умолкли и по тому, как повернулись к алькову, Ильбэ понял, что говорил раненый Тингэ. - Ты вовсе едва жив! - Веривэн всплеснула руками. - Вот именно. Я едва жив, а Гельмир еще может сражаться. Наконец, это он объединил нас, а не я. Поэтому ему и впрямь нельзя рисковать. - Не говори глупости, - раздраженно бросил Гельмир. - Я в ответе за вас и не могу... - Я согласен с Тингэ, - подал голос Сарно. - Моринготто не должен узнать мысли Гельмира. - Мы все знаем одинаково много! - возразил Гельмир. - Да, но придумываешь планы именно ты!.. Ильбэ прикрыл глаза. Его одолевали боль, дурнота и горечь осознания, что мысленный диалог с ним для этих славных бесстрашных квенди равносилен восхождению на эшафот. ...Он очнулся от похлопывания по щекам. Из тумана выплыли два лица: Гельмира - сосредоточенное, со сжатыми губами, и Тингэ - с рассеченной скулой. Ильбэ ощутил полузабытый зов мысленной речи. «Даэрдир, ты действительно ненавидишь Врага и хочешь нам помочь?» «Да, Тингэ...» *** Как много лет назад во время дружбы с Гилдиром, ангбандская тьма перестала быть для Ильбэ совсем уж беспросветной. Он спал без кошмаров, успевая отдохнуть часа за четыре, наскоро ел, не чувствуя в воде и пище привкуса ржавчины, а потом бежал в рудники, обычно пряча под плащом свертки с вяленым мясом, оружием или целебными снадобьями. Орки вздохнули свободно: Ильбэ почти перестал их распекать. Он обходил посты и углублялся в туннели, всякий раз чутко выслушивая, не крадется ли следом соглядатай. Теперь Ильбэ снова было, куда приносить сведения, с кем разделять и приумножать надежду. Он был пьян и счастлив от осознания, что может помогать. Впервые за многие годы Ильбэ был не один. Все пятеро были нолдор, попавшие в плен во время наступления Мелькора и познакомившиеся уже здесь. Тингэ и Ланго, простые воины, сразу попали в рудники, Сарно повезло меньше – он был вестовым и сперва прошел через подвалы. Гельмиру - лорду и военачальнику, грозила участь еще менее завидная, но он в последний момент исхитрился сохранить свое имя и положение в тайне. Как попала в плен Веривэн, никто доподлинно не знал, а сама она не рассказывала. Должно быть, она была из тех дев, которые управлялись с мечом не хуже, чем пекли хлеб. И когда пала крепость, где она жила, а мужчины-воины погибли, Веривэн надела доспехи отца, друга или брата и яростно сражалась до последнего, мстя за всех, кого любила. Сейчас ее темные остриженные волосы не доходили и до плеч, а в глазах горела тоска. В убежище под каменным «альковом» всегда кто-нибудь был. Первое время – выздоравливающий Тингэ, потом на дежурстве стали по очереди оставаться Веривэн, Сарно и Ланго. Гельмир бегал по рудникам не меньше Ильбэ, в каждой пещере у него были союзники, и день ото дня их становилось все больше. Гельмир готовил восстание. «Я мог бы убежать через выход в горах, куда скидывают трупы, - рассказывал он Ильбэ. – Это рискованно, почти безнадежно, но все же шанс вырваться. Я убежал бы и оставил за своей спиной тысячи квенди, менее решительных, чем я. Нет, меня воспитывали иначе. Пусть моя родина не прекрасный Валинор, о чести, смелости и благородстве я знаю не понаслышке. Я лорд и не должен бежать один, когда в моих силах организовать общий побег». Ильбэ удивительно было слышать такие слова. Он прежде не задумывался, что такое титул лорда, вошедший в обиход у квенди в последние столетия. Из сведений разведки до Ильбэ доходили слухи, что лордами стали его знакомые Маблунг, Даэрон и Саэрос. Лютиэн назвала лордом самого Ильбэ, и тогда это показалось ему логичным: он был другом и советчиком Дэнетора, ведал многими хозяйственными делами в поселении, а если случалось гостить в Дориате, на пирах сидел за столом неподалеку от Тингола. Теперь же, из уст Гельмира, который был на пару столетий младше его сына, Ильбэ услышал новое определение этого слова. Лорд. Тот, которому не все равно. Тот, кто берет на себя ответственность за других. Тот, кто не может спасать себя, зная, что обрекает остальных на гибель. Иногда Ильбэ думалось, что и сам он до сих пор не решился бежать отсюда из-за глупого убеждения, будто под его началом орки меньше свирепствуют, истязая пленных и рабов. Так прошло три года. Ильбэ сдружился с рассудительным, бесстрашным Гельмиром, серьезным Сарно, лихим Ланго. А с Тингэ они вовсе приветствовали друг друга мысленно. Даже колючая Веривэн сменила гнев на милость. Часто они с Ильбэ подолгу беседовали обо всем без разбору. Веривэн всегда встречала его первой у входа в пещеру, оправдываясь тем, что загодя слышит шаги. В его присутствии она все меньше старалась походить на мужчину, ее голос делался нежнее, жесты мягче. «Даэрдир, что ты сделал с нашей Веривэн? - в полушутку изумлялся Гельмир. – Она снова научилась смеяться!» ...Однажды они в очередной раз собрались под «альковом» - там как раз хватало места шестерым. - Сегодня будет пир, - торжественно объявил Ильбэ, доставая из-за пазухи сверток. - Ты украл двойную порцию орочьих подошв, которые здесь называют вяленым мясом? – устало поинтересовался Тингэ, лежа на боку. Он недавно пришел из шахты. - Я бы и настоящих подошв десятка три слопал, - вздохнул Ланго. Ему надо было в плавильни через два часа, он успел немного отдохнуть и был зверски голоден. - Спорим, сами орки питательнее, - хмыкнул Сарно. Он часто говорил циничные, порой страшные вещи, и сложно было понять, насколько всерьез. - Даэрдир, не томи, - улыбнулся Гельмир. – Иначе здесь будет объявлена охота на орков. - Наверное, там что-нибудь сладкое, - попыталась угадать Веривэн. Ильбэ подмигнул ей и откинул последний слой ткани, открывая взору присутствующих содержимое свертка. Раздался дружный восхищенный вздох. - Яблоки! – воскликнула Веривэн. – Откуда? - Дозорные с пограничья привезли, - Ильбэ вручил ей крупный зеленоватый плод. – Не знаю, насколько они сладкие, но точно настоящие. Надеюсь, не успели испортиться – я шептал над ними всю смену. - Не успели, - покачал головой Ланго, стискивая плод ладонями и прижимая к ноздрям. – Пахнет домом… - Свободой, - тихо подсказал Сарно. Даже усталый Тингэ оживился и сам протянул руку – яблок здесь еще не видели никогда. На некоторое время в пещере воцарились хруст и упоенное причмокивание. - Ну как, сладкое? – спросил Ильбэ, глядя, как Веривэн вгрызается в сердцевину своего яблока. - В самый раз! – ответил за нее Ланго, кидая в рот тонкий коричневатый черенок. - Даэрдир, почему ты принес только пять яблок? – подал голос до сих пор молчавший Гельмир. Он единственный даже не надкусил доставшийся ему плод. - Больше не было, - признался Ильбэ. – Ешьте, я не хочу. Гельмир взял кинжал, разрезал свое яблоко на две половинки и одну протянул Ильбэ, решительно отметая все возражения: - Даже не смей отказываться. Ты один из нас, и тебе тяжелее, чем многим. Эта порция дома тебе нужна. Яблоко действительно не успело пропахнуть ржавчиной. Оно пахло полузабытой свежестью рощ, звездным небом и землей без гари. Ильбэ откусил первый кусок – и от вяжущей кислоты свело зубы. - Я же говорил, что в самый раз! – хохотнул Ланго, глядя на его лицо. После пира пришло время военного совета. - Вчера в цитадели Майрон принимал балрогов и орочьих командиров, - сообщил Ильбэ. – Меня там не было, но от знакомых удалось узнать, что выступление войск назначено на конец лета. - Лета? – Гельмир нахмурился. – Ты прежде говорил про осень. - Планы изменились. Разведка донесла, что Фингон и Маэдрос собираются атаковать летом. - Откуда в Ангамандо так хорошо знают планы нашего короля? – напрягся Ланго. - Мне не докладывали, - Ильбэ развел руками. – Ходят слухи, что у Маэдроса в штабе завелся предатель. - Предатель среди квенди? – взгляд Сарно сделался темным и страшным. - Быть может, в этом замешаны люди. Не зря Мелькор так обихаживал их, когда вы, нолдор, только расселялись по Белерианду. - Ты никогда не рассказывал про людей, - укорил Гельмир. - Я думал, эти сведения устарели, - Ильбэ облокотился на шершавую стену пещеры: он устал за сегодняшний обход постов. – А теперь бы дорого дал, чтобы донести их до Маэдроса. - Всего-то и надо, сбежать отсюда, - саркастично отметил Тингэ. - Мы говорили об этом тысячу раз, - дернул плечом Гельмир. – Бунт и всеобщий побег надо устраивать, когда большинство орков и валараукар уберется на войну, а сторожить рудники останутся самые негодящие. Но если мы дотянем до лета, вести о предателях не помогут лорду Нельяфинвэ. - Значит, кто-то один должен бежать сейчас, - сказал Сарно. Гельмир пристально посмотрел на него. - Предлагаешь себя? - А почему нет? Я сильный, выносливый, прежде был вестовым. А если меня схватят, будьте спокойны – Моринготто не получит ни крупицы из содержимого моей головы, - Сарно криво ухмыльнулся, и стал виден его старый шрам от виска до подбородка, словно кто-то и правда пытался разрезать ему голову. – Пусть Даэрдир на словах расскажет мне, что следует передать, и если я доберусь до Нельяфинвэ, он услышит обо всем слово в слово. - А если не доберешься? – тихо спросила Веривэн. – Сарно, это слишком… - Опасно? А где мы находимся все это время, позволь узнать? На священной горе Таникветиль или в блаженных кущах Ирмо? В любой миг сюда могут ворваться орки во главе с Сауроном и медленно порезать нас на лоскутики. И кого посылать, кроме меня? Гельмир и Даэрдир всем руководят, ты и Тингэ свалитесь от изнеможения на полпути, а Ланго ничего в Белерианде, кроме Нарготронда, не видел. Я же много лет жил рядом с кольцом осады, изъездил эти края вдоль и поперек… - Достаточно, - коротко прервал его Гельмир. – Да будет так, мы пошлем тебя. Но не прямо сейчас. Даэрдир вспомнит все сведения и подгадает момент, когда бежать будет удобнее всего. - Завтра, - подал голос Ильбэ. – Сарно, будь готов завтра. - Теперь же, - продолжил Гельмир, - надо обсудить наши планы с учетом того, что орки уйдут на войну не в середине осени, а в конце лета. То есть уже через месяц. В кузнях не успеют украсть то количество выкованных мечей, которое мы планировали. А если попросить их красть больше, это привлечет внимание. - Перед бунтом я велю надсмотрщикам опустошить оружейные и принести сюда запасные кинжалы и плети, - сказал Ильбэ, плавно сползая с жесткой стены на чье-то мягкое плечо. - И надсмотрщики ничего не заподозрят? – поднял брови Тингэ. - Выкручусь как-нибудь. Плечо принадлежало Веривэн, и Ильбэ сам не заметил, как его голова постепенно оказалась на ее коленях. - С оружием решено, - подытожил Гельмир. – В остальном план остается прежним: когда войска покидают Ангамандо, Даэрдир подает нам знак. Тингэ оповещает всех в шахтах, Веривэн в дробильнях, Ланго в плавильнях, я вместо Сарно пойду в кузни. Сметаем караул, прорываемся к выходу в горы и бежим… Ильбэ внезапно осознал, что Веривэн гладит его по голове, кончики ее пальцев касаются ушей, висков и ямочки на затылке. В ее движениях было столько мечтательности, нежности и ласки... Ильбэ встретился взглядом с Гельмиром. Тот приподнял брови и чуть улыбнулся. И от этой понимающей улыбки Ильбэ прошиб холодный пот. Требовалось объясниться. …Спустя два дня с тех пор, как они проводили Сарно, Ильбэ пришел в убежище раньше обычного. Ланго и Гельмир еще не вернулись из разведки туннелей, под «альковом» сидели лишь Веривэн и Тингэ. Ильбэ посмотрел другу в глаза и мысленно попросил куда-нибудь деться. Тингэ сперва возмущенно вскинул брови, потом покосился на замершую Веривэн и широко разинул рот. «Даэрдир, так это правда?!» «Сгинь ради валар хоть на полчаса!» - взмолился Ильбэ вместо ответа. Тингэ принял очень загадочный вид и вышел из пещерки. Ильбэ знал, что он, стоически перенося муки любопытства, подождет в паре коридоров отсюда, где тоже никто не ходит. Они с Веривэн остались одни. Ильбэ слышал ее неровное, взволнованное дыхание, видел, как пальцы лихорадочно выдергивают нитки из холстины, а кончики ушей, плохо скрытые остриженными волосами, медленно розовеют. Он сел рядом. Все же решительности у Веривэн было не занимать. Она первой нарушила молчание. - Ты заметил? Поэтому отослал Тингэ? - Конечно, заметил, - не стал увиливать Ильбэ. Она подняла на него глаза - огромные, прозрачные, серо-голубые. Они не сияли по-валинорски, но были полны надежды. - И... и что? - тихо спросила она. - Мне стыдно было признаться, ведь я совсем не похожа теперь на красавицу, какой была раньше, у меня нет кос и платья, и даже шелковых туфель... - Какие глупости, Веривэн! - воскликнул Ильбэ. - Разве красота измеряется в шелковых туфлях? Ты прекрасная, утонченная девушка, честное слово, не хуже Лютиэн... Она бросилась к нему, обняла крепко и жарко, прильнув к груди. - ...и ты обязательно спасешься, выберешься отсюда, найдешь свою любовь, у тебя будет прекрасный муж, дети, дом под солнечным небом... Она замерла, точно окостенела. - Веривэн, - через силу закончил Ильбэ. - Я не могу дать тебе то, о чем ты мечтаешь. - Ты всё-таки соврал, - ее голос в одночасье стал хриплым и угрюмым, как у Сарно. - Я некрасивая, ты не можешь меня полюбить. - Веривэн, - Ильбэ обнял ее голову ладонями, поднимая лицо. В ее глазах закипали слёзы. - Ты очень красивая. Но я женат. - Она умерла? - Веривэн снова опустила голову, точно прячась у него на плече от его же взгляда. - Она живет в Дориате. Нашему сыну сейчас чуть больше пятисот. Веривэн молчала, но даже ее спина и затылок выглядели несчастными. Ильбэ обнял ее, преодолевая смущение, и Веривэн горько-горько заплакала, сжавшись в комочек на грязной холстине. *** Лето перешагнуло за излом, и чем ближе был предполагаемый день восстания, тем сильнее крепли в Ильбэ дурные предчувствия. «Почему ты маешься? – спрашивал Гельмир. – Все складывается удачно. Сарно с твоей помощью сумел обойти посты и бежать в горы, валараукар в плавильнях и кузнях не слишком свирепствуют, и мечи крадутся исправно. Наконец, даже Саурон не задает тебе каверзных вопросов». Ильбэ не знал, что ответить. Нехорошие предчувствия, наследие многолетнего опыта, никак не желали облекаться в слова и логические доводы. «Так не бывает, - пытался объяснить он то ли Гельмиру, то ли самому себе. – Планам свойственно меняться, срываться, идти наперекосяк. Вспомни, как когда-то вы пытались убить меня во время обхода постов. Все просчитали, вплоть до размера камня и высоты, с которой надо его сбросить. Ланго просидел в засаде несколько часов. А в итоге я смог увернуться, и вам пришлось отменять уже почти готовое восстание. Теперь же… Две недели до августа, время должно ускориться, а мы словно по болоту бредем или по глухому лесу…» «Оставь свои синдарские сравнения, - отмахивался Гельмир, который ни разу не разговаривал с Майроном и не мечтал сигануть с башни головой вниз, только бы спастись от его пронизывающего взгляда. – Тебе всего лишь часто не везло. А теперь, когда есть мы и все идет по плану, тебе страшно в это поверить». Ильбэ снова не находил возражений, но на сердце было неспокойно. В его сны вернулись кошмары. Ильбэ рвался из цепей, бежал куда-то в потемках, а в конце его непременно сжирали летучие мыши. Он осунулся, мало спал, почти перестал есть. Однажды Тингэ и Веривэн заявили, что его надо спасать. И спасли, заставив проспать в их обществе под «альковом» часов шесть. Тингэ пел что-то колыбельное прямо в мысли Ильбэ, а смущенная, но решительная Веривэн гладила его по голове, как тогда, до их объяснения. Это был единственный сон без кошмаров за многие недели, Ильбэ сумел выспаться и даже убедил себя в том, что Гельмир прав, а он просто запуганный синда, измученный невезением. А на следующий день Гельмир пропал. Неладное заподозрили, когда он не пришел на очередной совет. Гельмир не пропускал советы, особенно теперь. Он много ходил по рудникам, виртуозно минуя орочьи посты, и поначалу Ильбэ предположил, что друга задержали обстоятельства. Но Гельмир не явился ни завтра, ни неделю спустя. Орки не ловили его при переходе из одной пещеры в другую, а балроги в те дни никого не испепеляли. Тела Гельмира не было в яме с трупами. Отчаявшись, Ильбэ обошел даже подвалы, но не смог отыскать друга и там. Гельмир исчез, и оставалось только гадать, что это значит для них всех. Второго августа во внутреннем дворе цитадели собрались войска, готовые двинуться на Хитлум. Когда Ильбэ принес эту весть в осиротевшее убежище под «альков», Ланго в бессилии саданул кулаком по стене, до крови ободрав костяшку. - Надо решаться! С Гельмиром или без него, восстание случится! Или все было зря. - Нельзя ошибиться и наделать глупостей сгоряча, - Ильбэ прошелся по пещерке взад-вперед. – Вдруг Гельмир пропал не случайно, и о готовящемся восстании давно известно? Как только мы начнем действовать, ловушка захлопнется. - Ты думаешь, Гельмир мог нас выдать?! – вскричал Ланго. – Следи за языком! Это ты здесь выжидаешь пятьсот лет, а я уже сыт по горло рудниками и орочьими плетьми! Я сдохну или сбегу отсюда, и каждый, в ком еще остался разум, думает так же! - Погоди, - Тингэ дернул товарища за край робы. – Я уверен, Даэрдир имел в виду совсем другое. Конечно, Гельмир не сказал бы ни слова, но ведь многие уже знают. Сведения могли дойти до Врага, и он лишь ждет повода, чтобы учинить расправу надо всеми, кто посмеет неповиноваться. Тогда Даэрдир прав, надо выждать и удостовериться… - В том, что нас попытаются убить, если мы взбунтуемся? Тингэ, это известно и так! - Если они ждут бунта, он захлебнется не начавшись, - напомнил Ильбэ. До сих пор молчавшая Веривэн поднялась с холстины, заправила за ухо прядь черных волос, слипшихся от грязи. - Я согласна с Ланго, - сказала она сквозь стиснутые зубы. – Дело Гельмира не должно пропасть, что бы ни случилось. А между ожиданием и смертью я выберу смерть. - Подождите хотя бы неделю, - взмолился Ильбэ. – Пусть войско отойдет подальше от Ангбанда. Пусть уберутся отсюда тяжеловооруженные отряды, на которые я сейчас натыкаюсь в подвалах. За неделю война успеет развернуться, и Майрону может стать не до нас. - Да сколько можно оглядываться на Саурона! – снова разъярился Ланго. – И сколько можно называть его Майроном, а Моринготто – Мелькором! - Опомнись! – снова осадил его Тингэ. – Даэрдир каждый день разговаривает с орками и балрогами. Если он хоть раз оговорится, его протащат через подвалы, а потом испепелят! - Неделя, - повторил Ильбэ. – И тогда клянусь, я сам отправлюсь в кузни вместо Гельмира и подниму восстание! *** …Летучие мыши подхватывали крупные кристаллы соли из кованого бочонка и сыпали прямо в развороченную грудную клетку. А потом рвали зубками еще хрипящую гортань, но не пожирали сразу, а относили вырванные кусочки господину Майрону и бросали в его раскрытую ладонь. Майрон сыто усмехался. Капельки крови дробно срывались с его пальцев и громко ударялись о ледяной каменный пол… Ильбэ встрепенулся, судорожно закашлялся, дернул головой и ударился лбом о чернильницу, чудом ее не опрокинув. Схватился за грудь – все цело. И горло болит не из-за летучих мышей, а от крика. Ильбэ понял, что снова видел кошмар. И снова кричал. Было утро пятого дня из семи. Накануне Ильбэ заснул прямо за столом, до последнего черкая на мятых бумажках и размышляя, как просчитать планы Врага. Но мысли разбегались, предположения рушились, и лишь предчувствие чего-то неотвратимо ужасного росло, как гнойный волдырь, готовый в любой миг прорваться. Он отставил чернильницу подальше, сжег бумаги, встал и по привычке подошел к окну. Скоро должен прийти слуга с тазиком ржавой воды для умывания. А пока есть время собраться с мыслями, переодеться и размять затекшую спину. Ломота в спине беспокоила Ильбэ уже лет пятьдесят. А после летучих мышей во рту иногда появлялся привкус крови. Ильбэ сжал виски в тщетной попытке себя исцелить, вгляделся в горизонт, с горечью вспоминая, что когда-то там всходило солнце и стояли нолдорские башни. Внезапно он увидел, как от горизонта сперва подобная тонкой линии, а потом все ярче и шире катится белая сияющая волна, подгоняя перед собой темную стаю. Сердце екнуло, когда он смог различить тысячи фигурок нолдорских всадников под синими с серебром и голубыми с золотом знаменами. Расстояние еще было слишком велико, и шум битвы оставался неразличим, но Ильбэ понимал, что бой идет, орков гонят прочь, а ярость квенди настолько велика, что через несколько часов они будут здесь, а то и ворвутся в цитадель. Если правильно подгадать время, устроить восстание в тот миг, когда железные врата падут, и всей толпой бежать не в горы, а во внутренний двор, то узники сольются с атакующими, и Ангбанд непременно падет. Ладони стали мокрыми и липкими. Там, внизу, в рудниках, Ланго, Тингэ и Веривэн ждут седьмого дня и не подозревают, что все решится сегодня. Нельзя медлить. Но и спешить опасно: если Майрон о чем-то догадывается, он сделает все, чтобы сорвать восстание именно теперь. Ильбэ заставил себя успокоиться. Переоделся, впустил слугу с умыванием и завтраком, заставил себя протолкнуть в горло несколько кусков пищи. После мучительно дождался, пока шаги слуги стихнут в отдалении за дверью, и лишь тогда обычной походкой вышел в коридор. По туннелям до укрытия он бежал так быстро, что закололо в боку, а перед глазами поднялась темная пелена. Но усилие было напрасным: в неурочный час убежище пустовало. После пропажи Гельмира никто не дежурил там круглосуточно. Ильбэ в изнеможении плюхнулся на холстину под «альков». Пока он дождется здесь хоть кого-то, будет поздно. Бегать по всем рудникам в поисках друзей тоже бесполезно – все трое отлично умели прятаться в толпе рабов и потайных шахтах. «Что же делать? – метались мысли. – Если я, как было условлено прежде, побегу в кузни, все сорвется. Восстание должно быть единовременным: в кузнях, плавильнях, дробильнях, шахтах. Как подать знак, что час настал? Так, чтобы свои поняли, а орки не догадались? К варгам драным мою безопасность, но восстание должно стать неожиданностью для надсмотрщиков… Что же делать? Как поступить?..» И решение пришло. Рискованное, самоубийственное, грозящее, по меньшей мере, подвалами, но имеющее шансы на успех. «Я лорд, - сказал себе Ильбэ, поднимаясь из-под «алькова» и стараясь унять дрожь. – Это мой долг, в конце концов. Денетор поступил бы так же, светлая ему память. Вот бы еще перед смертью увидеть Ангбанд в руинах…» Для начала он отправился в каморку, куда во время смены уходили отдыхать надсмотрщики, растолкал нескольких спящих и велел передать по всем постам, чтобы сгоняли рабов в пещеру перед шахтами, и поскорее. Потом с десятком орков зашел в оружейную, распорядился выгрести весь арсенал дочиста и тоже снести к шахтам. На закономерный вопрос, зачем это понадобилось, Ильбэ зловеще прошипел: - Владыка в опасности, а вы еще смеете спрашивать? Цитадель скоро будут брать штурмом, вы хотите бежать из рудников до оружейной, прикрывая бичами голый зад? Не рассуждать! Мечи и булавы вам понадобятся здесь и сейчас! Ильбэ не случайно выбрал именно пещеру перед шахтами. Она единственная имела целых два выхода из рудников: в горы и на верхние этажи цитадели. А еще туда никогда не забредали балроги из плавилен и кузниц. Конечно, если поднять шум, они могут заинтересоваться, но лишние полчаса в запасе точно будут. Когда к шахтам стали прибывать первые группы пленных, гора оружия уже ждала своего часа, а Ильбэ, окруженный надсмотрщиками с бичами, стоял на куче отработанной породы, возвышаясь надо всеми вокруг. Орков из дробилен, плавилен и кузниц он отправлял обратно на посты, и постепенно на полсотни надсмотрщиков шахт стало приходиться несколько тысяч рабов. Ильбэ всматривался в толпу, надеясь отыскать друзей, но царило такое столпотворение, что все попытки были тщетны. Он поднял руку, жестом призывая всех к молчанию. Орки защелкали бичами, рабы притихли. «Они привыкли бояться, - понял Ильбэ. – Даже когда их больше в десятки раз. Я замечал это и прежде. С первых дней Майрон обращал мое внимание на покорность рабов. Но Гельмир говорил, что многие лишь притворяются покорными. Особенно теперь, когда среди них столько нолдор. Что ж, надеюсь, ты был прав, дружище…» - Слушайте вы, презренный скот! – начал он, стараясь, чтобы силы голоса хватило отразиться от сводов и обрушиться на выжидающую толпу. – Вы гниете здесь в грязи и голоде, и будете гнить во веки веков! Вам никто не поможет, вас никто не спасет! Орки одобрительно скалились. Они еще не поняли, а быть может, не успеют понять вовсе. Они не слушали речей Веривэн и Ланго, не видели смерти в глазах Сарно и жизни – в Тингэ, не присматривались, как гордо и прямо держит шею Гельмир. Орки думали, что господин Тагрант хочет уничтожить рабов своими речами. А Ильбэ вызывал ярость. - Пока вы, жалкие черви, ковыряетесь в руде Владыки, несметные войска квенди воюют на пустоши перед Ангбандом. Там реют знамена короля Фингона, которые скоро будут растоптаны! Возможно, нолдор даже ворвутся в цитадель. А вы так и просидите здесь в страхе и бессилии, потому что у вас духу не хватит восстать, перебить надсмотрщиков, захватить оружие и прорваться вверх по коридору к штурмующим войскам! Ильбэ вскинул руки над головой, зашатался и рухнул, скатываясь с противоположной стороны кучи, подальше от толпы. Мгновения ворочались чугунными гирями. «Сейчас, - думал Ильбэ, вжавшись щекой в щебенку, - орки поворачивают ко мне изумленные хари – конечно, Тагрант упал, невиданное зрелище. Ланго, Тингэ, Веривэн, заклинаю, поймите все правильно, ударьте по надсмотрщикам именно теперь, пока они в замешательстве!» Миг тишины – обманчиво долгий и страшный, как эльфийская жизнь во тьме. Хруст. Щелчок бича. И долгожданный нарастающий шум разъяренной толпы. Ильбэ благоразумно не поднимал головы, чтобы господина Тагранта не прибили заодно с надсмотрщиками. Кто-то пружинисто спрыгнул с кучи по его сторону, наклонился, тряхнул за плечо: - Даэрдир, живой? Это была Веривэн. Ильбэ тут же встал, без слов отвечая на вопрос. В пещере творилось что-то невообразимое. Крики, шум, лязг металла, под ногами – полурастоптанные орки. На кучу щебня залез Ланго, напоказ разрывая бич. Эта Веривэн была непохожа на ту, которую знал Ильбэ – раскрасневшаяся, яростная, злая. Она сжимала окровавленный меч. - Про войско короля Финдекано – правда? Они действительно могут взять Ангамандо? - Да, - Ильбэ вытянул кинжал из ножен. – Надо торопиться. - В горы? – уточнила Веривэн. – Ты что-то говорил насчет прорваться вверх по коридорам, мы ни Моргота не поняли! - Если мы войдем во двор цитадели с одной стороны, а Фингон с другой, то мы окажем друг другу немалую поддержку. - Ну и план! Когда ты это придумал? - Прямо сейчас. И продолжаю придумывать… Рядом оказался Тингэ и тут же сгреб друга в объятия. - Даэрдир, какая речь! У меня внутри все перевернулось. Сегодня мы либо станем свободными, либо умрем! - Я все-таки за первый вариант, - признался Ильбэ. – Пусть раненые и ослабленные уходят в горы, а те, кто может сражаться, собираются вон под той аркой. Сейчас я сбегаю в цитадель и посмотрю, как там идут дела. Это не дольше четверти часа. Если там благополучно, я вернусь и проведу вас на помощь королю Фингону. Если через четверть часа меня не будет – уходите в горы все. …Он вернулся уже через десять минут. Весь Ангбанд знал, что разъяренные нолдор почти сломали ворота: отступающие орки не успели должным образом их запереть, не говоря уже об укреплении. Веривэн с Тингэ остались руководить отходом раненых в горы, а Ланго повел за собой несколько сотен тех, кто еще не утратил силы и жаждал поквитаться. Ильбэ бежал по темным коридорам впереди Ланго, показывая кратчайший путь. Они успели во внутренний двор, как раз когда туда ворвалась сверкающая нолдорская конница во главе с лихим всадником в посеребренных доспехах. Ланго унесся сражаться в первых рядах, Ильбэ чуть отстал, оценивая обстановку. Не с его кинжальчиком соваться в противостояние булав, мечей и секир. Двор был переполнен, причем островерхих шлемов квенди навскидку было куда больше. Странно, даже если учесть, что многих орков перебили на равнине, их всё равно должно остаться не около сотни, а под тысячу, не говоря о резервах. Ильбэ скользнул обратно в цитадель, поднялся по узкой винтовой лесенке на пару этажей, чтобы видеть через смотровое окно поверх голов сражающихся. В проеме распахнутых ворот раскинулась пустошь Анфауглит, а на горизонте по-прежнему серебрилась широкая лента нолдорских войск под синими знаменами. Но если король Фингон еще не достиг Ангбанда, кто сражается во дворе? Почему авангард ушел так далеко вперед? Внезапно из недр цитадели раздался протяжный трубящий звук, и Ильбэ невольно вздрогнул всем телом. Сердце ударилось в глотку, а потом ухнуло вниз, когда он увидел, что открываются двери со стороны казарм, и оттуда бесконечной лавиной начинают выбегать недостающие орки. Ильбэ не знал, что в этот раз оставленный в Ангбанде резерв был настолько велик. Новый звук – резкий металлический скрип – и от волнения потемнело в глазах. Ворота, прежде будто бы вынесенные атакующими и почти сорванные с петель, начали неотвратимо закрываться. Пара минут – и нолдор окажутся в западне. А вместе с ними Ланго и восставшие. Ильбэ уже не мог различить друга среди безумия кровавой свалки, но верил, что Ланго не погиб и бьется не хуже этого, в посеребренных доспехах, оставшегося без коня, но все равно расшвыривающего врагов направо и налево. Ильбэ согнал невольное оцепенение и сорвался с места. Почти кубарем скатился с лестницы и бросился на галерею, которая соединяла цитадель со стеной. Там, над воротами, есть маленькая комната, из которой управляют механизмом движения створок. Если остановить сейчас тех, кто крутит литое колесо, соединенное с петлями, нолдор не окажутся в западне и смогут отступить. Дюжина шагов бегом через темную галерею, поворот направо, коридор… «Что я им скажу? Именем Майрона велю остановиться? А если не послушают, у них наверняка приказ… Тогда убью! Это будет неожиданно, шанс есть. Обычно там не больше трех дозорных. С троими я справлюсь…» Липкие пальцы крепче стиснули кинжал. Заветная дверь, рывок... Ильбэ застыл на пороге. Орков в самом деле было трое. Двое крутили тяжелую ручку механизма, третий наблюдал у окна за закрытием ворот. А у стены, в свете горящего факела, почти касаясь головой низкого, густо затянутого паутиной потолка, стоял сам господин Майрон. И смотрел на Ильбэ в упор. «Он ждал меня, - с ужасающей ясностью осознал Ильбэ, чувствуя, что ноги не держат его, а колени подгибаются. – Он все знал заранее. Что я не покорился после летучих мышей, что все эти годы готовилось восстание, что сейчас я пришел сюда убивать, ибо считаю своим долгом служить не Мелькору, а квенди. Он знал и ничего не делал, упиваясь этим знанием. Возможно, следя за мной тайно. Значит, всё пропало. Строя планы под «альковом», отправляя Сарно с вестями, воруя оружие в кузнях, идя в потемках наугад – мы были уже мертвы. Майрон предвидел наши действия наперед. А теперь он здесь и смотрит на меня. Ему даже не надо ничего говорить – он знает, что я уже понял без лишних пояснений». - Здравствуй, Тагрант, - негромко произнес Майрон, и в его глазах вспыхнул огонь факела. – Ты, видимо, обеспокоился, что ворота не успеют закрыть в срок, и пришел лично проследить за этим, не так ли? Слабо осознавая, что делает, Ильбэ шагнул вперед. Взгляд Майрона сковывал его надежнее железа. Ильбэ не сомневался, что умрет, и куда страшнее, чем в прошлый раз. Но хуже ожидания смерти было знать, что его друзья тоже обречены. А еще восставшие и эти отважные нолдор вместе с командиром в посеребренных доспехах. - Не стоит беспокойства, Тагрант, - лицо Майрона оказалось так близко, что можно было разглядеть крошечные злые морщинки в уголках глаз. – Ведь я тоже желаю, чтобы все прошло успешно. И тоже выбрал время для личного участия. Словно издалека донесся гулкий стук закрывшихся ворот. Тяжелая рука легла Ильбэ на плечо, острые ногти пропороли одежду, впиваясь глубоко под кожу. Ильбэ подумал, что надо хоть немного унять дрожь. Иначе просто стыдно перед памятью каменного Сарно. Майрон подвел его к окну, от которого с почтением отступил третий орк. Ильбэ увидел внутренний двор, усеянный телами нолдор. Немногие еще продолжали сражаться. Их задавливали числом. Стало так больно, что когтистая хватка на плече показалась смешной. «На что теперь рассчитывает Майрон? Что я примусь каяться? Заплачу? Впаду в истерику? Или в лучших традициях нолдор плюну ему в лицо?» - Я восхищен вашей предусмотрительностью, господин Майрон, - сказал Ильбэ, слыша свой неестественно спокойный голос точно издалека. – Если бы я знал, что вы тоже намерены проследить за успешным закрытием ворот, я бы ни в коем случае не явился сюда, ибо ваше участие исключает любые сомнения в благоприятном исходе дел. С вашего позволения, я готов отправиться заниматься другими делами, требующими моего контроля и касающимися моих обязанностей. - Во-от как, - протянул Майрон без своей обычной вкрадчивости. Ильбэ показалось, даже с удивлением. Но затем тон стал прежним: – Что ж, Тагрант, для тебя впрямь есть много дел. Для начала следует разобраться с последствиями восстания в рудниках. Оно почти подавлено, кто-то должен будет организовать орков, чтобы убрали трупы. Также следует доставить в подвалы зачинщиков восстания и активных участников. «На что он намекает последней фразой? – подумал Ильбэ, заставляя себя не задерживаться на мысли о трупах, которые надо убирать. От подобных мыслей голова начинала звенеть и кружиться. – Я должен доставить в подвалы самого себя?» - Я готов заняться этим тотчас же. Еще будут распоряжения? Ногти Майрона напоследок поворочались в оставленных ранках, а потом рука убралась с плеча. - Будут, Тагрант, но позже. Ты совершил немыслимую халатность, позволив восстанию начаться. Я недоволен тобой. Бойся, если хоть один свидетель расскажет, что ты вел себя недостаточно безупречно. «Что это значит? – оторопело подумал Ильбэ. – Он делает вид, что не знает? Почему? Нуждается в доказательствах? Хочет сыграть по правилам, которые сам придумал?..» - Безупречен лишь Владыка, господин Майрон. А я всего-навсего делаю то, что велит мне разум. Майрон с шипением оттолкнул его. - Прочь, Тагрант! И только попробуй оступиться… Ильбэ не взялся бы наверняка угадывать, сколько в этой фразе было угрозы, а сколько мольбы. Сейчас все его мысли занимало другое. Если он пока на свободе, это шанс помочь тем, кто свободы лишен, и узнать об участи своих друзей. И ради этого призрачного шанса Ильбэ был готов принять правила игры. *** Говорили, что в те дни случилась величайшая из битв, какие только видел Белерианд. Говорили, что Ангбанд мог пасть, если бы не предательство людей. Говорили, что балроги вышли на поле боя, и король Фингон погиб, а его тело втоптали в землю. Говорили, что из глубин тайных подземелий наружу выполз исполинский ящер – детище Владыки. Говорили, что нолдор были разбиты наголову, а резервы орков впервые исчерпали себя. Ильбэ ничего этого не видел. Неделю он провел в опустевших после восстания рудниках, подсчитывая погибших и пытаясь прикинуть, сколькие успели сбежать, а сколькие были испепелены, раздавлены в кровавую кашу и сброшены со скал, так что не осталось тел для подсчета. Глядя на то, чем все обернулось, Ильбэ и сам сиганул бы со скалы вниз головой, его держала лишь безумная надежда, что Веривэн и Тингэ, а, может статься, и Гельмир почему-то остались живы, и сейчас томятся в глубине подвалов. Ильбэ обошел все подвалы и тайные ходы, заглядывал в каждую камеру, каждую щель. Но поиски были тщетны. А потом его позвал Майрон и дал новое указание. Пустошь Анфауглит была усеяна гниющими телами. Волколаки-падальщики давно насытились, а птицы не желали прилетать в это место. Ильбэ было поручено организовать орков и оставшихся рабов, чтобы сгребли трупы в огромный курган, который был бы виден издалека – в устрашение выжившим. Для орков это была награда – они могли беспрепятственно обирать погибших, подчас раздевая до нитки. Для рабов – наказание за непокорность. Ильбэ знал, что Майрон так наказывает и его тоже. В отличие от раба, он даже не мог позволить себе плакать. Задним числом Ильбэ понял, что там, в каморке над вратами, Майрон надеялся на любой жест отчаяния с его стороны – истерику, проклятия, попытку убийства или самоубийства. Но Ильбэ повел себя иначе, и теперь Майрон мстил, четко выстроив правила игры: если у Тагранта хватает выдержки не признаваться, значит, пусть трепыхается, пока его не задавят доказательства. На этот раз Ильбэ прекрасно понимал, отчего Майрон отпустил его: он надеялся быстро найти доказательства причастности Ильбэ к восстанию в рудниках, а уж потом поквитаться за все. Но доказательств не нашлось: одни свидетели погибли, другие знали слишком мало. Майрону претило рушить свою же игру, это значило признать поражение. Поэтому Ильбэ жил, продолжая оставаться Тагрантом и командовать орками. Майрон ничем не рисковал – предатель и так был в его власти. Пока трупы складывали в курган, Ильбэ всматривался в лица, сам не зная, кого надеется отыскать. Непонятно как попавших сюда друзей? Прежних знакомых? А может просто не мог не смотреть. Если бы только все случилось иначе… При взгляде на очередное лицо Ильбэ сразу не понял, почему внутри все застонало и оборвалось, а зубы машинально стиснулись, удерживая рвущийся наружу крик. Потом пришло осознание. Там, в окровавленной грязи и пепле, в самом основании кургана, неестественно выгнув шею и раскинув наполовину отрубленные руки, лежал его отец.