Крысолов

— Давай, последний рывок, и мы дома. Не то, чтобы Ваня прямо падал, но кренился угрожающе. Похоже, на продолжение вечера можно не рассчитывать. Штаны Ванька снял сам, но в рукавах толстовки запутался, Мирон ему помог, а Ваня обнял, уткнулся лицом в живот. Задрал на стороне футболку, обнажая кожу, коснулся губами и посмотрел снизу вверх. — Мне нравится этот твой карман. Мирон оцепенел, но потом чуть отстранился. Он ещё и сам не был готов к этому разговору, да и хотелось бы, чтобы Ваня был в более сознательном состоянии. Чтобы если не выгорело — хотя бы выражения выбирал. — Ложись давай. Ваня не спорил, улёгся покорно, но Мирона потянул следом. Мягко, но настойчиво, заставляя оседлать его колени. Стащил футболку, погладил по груди и животу. От этих прикосновений сладко заныло внизу живота и по спине побежали мурашки, предвкушение удовольствия. Он наклонился, целуя, прижимаясь кожей к коже, давая себя трогать и целовать. Как же ему этого не хватало. То, что было между ними, давно перестало быть только сексом, Мирон вообще считал, что они это переросли и нет им необходимости обжиматься по углам, чтобы чувствовать близость друг с другом. Или просто сам себя пытался в этом убедить, раз возможности все равно больше нет. А сейчас именно прикосновения и ласки давали поверить в то, что они вместе. Без слов, которых они наговорил друг другу достаточно, которые зачастую оказываются лживыми и ненужными, тогда как самых важных — всегда недостает. Длинные расписные пальцы у него на бедрах, и не только, движения в такт, сбивчивое дыхание. Мирон замер на пике, а потом медленно выдохнул, кончая, чувствуя, что Ваня тоже на грани, чуть сжался и двинул бедрами еще пару раз. Ваня кончил вслед за ним и обессиленно растянулся на постели. Мирон улегся рядом, думал, тот сразу уснул, но Ваня притянул его к себе и поцеловал в висок. Хотелось сказать что-то важное, но слова там и не шли наружу. Где это видано, чтобы у Окси не было слов? Ваня задышал медленнее, уснул, так и не выпустив его об объятий. *** Мирон брился перед зеркалом в ванной, когда Ваня выполз туда помятый и взъерошенный. Обнял за талию и уткнулся сонной мордой Мирону в плечо. Мирон только довольно глаза прикрыл, когда почувствовал шершавые губы на своей шее над воротником футболки, отложил бритву. — Доброе утро. — Ага, — Ваня уже прикусывал его за мочку уха, колол бородой, смотрел в зеркало лукаво. Руки, казалось бы, бездумно гладили по животу, забирались под футболку. — Мне определенно нравится этот карман, я говорил? — Да, вчера говорил, — Мирон развернулся в его руках, поцеловал быстро в губы. — Умывайся, а тебе оладушков сделаю. Ваня замер, словно Мирон ему уже замуж предложил. — Для меня? — он смешно моргнул белесыми ресницами. — Все для тебя, Вань, — Мирон не мог не умиляться, убеждаясь в очередной раз во всем, в чем иногда сомневался. Сможет ли, достоин ли. Даже если нет, все равно будет пытаться. Ваня взял его лицо в ладони и поцеловал. Нежно, трепетно, может быть свою первую любовь так целовал? Ну вот о чем он думает, а? Чтобы такой момент испортить. Вот сейчас бы и сказать… — Я люблю тебя, — сказал Ваня, глядя слишком, пожалуй, серьезно. — Или любишь оладушки, — Мирон засмеялся, чтобы скрыть неловкость, и ушел на кухню выполнять обещания. *** Поздний завтрак плавно перетек в обед, они валялись на диване за просмотром какой-то ерунды на планшете, как будто не было никаких посторонних дел и людей, не было огромного мира, который при любом случае норовил их разлучить. Хороший был день. И как все хорошее — закончился. — Во сколько самолет? — спросил Ваня, словно подводя черту. Хоть они это и не обсуждали, он знал, что второе слушание назначено на завтра, а значит, Мирону придется улетать в ночь. — В полдвенадцатого. — Отвезу тебя? — Да ладно, зачем тебе полночи мотаться? Ваня поджал губы и отвел глаза. Мирон ткнулся лбом в его плечо. — Я буду рад, если отвезешь. — Вот это другое дело, — Ваня заулыбался и прижал его к себе. В машине было хорошо, словно они снова в туре, но в этот раз только вдвоем. Уютно, шутить, смеяться, прикасаться, не заботясь о чужих взглядах. Даже жаль, что пробок было так мало. Последнее объятие, только дружеское, и надо идти в зону досмотра. *** — Привет, — голос у Мирона усталый и немного печальный. — Мир, как ты? — Ваня не смог сдержать беспокойство, на эфирах Мирон выглядел не важно. — Нормально, хорошо, — слышно было, что тот улыбнулся. — Заседание перенесли, не получится на выходные приехать, останусь тут. — Да, конечно, чего тебе мотаться. Уже и так, как перекати-поле, — Ваня изо всех сил старался, чтобы обида не просачивалась в голос, отравляя разговор. Ну и подумаешь, что они в кои-то веки хотели провести вместе пару дней, не в последний же раз, правда? Мирон помолчал, а потом спросил: — Может, ты приедешь? Ваня вздохнул. Он отлично знал, сколько стоят билеты, потому что постоянно их смотрел. На выходные, да еще и на праздники… — Слушай, — он сделал еще один вдох-выдох, как перед прыжком в очень холодную воду. — Я на мели сейчас, не получится. Они уже столько раз вели этот разговор, и он каждый раз кончался ссорой. Оба это знали, поэтому замолчали на несколько минут, оставляя невысказанные упреки умирать в радиоволнах между ними. — Ладно, я пойду, у меня тут клиенты в баре, — сказал Ваня наконец. — Ага, давай. Вань, погоди, просто, чтобы ты знал. Я тебя тоже люблю. У Вани дыхание перехватило. Он кашлянул и ответил: — Я знаю. Мирон повесил трубку. *** Сколько раз они уже ссорились из-за денег? Это было глупо до невозможности и бесило неимоверно. А еще бесило то, что никакого решения у ситуации не было. Ваня отказывался брать у Мирона наотрез, обижался. Если они куда-то ходили вдвоем, то всегда платил он, и Мирон никак не мог заставить его хотя бы располовинить счет. Единственным выходом было — тусить в табором — там за все платили из общака, и на людях Рудбой никогда не залупался. Но походы вдвоем неизбежно кончались скандалом, если Мирон спорил. Болезненное остервенение, с каким Ваня отстаивал собственную финансовую самостоятельность, Мирона поначалу умиляло. Но это было недолго. Ни на какие уговоры Ваня не поддавался. Один раз они ездили в отпуск, который оплатил Мир, и скандал, который он ради этого устроил — был ужасен. Пришлось поставить Ваню перед фактом — либо Мирон со своим нервным срывом останется в Питере, либо они едут вдвоем. Они съездили, и даже время неплохо провели. Только по возвращении скандал устроил уже Ваня, доказывая, что он не продался, что у него есть гордость и что он сам сможет заработать. Мирон иногда с тоской думал, что если бы он не был богат — им было бы легче. Ну вот почему, все, что с обычным человеком упрощало бы жизнь — с Ваней, наоборот, ее усложняло? Потому что Рудбой был дохуя необычным, очевидно. Он замечтался о том, как было бы здорово, если бы можно было просто купить Ваньке билет на ближайший рейс, и этой же ночью уже засыпать в его объятьях? Эгоистично, самонадеяно. У Вани есть своя жизнь, стремления, цели, работа. В глубине души Мирон считал все это какой-то мышиной возней, чтобы занять время, но ни слова не говорил. Он отложил телефон и погладил живот. В такие моменты ему казалось, что ничего не выйдет. Что не стоит и пытаться. У них даже сейчас все не очень клеится. Глупо думать, что ребенок это как-то исправит. Когда они с Ванькой оба были еще совсем зеленые, Мирон, будучи в очередной депрессивной фазе заявил, что никогда у него не будет детей, потому что он не хочет обрекать их на вот это дерьмо, и обвел широким жестом всю свою жизнь. Но с тех пор много чего переменилось, и жизнь уже была не так уж плоха. А подобрав терапию, он редко когда вспоминал о диагнозе и о том, чем это может грозить возможным детям. А тогда — Ваня его горячо поддержал, заявляя, что какие нафиг дети, что ему никого не надо вообще. Только детей Ваня любил. И котов, и детей. Фоток Лизы в его профиле и сторисах было столько, что можно подумать она его дочка, а не Юрца. Вот уж кто никогда не получит титула отца года. А из Ваньки бы отличный отец вышел. Мирон с раздражением вспомнил, как Музыченко выложил фотки с Ванькиными узнаваемыми руками, как он готовил ему завтрак. Мирон тогда был близок к тому, чтобы бросить все и прилететь туда лично. А потом у Рудбоя появился пост, где они с Лизой этот самый завтрак едят. Ваня с ней такой милый. Им с Ваней надо поговорить, пока не стало поздно. Сколько еще можно будет отшучиваться, чтобы в это верили? Он выключил свет и уткнулся лицом в подушку. К черту, все завтра. И подумает, и позвонит ему снова. *** Ваня не понимал, как Мирон это делает. И почему это так работает только на него? О какой гордости может идти речь, Ваня и сам не помнил. Ванечка только головой покачал, когда Рудбой завалился к нему с просьбой одолжить денег. — Бро, я бы с радостью, но сам как церковная мышь, — бровки домиком и несчастный вид. — Ща, погодь минутку. Он оставил Ваню в прихожей, а сам умотал на кухню. Ваня задумчиво попинал чужие кросовки примерно сорок седьмого размера. Взгляд упал на куртку, которую он, кажется, где-то видел. Для мелкого Фаллена слишком большая. Сияющий Ванечка появился через минуту и прикрыл за собой дверь в коридор. — Вот, отдашь как сможешь, — протянул свернутые оранжевые бумажки. — Ты к нему поедешь? Ваня развернул купюры и присвистнул. — Да ты что, тут же много, куда, — начал он возмущаться, но Светло покосился на дверь и быстро заговорил: — Вань, ну серьезно, не тупи. Купи цветов, чтоли. Совсем разучился, как дела делаются? Все, вали уже давай, обломщик. — Погоди, а это Гнойного куртец чтоли? — не к месту прорезалась память. — Вали уже, говорю, пока! — с этими словами он выпихнул Ваню на лестницу и закрыл дверь. *** А что, если он не один? Эта мысль посетила Ваню только в лифте. Как он нелепо будет выглядеть с этим букетом, если там кто-то есть. Хотя врядли у Мирона любовник. Он слишком порядочный для чего-то такого. Да и потом — три часа назад говорил, что любит. Может, еще не передумал? Запасной комплект от московской хаты Мирона у него был, но он им никогда раньше не пользовался. По возможности тихо отпер дверь и вошел. Света нигде не было. Может, Мирон ушел в гости? Ваня прошел на кухню и поставил букет в какую-то банку с водой. Сам не зная, почему оттягивал момент, когда надо будет войти в комнату, и либо там будет Мирон, либо нет. Помыл руки, все так же стараясь не шуметь. Мирон, босой, заспанный, с глубокими тенями под глазами встретил его на пороге комнаты, щурясь на яркий свет. — Разбудил? Прости, я вроде старался тихо, — сказал Ваня смущаясь, и зачем-то вытирая мокрые руки о джинсы. — Ты приехал, — Мирон ему улыбался. Такой уютный в растянутой майке и пижамных штанах. Ваня сгреб его в охапку, стиснул в объятьях, но получил ощутимый тычок острым локтем. — Ты это. Полегче. Это все-таки не карман. Никак не решался сказать тебе, но вот. Ваня отстранился, боясь поверить. Огладил поверх свободной майки, подчеркивая форму. Вот он дурак, не догадался сам, а мог бы. А потом опустился на колени и прижался, ухом, щекой, осторожно, чтобы не раздавить, не выдать переполнявших его чувств. — Мир, — поднял на него лицо, но не смог больше ничего сказать. Мирон потянул его наверх. — Еще наобщаешься с ним, иди ко мне пока. И Ваня пошел, как всегда шел, куда бы Мирон его не звал.