~~~
Не ранее, чем через несколько недель, он наконец-то столкнулся с Александром. Имей Аарон дело с другим человеком, он бы подумал, что его намеренно избегают, однако в один день, когда им случилось проходить мимо друг друга на улице, оба мужчины остановились и встретились взглядами, не говоря ни слова. Александр нарушил молчание первым: — Я всегда считал тебя другом. — Алекс… Тот вперил в него сердитый взгляд. — Александр, — поправился Аарон. — Я не вижу причин считать иначе. Вторая ложь за всю его жизнь. Он отчётливо понимал, насколько зол будет Александр, как и понимал, сколько тот просто не сможет уразуметь — Ты сменил… свою главную позицию, свой собственный моральный кодекс, и всё ради того, чтобы баллотироваться против моего тестя? — Алекс, я должен был пользоваться возможностью, пока она была, — сказал Аарон. Затем понизил голос: — Я правда не думал, что вот так выиграю. Я хотел лишь зарекомендовать себя.. — Что за чушь. Ты с самого начала знал, что выиграешь, где захочешь, если только баллотируешься. Аарон опустил взгляд. — У тебя было видение? — спросил Александр. — Ты же знаешь, что у меня нет видений, — ответил Аарон и добавил: — Мне снились кошмары. Александр испустил тяжёлый вздох, и вместе с ним будто бы иссяк запас его сил. Он казался заметно старше. — Ясно. Благодарю за честность. Затем он продолжил идти по своим делам, а Аарон мог с уверенностью сказать, что почувствовал, как разбилось его сердце.~~~
Некоторое время он не отдавал явного предпочтения ни одной из двух партий. Аарон проголосовал за демократических республиканцев, но в то же время имел союзников среди федералистов. Последние, как он прекрасно знал, тонули в хаосе: вспыльчивое, непредсказуемое поведение Гамильтона лишало их надёжности и авторитета. Чтобы добиться результатов, Аарону понадобится поддержка устойчивой партии. Он обратился к Томасу Джефферсону со следующим предложением: Джефферсон добьётся принятия законопроекта о запрете на распространение рабства на новоприобретённых территориях, и тогда Аарон направит всё своё влияние на Демократическо-республиканскую партию. Вытекающая из этого гарантия кандидатуры Джефферсона не оглашена, но очевидна обоим. Аарон старался не обращать внимания на чувство тошноты, сопровождавшее принятие сделки. «Искусство компромисса, — напоминал он себе. — Гамильтон давно его освоил. Зажми нос и закрой глаза».~~~
Феодосия заболевала, у неё были боли в животе. Аарон сделал всё возможное, чтобы привлечь лучших докторов страны, но те оказались бессильны. Устав, Феодосия отпустила их и сказала Аарону, что предпочла бы провести оставшееся время с ним, воплотить в жизнь их мечты. Они занялись основанием школы для юных леди с Мадам де Сенат в Нью-Йорке. Всё это время она улыбалась. Аарон хотел радоваться с ней. Он тоже улыбался. Увы, это было недостаточно.~~~
18 мая 1794 Феодосия умерла. Их дочери было одиннадцать лет. Она не проронила ни слова во время похорон. Но в тот вечер она опять села ему на колени, и, положив голову папе на грудь, прислушалась к его сердцебиению. Так они и заснули, в обнимку на кресле. Аарону снились раскаты волн, гром, тяжёлый солёный запах в воздухе, нарастание тьмы и вода, со всех сторон — вода. Он проснулся в полном мраке, наступила ночь. Он отнёс Феду в её комнату и осторожно, чтобы нигде до неё не дотронуться, уложил в кроватку.~~~
В 1794 Аарон и Александр оба остановились в пансионате миссис Пейн в Филадельфии (пусть Гамильтон и уступил Капитолий, в ожидании его построения правительство на время разместилось в Филадельфии). Их отношения были практически мирными: они побеседовали, как в старые времена, в основном о биллях. Аарон заметно чаще не соглашался с Александром (хотя бы потому, что стал чаще озвучивать мнения), но Александра это только радовало. В ответ он старался опровергнуть все его доводы и часами рассуждать о своём. Аарон, однако, не возражал: они разговаривали.~~~
Так продолжалось недолго, конечно. Между демократическими республиканцами и федералистами росло напряжение, Вашингтон покинул кабинет, и Аарон с Александром оказались по разные стороны баррикад. Джон Адамс был избран президентом, Томас Джефферсон стал его вице-президентом. Гамильтона уволили и унизили. Гамильтон опубликовал открытое письмо — письмо на пятьдесят страниц, — публично пороча Адамса и вконец уничтожая его шансы на переизбрание. Это само по себе не было последней каплей, пока Гамильтон вместе с тем не опубликовал статью, посягающую на Джефферсона, утверждая, среди прочего, что «его скромность и раболепие не более чем вуаль, за которой прячутся внутренние доказательства аристократического величия, пошлости и эпикурейства». И впрямь, «чёрт знает, чем он занимается в этом своём Монтичелло». Джефферсон был не доволен, нет, он был очень доволен. Он решил изобличить Гамильтона напрямую и предложил Мэдисону и Аарону сопроводить его, сказав, что нашёл то, чем можно раз и навсегда заткнуть Гамильтона: он узнал от надёжного источника, что между 1791 и 1792 Гамильтон выплатил почти тысячу долларов некоему мистеру Джеймсу Рейнольдсу. Аарон представить себе не мог, чтобы Александр занялся спекуляцией: он слишком беспокоился о своём драгоценном наследии. Огонёк в глазах Джефферсона подсказал ему, что тот знает что-то, неизвестное им, и что он позвал Аарона и Мэдисона, чтобы ещё сильнее унизить Александра. Но Аарон не смел позволить себе не быть там, где всё произойдёт, не смел оставаться в неведении, потому что Гамильтону нужен кто-то, кто остановит его (или хотя бы попытается), в случае если он решит совершить какую-нибудь глупость. Встреча прошла, как и следовало ожидать. Джефферсон обвинил Гамильтона в спекуляции. Гамильтон сознался в любовной связи с Марией Рейнольдс, показал им копии писем. Он, можно сказать, тыкал им в лица тем, что не совершал государственной измены. Таким Джефферсон и Мэдисон его и оставили: раскрасневшимся, задыхающимся и, вполне возможно, готовым кого-то убить. Аарон закрыл дверь в кабинет Александра, затем повернулся к нему. — Я не знал, — сказал он. Александр сделал несколько глубоких вдохов. — Они хотят использовать это против меня? — Скорее всего. Александр, мне кажется, Джефферсон и так всё знал. Он будто бы имел особую цель, когда попросил Мэдисона и меня сопроводить его. — Что же мне делать? — Слухи разносятся, когда их подпитывают. Жди. Александр посмеялся: — Жди... — Посоветуйся со мной, прежде чем совершать глупости? — Чтобы ты сбегал проинформировать своих приятелей о моих дальнейших действиях? — возразил Александр. — Я нахожу действия Джефферсона омерзительными и собираюсь обдумать наше текущее… сотрудничество. (Очередная ложь. Он по-прежнему нуждался в поддержке Джефферсона, как и Джефферсон — в его. Открытое письмо Александра втоптало Адамса в грязь, следовательно никто не стоит на пути Джефферсона к президентству. Однако Джефферсон не справится без поддержки Аарона, следовательно Аарон будет его вице-президентом. Это поднесёт Аарона на шаг ближе к тому, чтобы влиять на Сенат, добиться одобрения нужных ему законов. Он был крайне недоволен Джефферсоном и собирался дать ему об этом знать, но в приватной обстановке, где такие разногласия и должны обсуждаться.) — Что ты вообще нашёл в демократических республиканцах? — спросил Александр. — Во-первых, широкое избирательное право. — Ты же знаешь, Джефферсон даёт право голоса, так как ждёт, что голосовать будут за республиканцев. — Это не значит, что надо запретить голосовать. Александр вздохнул. — Может, ты и прав. — Обычно так и есть. — Джефферсона надо остановить, — сказал Александр. — Рабство надо остановить. — Ты всё ещё корпишь над этим? — А ты — нет? — ответил Аарон. — Мы возглавляем серьёзную нацию. Всё твоё законодательство увязнет в болоте, если ты попытаешься добиться от Юга компромисса насчёт рабства. Все только и делают, что ноют о том, насколько рабство прискорбно, а потом выдвигают абсурдные, обречённые на провал идеи, как с ним бороться, при этом оправдываясь, что они не могут оставить своих жёнушек в нищете, если вдруг сойдут в могилу, так что рабов отпускать не будут. Я занимаюсь чем-то полезным. Аарон пожал плечами. — Полагаю, здесь наши приоритеты расходятся. Александр не отвечал — просто смотрел на него. Аарону казалось, что внутри всё сжимается, что он падает, как невесомый. — Мне тебя не хватало, — наконец-то произнёс Александр. — Приходи на ужин, приведёшь Феодосию, нам всем тебя не хватает. Аарон улыбнулся. Он не был уверен, чувствовал ли он облегчение, но иначе он это назвать не мог. — Хорошо. Александр улыбнулся в ответ, и на секунду всё действительно стало как в старые времена.~~~
В прессе Александра не обвинили в спекуляции — его обвинили и в спекуляции, и в адюльтере, опубликовав копии некоторых писем, которые, казалось, было невозможно достать. Если бы Александр всё отрицал, то стало бы очевидно, что он лжёт. Вместо этого он опубликовал памфлет длиной в девяносто пять страниц под названием «Замечания насчёт некоторых документов», правда, в просторечии прозванный «Памфлетом Рейнольдса». Аарон прочитал его от начала до конца. «Ты получишь своё наследие, твоё упрямство не допустит иного», — однажды сказал ему Аарон. Сейчас он жалел об этом. Он должен был сказать ему, что ничто не может быть важнее родных и близких: ни твоя репутация, ни политические перспективы, ни твоя честь -- ничего. Может быть, Гамильтон бы прислушался.~~~
Александр в который раз посреди ночи объявился на пороге его дома. Аарон не спал, он читал у себя в кабинете. Он встал с терпением, свойственным человеку, который годами приходился Александру другом. Аарон отворил дверь, и не успел он открыть рот, как Александр начал: — Только не говорили, что мне не следовало публиковать памфлет. Это было необходимо для защиты моего наследия. Ну конечно. — Входи, — ответил Аарон. — Тебе принести чай? Может, ты хочешь поесть? Александр направился вглубь коридора к кабинету Аарона, хотя в этом отсутствовала необходимость, им больше не надо было бояться потревожить сон его жены или дочки (в настоящий момент Феодосия хозяйствовала в поместье Ричмонд-Хилл. После смерти матери Аарон следил за её социальным просвещением и как никогда ею гордился). Он последовал за Александром. — Что происходит? — произнёс он, как только дверь в кабинет закрылась. — Я вызвал Джеймса Монро на дуэль. Кровь застыла у Аарона в жилах. — Джеймса Монро? — переспросил он, молясь, чтобы дрожь в его голосе оставалась незаметной. — Он первый обвинил меня в спекуляции ещё в тысяча семьсот девяносто втором. Джеймс Рейнольдс был тем, кто спекулировал на невыплаченных пенсиях у ветеранов, он попал под арест и воспользовался своей связью со мной, чтобы выкрутиться. Я никогда не давал ему что-либо, помимо денег. Так вот, Джеймс Монро расследовал всё это дело и увидел, что я втайне платил Джеймсу Рейнольдсу на протяжении последних двух лет. Он обвинил меня, я показал письма, он отвязался — всё. Но он сделал их копии у меня под носом, отправил их Джефферсону, а теперь он отказывается сознаваться в этом. Он… он публично унизил меня и не захотел извиняться. Аарону едва удавалось дышать. Его разум представлял один лишь пистолет, направленный на Александра, выкрик «СТОЙ!..» — Я хочу, чтобы ты был моим секундантом, — продолжил Александр. — Ты сказал посоветоваться с тобой, прежде чем совершать глупости. Или что-то необдуманное. Или… — Я согласен. Конечно я согласен. Монро извинится, это положит конец всему конфликту. — Мне немного хочется пристрелить его. — Я знаю. Поэтому я твой секундант. Я помогу тебе не натворить глупостей. Если лишить кого-то жизни, — его голос вздрагивает на этих словах, — пути назад не будет. — Хорошо.~~~
Аарон даже не удосужился встретиться с секундантом противника — он направился прямиком в кабинет Монро, тратя час на подробное описание будущего, которое светит убийце Александра Гамильтона. Потому что состоится суд — именно, целый суд — по делу об убийстве Александра Гамильтона, более того: все его политические перспективы будут уничтожены, союзники его бросят, его обвинят в измене, отправят в ссылку, он умрёт в одиночестве, отверженный, проклиная своё существование, навеки останется в истории злодеем, и никакие его благодеяния, никакие верования, никакое наследие не останется за ним, кроме того факта, что он был человеком, убившим Александра Гамильтона. Монро извинился . Дуэли не состоится. Аарон мог выдохнуть спокойно, пытался не думать о том, что ему пришлось сказать, чтобы вразумить Монро, пытался не добавлять это в список, подсчитывающий, сколько раз он лгал за свою жизнь. Он напоминал себе, что только что спас Александра Гамильтона. Это важнее.~~~
Ужин у Гамильтонов прошёл чёрство. Феодосия заводила разговоры, снимая напряжение, вызывая у людей смех и улыбки. Аарону было до боли ясно, что его присутствие могло служить напоминанием обо всём случившемся. Он не знал, сколько Александр рассказал своей семье о его причастности к конфронтации Джефферсона или дуэли с Монро. И всё же каждые две-три недели они с Феодосией получали приглашение поужинать с Гамильтонами. Феодосия обожала поводы приехать навестить его в городе.~~~
Мария Рейнольдс объявилась в практике Аарона и с холодным взглядом попросила его о консультации по разводу с её мужем. Аарон согласился проконсультировать её. Он не был уверен, узнал ли об этом Александр или обстановка между ним и Элайзой просто накалялась, но приглашения на ужин с Гамильтонами перестали приходить.~~~
В 1798 году Аарон не баллотировался на переизбрание в Сенат, и Филипп Скайлер получил своё место обратно. Он снова баллотировался в Ассамблею Нью-Йорка и выиграл. Он говорил, что сделал это из-за недовольства бездействием Сената, но надеялся, что Александр увидит истинную причину — предложение перемирия. Александр ничего не написал.~~~
Когда Аарон узнал, что Филипп Гамильтон погиб на дуэли, он закрылся в своём кабинете и плакал. Он плакал так, как ни разу не плакал после смерти Феодосии; проклинал то, что они с Александром отдалились друг от друга, проклинал боль, которую наверняка испытывал Александр, проклинал то, что одного рукопожатия с Филиппом хватило бы, чтобы он знал, чтобы он смог предотвратить это. Так легко предотвратить чью-то смерть на дуэли: всё, что нужно сделать, — это не стрелять. Если бы Джордж Икер знал, если бы… Аарону бы понадобилось лишь оттащить его в сторону и сказать, что он убьёт Филиппа, если нажмёт на этот курок. Может, тогда бы Джордж тоже отказался стрелять и ничего бы этого не произошло. Он десять, двадцать раз тщетно пытался написать Александру письмо. Хоть что-то предложить. Он не знал, что сказать. Не существовало слов, которые могли бы сполна выразить, насколько ему жаль, насколько видеть боль, от которой страдает семья Гамильтонов… насколько это… Он не имел права. Гамильтоны переехали. Аарон ничего не написал.~~~
Джефферсон, как и ожидалось, попросил Аарона баллотироваться с ним в президенты. Каждый избиратель получит два голоса; они сделают так, что семьдесят два из семидесяти трёх демократических республиканцев отдадут один голос Аарону и один Джефферсону, а последний отдаст оба голоса за Джефферсона. Чтобы это сработало, им потребуются голоса делегатов Коллегии выборщиков Нью-Йорка за Демократически-республиканскую партию, а не Федералистскую. Он заручился поддержкой Таммани-холла, вошёл в милость к самым влиятельным лицам Нью-Йорка. Всё давалось даже слишком легко. Он ощущал себя грязно. Но так было необходимо. Он никогда не лгал. Этого всё ещё было недостаточно, он чувствовал это, победа была так близка, его длительное сотрудничество с Джефферсоном наконец-то окупится. Он основал штаб избирательной кампании. Составил список всех избирателей Нью-Йорка и их политических взглядов. Поручил своим сторонникам ходить от двери к двери и агитировать. Гамильтон был не впечатлён. Он вновь стучал в дверь Аарона посреди ночи. По правде говоря, иногда Аарон подозревал, что он подолгу не ложится спать, потому что всегда ожидает внезапного стука в дверь. — Ты открыто проводишь кампанию? — спросил тот некультурно громким тоном, если учесть, в какое время Аарон открыл дверь. — Ну что ж, входи. Присаживайся, поговорим, соседи же не пытаются спать. Александр нахмурил брови, потом шагнул внутрь. — Необычно. — Честно говоря, процесс довольно изнурительный, — ответил Аарон. Он не до конца понимал, чего от него ждёт Александр. Оправданий? Объяснений? Он говорил их уже тысячи раз, с чего Александру слушать теперь? — Бёрр, есть ли что-либо, на что ты не готов пойти? — Нет. Я преследую свои цели. И знаешь что? — Что? «Если это дитя унаследовало хотя бы часть твоего ума, она поймёт. Более чём поймёт. Она будет невероятна». — Я научился этому у тебя.~~~
Что-то пошло не так. Вместо семидесяти двух и семидесяти четырёх голосов у Бёрра и Джефферсона вышла ничья с семьюдесятью тремя голосами у каждого. Решение оставалось за Палатой представителей. У Аарона был выбор: он мог отступить, дать Джефферсону возможность стать президентом, или сплотить Федералистскую часть Палаты вокруг себя и стать президентом сам. Он решил подождать. Те пересчитали голоса тридцать пять раз. Тридцать пять раз. Джефферсон метал громы и молнии, кто-то распространял клевету, за закрытыми дверьми давали предвыборные обещания, а Аарон оставался полностью в стороне, не делал никаких обещаний и не использовал ни капли своего влияния, чтобы заручиться голосом. Гамильтон сплотил федералистов против него, публично поддержал Томаса Джефферсона, заявляя, что по сравнению с Бёрром Джефферсон нестрашный; что у Джефферсона есть убеждения, а у Бёрра — их нет. Было подано тридцать шесть голосов. В этот раз Джефферсон выиграл с огромным отрывом.