it feels more like a memory

Аарон смотрит на воду, — точнее, на то, что может разглядеть под слоем слякоти, — а затем вновь на Генри Нокса. — Да, мы всё ещё делаем это, — говорит он. Это всё, что требуется полковнику, чтобы начать криком командовать отталкиваться от берега. Большинство солдат уже пересекли реку в лодках поменьше, однако Ноксу нужно было в сохранности переправить пушки и лошадей на другую сторону этого ледяного кошмара, известного как Делавер. Согласие провидца для Нокса, видимо, равносильно окончательному приказу. Аарон, выполнив задачу, размещается у края плоскодонки. Его костяшки белеют от хватки за борт. Он закрывает глаза, пытаясь дышать. — Привет. Он приоткрывает глаз. Рядом стоит Лоуренс. Аарон из вежливости кивает, надеясь, что большего от него не потребуется. — Рад, что нашёл тебя, — продолжает Лоуренс. — Все думали, что ты уплыл с генералом Вашингтоном с первой волной лодок. — Хотел убедиться, что все нормально добрались, — цедит Аарон. — Нервничать — естественно. Гамильтон сейчас сам не свой, но это, наверное, потому, что никто не знал, где ты. У многих сомнения насчёт этой переправы, хотя я думаю, что из-за погоды британцы нас совсем не будут ожидать. Они беседуют о погоде, ну разве не смешно, — думает Аарон. — Дело не в этом, — говорит он (отчасти это ложь: он ужасно боится, что они не выиграют в этой битве, от чего его репутацию и надежду американцев на победу подорвут одним страшным ударом). Лоуренс выдержанно смотрит на него. — Моя дочь умерла на море, — добавляет Аарон. — На кораблекрушении во… во время бури, и из-за этого… — он жестом указывает на едва видимую ледяную воду, — мне не… мне тяжело передвигаться п-по воде. С тех пор. — Я не знал, что у тебя была дочь. — И не было, пока что. Это делает из меня безумца? Скорбеть по женщине, которая ещё даже не родилась? — Не мне знать. Может, это входит в твою должность — быть чуть безумным? — Может. Мне особо не у кого спросить. — Мы почти на полпути. Я могу продолжать говорить, если хочешь. — Было бы неплохо, — говорит Аарон. Даже небольшая беседа лучше созерцания тёмной воды вокруг них; в размышлениях, было ли ей холодно или больно, было ли ей так же страшно, как ему сейчас. — В общем, Маллиган и Гамильтон однажды напились и собственноручно разработали идеальную форму для их полка, как только присоединились к Революции. Всё внимание Аарона оказывается на нём. — Подробности. Сейчас же. — Шляпа была лучшей частью. На ней была кокарда. Кокарда. И лента с надписью: «СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ». — Вся форма состояла из шляпы? — говорит Аарон. Он не удивится, с учётом известного ему о Маллигане с Гамильтоном. — Нет, они добрались и до мундиров. Ужасно обтягивающие, короткие и почему-то зелёные. К ним, как видно, было необходимо прикрепить оловянные сердца с надписью: «Наш Бог и Наше Право». — И это вся форма? — спрашивает Аарон. — Это вся форма, — подтверждает Лоуренс. — Мы пересекли уже где-то три четверти. — Хорошо, — говорит Аарон. — Хорошо. Есть ещё истории, которыми я смогу дразнить Гамильтона? — Мы однажды наткнулись на Сэмюеля Сибури, ну знаешь, автора «Вольных мыслей о свершениях Континентального конгресса». — Я читал «Полное объяснение деяний Конгресса» и «Опровергнутого фермера». Довольно жёсткие. — Уверяю, они ничто по сравнению с тем, что Гамильтон кричал этому бедняге. Пожалуй, стоит выделить: «Моя собака выражается красноречивее, но, как ни странно, блохастые вы оба!» Аарон едва не сгибается со смеху. — Да, это похоже на Александра. Он чувствует руку Лоуренса на своём плече. — Что ж, мы прибыли. — Спасибо. Я очень ценю, что… ты пришёл ко мне. — Мне было совсем нетрудно. Я рад, что ты в порядке. Вашингтон находится в самом эпицентре активности, когда Аарон и Лоуренс приближаются к кордону. Увидев их, Александр выбегает навстречу и кое-как находит в себе силы соблюсти декорум и не сжать Аарона в объятиях, за что тот благодарен. — Что мы пропустили? — спрашивает Лоуренс. — Генерал Ивинг даже не попытался форсировать реку, он слишком переживал насчёт торосов, — отвечает Александр, — а Кадваладр не мог переправить свою артиллерию, так что развернулся. У нас нет подкрепления. — Мы всё равно должны сделать это, — говорит Аарон. — Я знаю. Вашингтон ждал прибытия артиллерии, мы готовы к маршу, мы идём с ним и Грином, а Салливан поведёт вторую половину солдат, чтобы мы прикрывали их с фланга. — Хорошо. Звучит неплохо. — Аарону больше нечего предложить: он недостаточно помнит о грядущих событиях, чтобы дать какой-либо стратегический совет. — У нас имеется поддержка от местных. Люди вызываются направлять нас, некоторые примыкают, просто чтобы присоединиться к нашей армии. — Это отлично. — Мне приказано передать, что ты переждёшь эту битву. Это вынуждает Аарона опомниться: — Бред, — говорит он. — Я ещё ни одну битву не пережидал, нет ни одной причины для… — Тут я на твоей стороне. Нам понадобится любая помощь. Лоуренс вздыхает: — Тогда я стану голосом разума. Вы двое были адъютантами не больше месяца. Если вы ослушаетесь прямого приказа, вас отстранят или, в крайнем случае, переведут. И может, ты и незаменим, — говорит он, подняв руку, пресекая возражения Аарона, — но у полковника Гамильтона нет твоих способностей, и как бы генерал вас обоих ни ценил, это подвергнется испытанию. — Куда Вашингтон хочет меня послать? — спрашивает Аарон. — По-видимому, неподалёку стоит дом капитана Мотта, и он может тебя туда провести, — произносит Александр. Аарон глубоко вздыхает. Он думает о картине в целом, взвешивая все варианты. Лоуренс был адъютантом дольше любого из них — если Лоуренс говорит, что Вашингтон будет недоволен и отстранит Александра, значит, так, скорее всего, и произойдёт. — Полагаю, сегодня я проведу ночь у Мотта, — отвечает он. — Пристрелишь за меня парочку гессенцев? — Конечно, — говорит Александр. Затем добавляет: — Отдохни, ты выглядишь ужасно. Аарон чуть ли не чувствует, как Лоуренс позади него закатывает глаза. Ему хочется воспротивиться, но, стоит признать, он и вправду ужасно себя ощущает и к тому же не знает, что сказать, не выставив себя дураком перед Лоуренсом. — Где Мотт? — спрашивает он. — Обсуждает с генералом Вашингтоном лучшие дороги и местонахождения британских аванпостов, — отвечает Александр. — Следуй за мной. Как только они подходят к Вашингтону, тот натянуто улыбается Аарону: должно быть, он только что закончил свой разговор с Моттом, так как он благодарит мужчину и представляет его Аарону, после чего взбирается на приведённую к нему лошадь и принимается криком призывать к началу марша. Мотт поворачивается к Аарону. — Чуть подальше отсюда стоят две мои лошади на привязи, до моего дома всего несколько миль. Мы доберёмся туда в течение часа, полковник. Аарон кивает. Ему до боли известно о тысячах солдат, одетых в лохмотья, и о всех пушках, которые им нужно девять миль тащить с места переправы. Ему до боли известно, как ценна в их условиях одна лошадь, — что уж говорить о двух. Но несмотря на всё целых двух лошадей предоставили ему и Мотту, чтобы они как можно быстрее добрались до его дома. — Я поеду обратно, как только вы доберётесь до укрытия, — говорит Мотт, и Аарону становится чуточку лучше: он тратит всего одну лошадь. Это маленький уютный домик возле мельницы. Судя по всему, Мотт имеет две мельницы, вторая стоит чуть дальше по дороге. Его жена бодрствует и предлагает Аарону чаю, печенья, крепкого сидра или рагу, которое ей не составит труда разогреть, а также их постель. Аарон отказывается от всего, кроме чашки чая: он сомневается, что сможет есть и уж тем более спать, ничего не зная о ходе битвы. Миссис Мотт, похоже, во всю намерена вокруг него копошиться. Аарон не уверен, оттого ли это, что в доме нет детей, с которыми она могла бы нянчиться, или оттого, что он «провидец Америки». Он переживает, что всё-таки из-за последнего и что предлагаемое ею рагу — единственная еда в доме, а их постель — единственная постель. Она не обсуждает с ним его дар и не благодарит за службу, за что Аарон крайне признателен, но, к сожалению, он также понимает, что своим нежеланием спать не даёт ей отдохнуть. Чувство вины гложет и ничем не успокаивает его ужасно взвинченные нервы. Где-то в полседьмого утра к ним заходит Мотт, чтобы сообщить новости: из-за погоды порох сыреет, но Вашингтон приказал продолжать нападение, сказав, что, если придётся, в дело пустят штыки. Аарон из последних сил старается не терять сознание: он послал Вашингтона и всех его солдат — в том числе Александра — на верную смерть. Он пытается встать, сам не зная, с какими намерениями — разве что броситься на улицу и побежать прямо к Вашингтону с просьбой остановить бой, — но еле стоит на ногах, из-за чего падает обратно на стул. — Достаточно, — говорит миссис Мотт. — Вы сейчас же ляжете в кровать и поспите. Бог знает, что такому молодому юноше, как вы, нужен здоровый сон. — Затем, как только проясняется, что он едва может стоять, Мотты вместе практически несут его в их постель. Аарону ужасно стыдно; он бы точно пребывал в ярости, если бы имел силы испытывать что-либо, помимо страха за жизни всех дорогих ему людей. Он бог знает сколько часов безмолвно смотрит в потолок. Должно быть, в какой-то момент он заснул, поскольку, когда он открывает глаза, вокруг вновь темнота. Над ним с весьма потрёпанным видом возвышается Лоуренс. Аарон тут же заставляет себя привстать. — Александр? — выходит слово почти что писком. — В порядке, ему было приказано записать имена тысяч пойманных нами солдат и начать писать письма для обмена заложниками, — говорит Лоуренс. — Мы выиграли. Он осознаёт смысл сказанного. — Тысяч со… мы выиграли? — Мы поймали только две трети, но заполучили более тысячи мушкетов, порох, их пушки и целый запас провианта. Мука, сушёное и солёное мясо, эль, сапоги, мундиры, да даже спальные принадлежности. Эта зима пройдёт куда приятнее, чем мы думали. — Каковы потери? — Двое замёрзли насмерть во время похода. Пятерых ранили в бою. И всё. Аарон… — Аарон вздрагивает, слыша от Лоуренса обращение по имени, — не думаю, что мы когда-либо одерживали в сражении столь решительную победу. — Это ещё не конец. Мы должны вернуться к нашим войскам по ту сторону Делавер, там будет… будет сражение при Принстоне, в котором мы тоже можем выиграть, но к нему надо приготовиться. — Мы все знаем об этом. Но это огромная победа для нашей нации. Мы едва имели шансы на выживание, проигрывали битву за битвой, как вдруг, откуда ни возьмись, из укрытия выходит провидец Америки и присоединяется к кругу советников Вашингтона? И мы тут же, практически без потерь, выигрываем сражение? Куча людей желает записаться, все солдаты, что были с нами сегодня, присягали служить дальше, Аарон, ты бы видел, как они сражались, — глаза Лоуренса блестят. — В их глазах была надежда. Аарон не может заставить себя сказать, что эта победа не имеет к нему никакого отношения, что в его видениях Вашингтон абсолютно единолично разработал и привёл этот план в исполнение и что эта заслуга должна быть приписана вовсе не ему. Но у Лоуренса блеск в глазах, а у солдат — надежда. Надежда — это ложь, надежда — это осторожно разработанный образ, а Аарон прекрасно знает, насколько образы важны. Идея провидца Америки, разворачивающего ход войны, соберёт от богатых, влиятельных людей, вне и внутри страны, намного больше поддержки, чем Вашингтон, выигравший в случайной стычке. Аарон рос, играя в эту игру, чутко следя за всеми действиями, взаимодействиями и воздействиями. Не раскрывать свои карты — вот правильный ход. У него ещё будет время показать себя. — Ты сказал, мы нашли эль? — уточняет Аарон. — Тогда давайте отпразднуем.

***

Аарон Бёрр, как правило, старается не напиваться до опьянения. Он двояко относится ко вкусу алкоголя и вечно переживает, что в нетрезвом состоянии скажет что-нибудь, чем скомпрометирует себя. Его сила, его положение, даже его связи постоянно кажутся ему незаслуженными, но он пока не горит желанием раскаиваться перед кем-либо в этом. Опасность алкоголя перевешивает его увлекательность. А новые друзья Аарона оказывают ужасное влияние. В данный момент он поёт — поёт, а он никогда не поёт, — какую-то глупую застольную песню, которую знал и научил всех исполнять Александр (возможно, она с Карибских островов? Александр никогда не уточнял). Аарон пролил эль на рукав, немного на ворот рубашки; утром он будет проклинать запах, но сейчас его ничто не волнует. Лоуренс хлопает его по спине, когда он идеально берёт довольно высокую ноту, и напиток ещё пуще расплёскивается на и под стол. Он смеётся. Ему правда весело. — Для меня такая честь пить… выпивать с американской Жанной д'Арк, — говорит Лафайет. — Поющей, как ангел. — Не понимаю, какие у вас ангелы во Франции, — говорит Александр. Аарон не сдерживает смешок. На него смотрит Лоуренс. — Это очень забавно, потому что я знаю французский, — шепчет Аарон немного громче, чем намеревался, но, похоже, ни Лафайетом, ни Александром услышан не был. — Я учился в Принстонском и выучил много языков. — Я заметил, — отвечает Лоуренс. — Но ваш пророк так же красив, разве нет? — продолжает говорить Лафайет. — И прогонит британских угнетателей с вашей земли. Я вижу много сходств. — Аарон никакая не дама в беде, — говорит Александр. — И Жанна д'Арк не была таковой! Она сама вела своих солдат на бой. — Такого ни за что не случится. Генерал не желает рисковать провидцем Америки, но это хорошо — вокруг слишком опасно, а он думает, что неуязвим. — Может, он знает, что это так. — Нет, есть что-то ещё, какая-то… какая-то тьма гложет его. Ему снятся кошмары. Он не хочет говорить о них. — Обсуждать людей у них за спиной — грубо, — влезает Лоуренс. — Я… как это сказать… vraiment désolé*, — произносит Лафайет. — Я только начал изучать ваш язык, на моём родном говорить легче. — Не беспокойся, друг мой, — говорит Аарон. — Мы можем говорить на твоём языке, пока ты не выучишь наш. Я бы помог с обучением, если желаешь. Александр заливается краской. — Ты говоришь по-французски! — восклицает Лафайет. — Ну да, это очевидно, — отвечает Александр. — Аарон, почему ты не сказал мне, что говоришь по-французски? — Разумеется, чтобы он мог подловить вас двоих за этим занятием, — говорит Лоуренс. — Я предупреждал — это грубо. — Ты знал? Предатель! — Я только что узнал. Но вам стоило догадаться. «Вундеркинд Принстонского колледжа» — так его называют. — Что ж, мне нечего стыдиться, я скажу это тебе лично, американский пророк, — говорит Лафайет. — Ты очень красив. Аарон хихикает: — Вы льстите мне, месье. — Я с большим удовольствием приму твоё предложение… частных занятий. Порой бывает так сложно привыкнуть к чужой стране, я… — Я могу учить тебя английскому! — встревает Александр. — И Лоуренс может! Нет никакой нужды так… так напрягать Аарона. — Успокойся, друг мой, — говорит Лафайет. — Можно и всем вместе. Чем больше — тем веселее, нет? — Я составлю план занятий завтра, когда смогу… когда я смогу сидеть писать, — говорит Аарон. — Практика разговорной речи является самой важной частью погружения в новый язык, я напишу для тебя словарь и подготовлю упражнения. Ты вмиг свободно заговоришь по-английски. Я с радостью приму помощь от Джона и Александра. Работы будет много. По неизвестной Аарону причине, Лоуренс находит это уморительным, Александр возвращает взор на свой напиток, а Лафайет обретает несколько удручённый вид. — Обещаю, я буду хорошим учителем! — продолжает Аарон. — Мне раньше доводилось обучать своих однокурсников, они всегда проявляли наилучшие результаты. — Твои способности не подлежат сомнению, — говорит Лоуренс. — Эти двое, они… — Они — что? — спрашивает Александр. — Так и норовят воспользоваться его чуткой, деликатной натурой, — отвечает Лоуренс, искоса глядя на Александра. — Ну и кто теперь говорит так, будто его здесь нет? — Я очень деликатен! — возмущается Аарон. — И ко всему я чуток! — Мне проводить его до палатки, чтобы вы двое точно не затащили его в постель? — говорит Лоуренс. — Его палата также моя, — говорит Александр. — Я не устал. — Ты пьян, — говорит Лоуренс уже на английском. — А у нас завтра марш. Самое время заканчивать. — Я отведу его, — произносит Александр. — Мне тоже нужно поспать. — Александр… — Иди проводи нас, если хочешь; я не собираюсь его опускать. Лоуренс качает головой. — Я просто надеюсь, что ты знаешь, во что себя впутываешь. — Я могу быть ответственным. — Тогда прояви это. Вы оба мне безмерно дороги, и я буду не очень рад, если один из вас пострадает. Александр улыбается, и Лоуренс должен растаять при виде этого, потому что Аарон не может представить на его месте кого-либо, кто не растаял бы. — И за это мы тебя всем сердцем любим, Лоуренс. Лафайет, друг мой, мы вас покидаем. — Я догадался. — Он наклоняется и целует Александра в обе щеки, затем жестом прося Аарона встать, чтобы так же с ним распрощаться. — Спокойной ночи, дорогая американская Жанна д'Арк. — Спокойной ночи, — говорит Аарон. Потом, потянувшись к плечу Александра, опирается на него, и они оба бредут на улицу. — Эти двое меня в могилу сведут, — бормочет Лоуренс.

***

— Знаешь, мы там просто шутили, — говорит Александр, как только они оказываются вне пределов слышимости. Аарон поворачивается к нему с непониманием. — Маркиз не хочет учиться английскому? Александру приходится на момент остановить шаг, чтобы посмеяться. — Нет-нет, он всё ещё хочет учиться английскому. Как… — Мне кажется, я никогда так не напивался, — говорит Аарон, держа перед лицом руку. — Весь мир кружится. — Это всё объясняет. Ты очень лаконичный пьянь. — Я должен осторожно выбирать слова. Люди очень серьёзно их воспринимают. Так что надо быть осторожным с ними. — Ты можешь всё рассказать мне. Александр, стоящий напротив восходящего солнца, свет нового дня, отблёскивающий от его пистолета, слова, вырывающиеся из груди Аарона: «СТОЙ!» Аарону уже кажется, что его согнуло пополам и вырвало, — вот только он всё ещё стоит, а Александр всё смотрит на него. Он старается подавить приступ тошноты в горле и совладать над своим телом и разумом. «Я — единственное в этой жизни, над чем имею контроль, я — единственное в этой жизни, над чем имею контроль», — и лицо его абсолютно невозмутимо. — Я очень пьян, — говорит он в итоге, придав голосу такой тон, будто от происходящего ему отчасти и чудно́, и смешно, а по его спине вовсе не стекает холодный пот. Александр лишь улыбается ему. — Тогда давай отведём тебя в кровать.

***

От разведчиков Вашингтон узнаёт, что Корнуоллис собирает армию из минимум восьми тысяч солдат для атаки на Трентон. Конгресс выплачивает солдатам жалованье, а также принимает резолюции, повышающие власть Вашингтона как командира, позволяя ему делать всё необходимое для победы в войне. Никто напрямую не утверждает, что всё это благодаря Аарону, но он всё равно ощущает это в тяжёлых взглядах остальных солдат. Аарон настаивает на атаке на Принстон, поэтому вместо отступления они снова пересекают Делавер и скрываются за Ассунпинк-Крик. Они делают вдоль берегов насыпи длиной в три мили. Один из адъютантов, Джозеф Рид, обращает внимание на то, что британцы могут просто перейти ручей в брод и атаковать их правый фланг, а их лодки находятся выше по течению, так что через Делавер сбежать не получится. Вашингтон отвечает, что вовсе не намеревается сбегать и что такое расположение лишь временно. Аарон вновь в ужасе, что все, кто ему дорог, погибнут по вине его же гордости, глупости и необъяснимой веры Вашингтона в него. Три раза британцы на них нападают, и три раза американцы держат сильную оборону. Начинает темнеть. Британцы отступают.

***

В тот вечер Вашингтон сзывает военный совет. Генералы Грин, Салливан, Кадваладр, Мерсер и Ивинг сидят по одну сторону стола. Полковник Нокс присутствует, чтобы предоставить информацию о координации транспортировки артиллерии. Аарон присутствует, потому что он провидец Америки. — Буду немногословен, — говорит Вашингтон, когда все уселись. — У нас мало времени, и решение, что мы примем сейчас, будет роковым. — Я считаю, что мы можем выиграть при Принстоне, — говорит Мерсер. — Местные могут помочь нам передвигаться по просёлкам. Все разведданные сходятся. Мы можем взять солдат в заложники, забрать их припасы и после с победой уйти на зиму. — Это опасный манёвр, — заявляет Ивинг. — Мы и так выиграли — если мы будем испытывать судьбу, то можем проиграть войну здесь и сейчас. — Мы выиграли в стычке. Когда победный осадок спадёт, все поймут, насколько малым был тот бой. В поле мы сможем одолеть целую британскую армию. Мы не можем позволить себе отступать! — Мы не можем позволить себе пользоваться одними и те же манёврами! — Мы выиграем в Принстоне, — говорит Аарон. Слова повисают в воздухе. — Мы выиграем там. Я видел. Это не ложь, говорит он себе. Они правда выиграют при Принстоне. Но битва не может состояться, если их там не будет, и раз для этого ему сперва нужно сообщить им о победе, то так он и сделает. Таков его долг. Это важно — они не выиграют войну, если не будут сражаться в соответствующих битвах. — Корнуоллис будет рассчитывать на наше бегство, — говорит Салливан. — У вас есть план на такой случай? Вы видели что-нибудь полезное? — Военный совет Корнуоллиса сейчас будет спорить, готовимся ли мы к бегству, — говорит Аарон. — Так дадим же им ответ. Прикажем нескольким сотням солдат поддерживать костры, патрулировать, взять кирки и лопаты, чтобы сделать вид, что мы копаем траншеи, — может, выстрелим парой пушек в британский фронт. Остальную часть армии эвакуируем в Принстон, на рассвете застанем их войска врасплох. Это хороший план, честный план. Он сам его придумал. Он должен сработать, если их войска будут тихими, — но американская армия чрезвычайно хороша в тихом передвижении. — Полковник Нокс, есть ли возможность передвинуть наши пушки? — спрашивает Вашингтон. — Земля обмёрзла, — отвечает Нокс. — Они не увязнут, можем двигать. — Тогда это собрание завершено, джентльмены, — говорит Вашингтон. — Салливан, передайте ополчению Нью-Джерси приказ оставаться здесь и патрулировать. Остальные, готовьте своих солдат. Мы отправимся немедленно. Мужчины покидают помещение, и Аарон оказывается последним проходящим мимо Вашингтона на пути к выходу. Рука на плече не позволяет ему уйти. — Ты отлично показал себя, — говорит Вашингтон. Аарон не смеет отрывать взгляда от земли. — Вы что-то хотите сказать, сэр? Вашингтон вздыхает: — Да. Тебе приказано также переждать и эту битву. Ты будешь скрываться у Мура и его семьи до её конца. Досада остро колет Аарону кожу, но рука Вашингтона лежит на его плече тяжёлой хваткой, и возражения прекращаются, не успев начаться. — Да, сэр. Вашингтон, видимо, слышит разочарование в его голосе. — Так будет к лучшему, сынок. «Я тебе не сынок». — Да, сэр. — И Аарон всё стоит на месте — долго-долго и абсолютно неподвижно, пока Вашингтон не убирает руку, позволяя ему ретироваться.

***

В этот раз Александр приходит вызволить Аарона из его укрытия. Он, как дурак, улыбается и подпрыгивает на месте, поэтому не успевает он открыть рот, как Аарон понимает, что они выиграли. — Потом они начали отступать и спрятались в Нассау-Холле, но у нас были три пушки, и я приказал солдатам обстреливать здание — держу пари, этот тупой казначей сейчас жалеет, что отказал мне, — и они прекратили огонь, так что мы ринулись выламывать дверь, и в этот момент кто-то начал махать белым флагом из окна, и мы поймали ровно сто девяносто четыре человек. — Отлично сработано, Александр. — А ты чем занимался — ел завтрак? — спрашивает Алекс. Аарон не собирается удостаивать это ответом: достаточно того, что Вашингтон заставляет его пережидать каждое сражение, — он не собирается вдобавок терпеть издёвок от своих друзей. Александр, видно, чувствует перемену его настроения: — Я не шучу, я правда голоден, ты что-нибудь оставил мне? За это Александр получает смешок, а также булку хлеба и сушёное мясо, которые ему дали на дорогу. — Разве вы не добыли ещё припасов? — Вашингтон сказал всем, что мы можем просто обобрать телеги. Думаю, он видел, насколько все были голодными. Но я должен был тебя немедля забрать. — Куда мы направляемся? — спрашивает Аарон. — Морристаун на зиму. Мы правда сделали это, Аарон, мы меняем ход этой войны. — Вы меняете. Я сижу без дела, сплю на удобных кроватях и ем плотные завтраки. — И предоставляешь нам единственные в своём роде сведения о британских манёврах! О тебе будут веками слагать истории. — Меня не волнует моё наследие. Изумлённое выражение мелькает на лице Александра. — Тогда зачем ты здесь? «Потому что ты здесь». — Потому что в этот раз я хочу всё сделать правильно, — говорит Аарон. — Я хочу, чтобы Америка превзошла себя. Александр ухмыляется, как дурак. — Я рад, что ты нашей стороне. Что ты выбрал нашу сторону. — Я всегда на ней был, — говорит Аарон. — Ты ведь знаешь это, да? — Конечно. «Даже тогда я был на твоей стороне. Мы могли вместе бороться против рабства, мы могли бороться за демократию, мы могли предотвратить восстание Джефферсона, разрушительную партийную политику и разлом между Югом и Севером, что грозил единству нашей страны. Алекс, я всегда был на твоей стороне». Аарон смаргивает слёзы. — Да. Конечно.

____________

Примечания: *Прошу прощения (фр.) Перевод некоторых примечаний автора: Настоящие факты из истории: – Да, это действительно было формой Дубовых сердец. Правда, не думаю, что Гамильтон или Маллиган вносили вклад в её дизайн, мне просто показалось важным дать всем знать, что Александр был в ополчении с такой формой; – Джон Мотт был настоящим человеком и сделал много крутого во время Американской революции, в том числе помог направить Вашингтона и остальных по реке Делавер до Трентона для сражения при Трентоне. Не думаю, что во время битвы у него была жена, но знаете, она хорошо вписывалась, так что пусть будет; – Я практически не имею понятия, какие были характеры у генералов Вашингтона, а мои исследования были очень поверхностны, но времени попросту не хватает, простите; – А ещё я очень-очень надеюсь, что они действительно присутствовали во время написанных битв? Ну, вроде бы всё относительно правильно? – Грустная история: Мерсер был одним из единственных, кто умер на сражении в Принстоне, но всё хорошо, в честь него назовут улицу.