Юнмины

      - Давай сегодня… Без этого… - Жалобно шепчет Чимин, вскидывая брови, мягко убирая длинный палец Юнги из кольца в своем ухе.       - …Хорошо.       Кажется, он соглашается даже как-то слишком быстро; но Чимин не успевает это обдумать, ведь Юнги уже склоняется ниже, прижимая колени Чимина к своим плечам, и целует его лоб - всего лишь легкое прикосновение сухих губ к шёлковой коже, даже не оставляющее отпечатка, - но такое…такое… Чимину трудно дышать - и вовсе не от занятой позы.       Юнги начинает двигать бёдрами - медленно, совсем не терзающе, - но достаточно глубоко, чтобы из горла Чимина вырывались непроизвольные полувсхлипы-полустоны. Высокий голос придает визгливости этим восклицаниям, но в этом что-то есть... Это совсем не раздражает слух Юнги, а, наоборот, даже заводит. Одно движение вперед - и этот сдавленный писк, где-то на грани сорванного крика... Колени Юнги прикасаются к Чимину. Еще одно движение вперед - и снова сдержанное постанывание сквозь сомкнутые губы. Секунда внутри - и обратно; и снова - вперед, и снова - Чимин, и снова - обратно…       Человек, который заставил Мин Юнги прогибаться в спине как никогда старательно, человек, умеющий быть грубым и жестоким - когда понадобится, - остается сегодня под властью кого-то другого, абсолютно доверяя даже через явную боль.       - Больно? - Тихо спрашивает Юнги.       - Нет… - Слышится сквозь всё то же сдавленное мычание.       Чимин закусывает губу - но не до крови, как когда старался сдержать отчаянные крики сумасшедшей обжигающей боли во время их первых разов, - а очень мягко, стараясь не сдержаться, а просто… Проявляя какую-то невыносимо сексуальную нежность.       Юнги опускает голову и упирается лбом в макушку Чимина, продолжая двигаться по-прежнему аккуратно, но уверенно, не спеша, но с чувством и со всей страстью.       Волосы Чимина пахнут чем-то сладким, а веки делают больно своей тонкой красотой. Юнги смотрит на эти веки и эти ресницы чуть сверху, стараясь разглядеть каждое мельчайшее движение через упавшую вперед прядь собственных волос; руки Юнги уже устали, но все еще упираются по обе стороны от Чимина, и крупные вены рельефно проступают на этих руках синеватой сетью.       Чимину мучительно приятно. Он никогда не испытывал такого странного ощущения: когда как будто волны пронизывают всё тело, прокатываясь от бедер до самой глубины грудной клетки, до кончиков милых коротких пальцев… Ощущение, что застывает на ресницах, испаряясь в ночной темноте, поднимаясь в воздух молекула за молекулой, один атом за другим.       Юнги хмурит брови: ему так хочется ускориться, он так привык делать всё больно и быстро, ловить свой кайф от чужой боли и чужого страха… Но Юнги послушно продолжает удерживать прежний ритм, ускоряясь всего лишь на чуть-чуть… Продолжая прижиматься своим горячим лбом ко лбу Чимина.       Руки уже немеют, но останавливаться нельзя, никак нельзя… Это так мучительно, это так выматывает… Но и возносит так высоко, как никогда. До облаков? До Луны и обратно? На три метра над уровнем неба? - да чушь собачья. Эти двое выше. Выше любой высоты. И любых слов: вместо них остается лишь дыхание - теплое и частое, через приоткрытые губы, - и беззвучные стоны, которые видно по движению ребер, но совсем не слышно.       Чимин вдруг обнимает руками шею и плечи Юнги, сводит ладони на горячей блестящей коже, и поднимает ноги выше… И теперь закусывать губу приходится уже самому Юнги.

***

      Всё происходит уже намного быстрее, но так синхронно - четкий ритм сразу обоих тел: напрягающийся раз за разом пресс Юнги и приподнимающиеся бедра Чимина, не моргающий взгляд Юнги и пальцы Чимина, случайно касающиеся чужого лица и зарывающиеся в чужие волосы…       Кажется, Чимин начинает что-то сбивчиво бормотать, почти переходя на шепот, но его голос дёргается в такт каждому разу, когда бедра Юнги на долю секунды прикасаются к прохладной коже бедер Чимина. Юнги как будто и не слышит этих невнятных слов; только смотрит куда-то перед собой, плотно сжав губы. Чимин притягивает шею Юнги еще ближе - максимально близко - и кладет свою ладонь на его затылок, широко расставив пальцы; теперь Юнги прижимается щекой к плечу Чимина… В таком положении двигаться сложнее, и дышать труднее, но Юнги продолжает, не отстраняется: потому что новые ощущения, испытанные сегодня - ласковые поглаживания в ответ на сдержанность, как благодарность за терпение, и еще миллиарды прочих неописуемых новых ощущений - стоят даже самой неудобной позы; даже если поврежденное плечо уже болит ужасно, даже если сам Юнги, кажется, вот-вот задохнется в этих крепко сжимающих руках, таких сильных…       Чимин вдруг вцепляется в лопатки Юнги, по-кошачьи запуская коготки в двигающуюся над собой спину... И вжимается затылком в подушку, и издает не стон или возглас - лишь тень стона или возгласа: широко открывает рот, поспешно опустив ресницы, и с губ срывается глубокий резкий выдох. А за ним - еще один. И еще. Один за одним, подряд.       Юнги зажмуривается. Юнги знает, как выглядит сейчас это лицо… Такое идеальное, такое нереально прекрасное…       Юнги слышит эти немые горячие выдохи возле своего уха.       Юнги - всё.