***
Уже через десять минут Чимин распахивает дверь в темное помещение, заставленное реквизитом. Там уже ждет Юнги, совсем недавно получивший сообщение с просьбой (просьбой ли?) встретиться именно здесь. И немедленно. И теперь встревожено смотрит на темный силуэт Чимина, возникший в дверях, - и обычный поздний вечер становится вдруг каким-то необычным. Чимин неспеша закрывает за собой дверь, и подходит к Юнги вплотную, но совсем не собирается останавливаться; Юнги вынужден пятиться, до тех пор, пока не оседает на какой-то небольшой жесткий диванчик, покрытый широким отрезом синего шелка. И что ты сделаешь, Мин Юнги? А? Может, скажешь, что не хочешь?.. Но ты хочешь. Мы знаем это оба. - Ты просил… - Юнги приходится прокашляться, чтобы взять под контроль собственный голос. - Прийти… Срочно. - Именно. - И зачем? Ответа не последовало. Чимин просто продолжает смотреть на Юнги сверху вниз. Хватает пальцами подбородок Юнги и с силой сжимает его, притягивая ближе. Пристально смотрит в глаза, разглядывая опасливо подрагивающие зрачки… Ну страх, точно. «Зря хмуришь брови, зря сжимаешь губы. Я вижу, я все прекрасно вижу…» - Мне уйти? - Говорит Чимин, с легкостью поставив ногу на подлокотник дивана; Юнги видит черный кожаный ботинок на уровне своего плеча. Тот самый ботинок, который больше подошел бы Чонгуку. - Останься. Мин Юнги смотрит на такого Чимина исподлобья, окидывая того взглядом сверху вниз и снизу вверх. Будет так долгожданно, и так желанно… Будет так сексуально и постыдно. Будет приятно… И будет больно.***
А ну-ка откидывайся на синий шелк. А ну-ка отбрасывай свои цепи вместе с телом на реквизит. Завтра будет фотосессия на фоне этого самого синего шелка… Да, мы знаем. Будет забавно смотреть на этот фон и вспоминать твои жалкие попытки «держать лицо». Не могу сдержать усмешки. Пф, как быстро ты испугался. Такой себе альфа. Чимин резко выпрямляется и быстро стягивает футболку через голову. - Одежду снимай. Мин Юнги тупо смотрит на Чимина, не веря своим глазам. «Как он это делает? Даже его голос изменился. Не такой высокий и не такой нежный, как обычно… Интересно. Алкоголем вроде не пахнет… Да что с тобой такое?» - Я что, раздевать тебя должен? И Юнги почему-то решает подчиниться. Что странно. Расстегивает рубашку… Боясь отвести взгляд от такого Чимина… Ну, хоть что-то можешь. Посмотрим, как выдержишь остальное. Чимин, оставшийся в одних лишь расстегнутых черных брюках и вызывающе брутальных ботинках, вальяжно падает на диван рядом со смущенным Юнги. - Ну, вперед. - Что?.. - Давай-давай-давай. Юнги смотрит на Чимина непонимающе, как на сумасшедшего: «Да что с тобой не так?» Чимин поворачивает голову и смотрит на Юнги в упор тем самым взглядом, каким смотрит в камеру иногда: чуть опустив лицо, самоуверенно и даже как-то агрессивно смотря перед собой, и ни тени привычной добродушной улыбки. Нихуя подобного. Только требовательная гипнотическая синева линз, отражающих темный цвет блестящей ткани, - глаза Чимина приобретают в этом странном полумраке какой-то нереальный оттенок, и прибивают гвоздями к месту каждого, кто оказывается под прицелом этого неестественного и чрезмерно сексуального взгляда - взгляда, которому хочется не только покориться, но которому хочется служить. Как дрессированная собачка. И Мин Юнги осторожно придвигается ближе, оперевшись на ладонь; потом - еще чуть поближе. Тянется за поцелуем - но Чимин отворачивается. Юнги в смятении. Чимин указывает на свой расстегнутый ремень одним лишь коротким движением подбородка. Большего и не требуется: Юнги все понимает, и старательно выполняет команду. «Хм, надо же, - кажется, эта игра его действительно заводит…» - думает Юнги, увидев, что сегодня даже не придется поработать рукой. Все уже готово. Юнги собирается с силами - для него всегда трудно начать, всегда трудно опустить голову перед кем-то настолько низко… Он предпочитает брать в рот только чужие пальцы, стыдливо опустив веки. А еще лучше, когда кто-то другой берет у самого Юнги. Но Чимин, нетерпеливо цокнув языком, хватает Юнги за шею и резко притягивает его голову к себе.***
Становится больно где-то в горле. Непривычно и тесно. Воздух почти не поступает. Хочется разомкнуть челюсти еще шире - но шире уже просто не получается. «А я ведь называл его «маленький»… Вот черт. Совсем не маленький». А ну-ка наклоняйся ниже. Принимай всё. От начала… И до конца… От начала… И до конца. Сдавленный кашель от каждого движения бедер вверх - и каждого движения затылка вниз. Не слишком быстро, но достаточно глубоко и достаточно сильно. Безапелляционно. Резко и почти механически. Жёстко, конечно. Но Чимину можно. Когда становится труднее всего, когда Юнги думает, что скоро всё уже закончится - Чимин сжимает волосы на затылке Юнги и поднимает его голову, и отталкивает ее. Встает на ноги и бросает через плечо: - А ну вставай на колени. И Мин Юнги встает. Повернувшись лицом к темно-синему шелку, наброшенному на спинку небольшой софы, прижимается щекой к прохладной ткани и нехотя спускает штаны… - На пол, на пол. Юнги непонимающе оглядывается. Его глазам предстает нечто совершенно… Совершенно безумное, и совершенно прекрасное. Безумно прекрасное. Да. И дико сексуальное. Перед его глазами предстает Пак Чимин в одних лишь расстегнутых брюках. Он держит руки на поясе, и тонкая полоска кожаного ремня поблёскивает в тусклом свете одной единственной лампочки. Резкие тени полумрака делают тело Чимина еще более рельефным, еще более… Этому телу хочется петь «Аве Мария». Этому лицу хочется молиться. Перед этим Чимином хочется упасть на колени. Отсветы колец на его пальцах сияют в тон пряжке ремня. И Мин Юнги послушно оседает на пол. Забыв обо всем, он, как завороженный, смотрит перед собой - кажется, такого Чимина он еще не видел. А видел ведь разного, и с разных ракурсов… Юнги сам не успел заметить, как оказался на четвереньках, а его аккуратно приспущенные штаны - сдернуты до уровня колен. - Ниже прогнись. Юнги наклоняется. - Ниже, говорю. Этот голос за спиной совсем не похож на привычного Чимина. Этот голос похож на злого близнеца Чимина. На злого, жесткого, властного, но такого сексуального Чимина… - Будет больно, - фраза, в которой слышна нескрываемая самодовольная усмешка и предвкушение чужого унижения. И Юнги зажмуривает глаза, теряя из виду синий шелк.***
Чимин дрессирует Мин Юнги. Это звучит слишком дико, чтобы быть правдой… Но сомнений не остается, когда зубчатая платформа ботинка прикасается к щеке Юнги, и аккуратно нажимает сверху. Также не остается сомнений в реальности происходящего, когда все тело пронзает резкая тупая боль, раскалывая его пополам, - нет, ну он был прав: действительно больно. Очень. Но так… Заслуженно, если честно. Дело не в этом. Не в том, как ты зависим от жестокости. И не в том, сколько раз на твоем месте был я… А в том, что я зависим от жестокости точно так же. Резко и сразу. Ни одной лишней секунды промедления. Ни одной паузы. Только механические движения вперед-назад и громкое придыхание где-то позади. И колючая подошва на щеке Юнги. А Чимину самое то. Полумрак, почти ночь, Мин Юнги стоит на коленях, а лицо его упирается в дощатый пол… Брюки Чимина держатся на одном честном слове. Синий шелк рядом, расправленный стаффом на ночь, но теперь уже безнадежно смятый. Как будто не фон для предстоящей фотосессии, а фон для редкого снафф-порно** - того эксклюзивного жанра, который предназначен для поистине избалованного зрителя. Пожалуй, не хватает только поводка - и самая настоящая дрессировка. Наказание, точнее. Наказание для непослушного щенка. Который возомнил о себе слишком много. Который позволил себе укусить слишком сильно. Чимин с размаху шлёпает Юнги ладонью - и резкий звон беззащитной кожи разносится по подсобке, захламленной кучей реквизита, отлетая от стен. - Еще? Юнги не отвечает - только ощутимо кивает, продолжая прижиматься к полу. Чимин сжимает руки Юнги вместе, прижимая их к спине за запястья, а свободной ладонью отвешивает еще несколько звонких шлепков. - Будешь… Еще… Плохо себя вести? Или… Будешь… Хорошим? - Не буду я хорошим, - усмехается Юнги. И через секунду понимает, что совершил ошибку. И что весь пиздец еще впереди. Понимает, что всё, что было ранее, просто ничто по сравнению с истинным понятием боли. Потому что становится действительно больно. Становится пиздец как быстро и пиздец как больно. И очень, очень твердо. - Эй, постой… Стой! Это… Слишком… - Слишком что? Ммм? Юнги слышит в голосе Чимина небрежное равнодушие. Почти спокойствие. - Мне больно… Слышишь? - Слышу. Я слышу, как тебе больно. Я предупреждал. Я терплю это каждый раз - а сегодня потерпишь ты. Я хочу поиграть с тобой в боль.***
Время - исчезает. Пространство - исчезает. Всё, что остаётся - дёргающийся темно-синий фон, зависший перед глазами Юнги, и тихий звон металла откуда-то из полумрака небольшой каморки. Может, пряжка ремня, может, пирсинг в ухе… Неровные доски пола натёрли щёку до раздражения. Завтра придется это как-то объяснять. Но сейчас об этом думать не получается. Получается только зажмуриваться и морщиться от боли, кусать губы и язык, борясь с желанием закричать во все горло. Или даже зарыдать во весь голос, всхлипывая от изнеможения и отчаянного признания собственной слабости. Юнги тянет руку к этой проклятой синей ткани. Чимин бурчит что-то, но его почти не слышно… Он убирает свою ногу с мягкой щеки Юнги и резко выдёргивает свой член. Это очень резко, это очень больно, и это не приносит облегчения - это заставляет обжигающую, почти электрическую, волну прокатиться по всему телу, задеть каждый нерв, оставив за собой горькое послевкусие внутреннего опустошения. Юнги, сдерживая тихие всхлипы, подползает к жесткой софе - дорогая блестящая ткань стянута со спинки, и часть этого гладкого мягкого моря уже валяется на полу, безнадежно смятая обнаженными покрасневшими коленями. Чимин тяжело дышит где-то поодаль - он стоит, согнувшись, устало оперевшись на колени, и пытается выровнять дыхание… Он вымотан, но он еще не закончил. Юнги стоит на коленях, его широко расставленные локти опираются на жесткую деревянную поверхность, покрытую лишь тонким слоем лоснящихся темно-синих складок. Пальцы судорожно сминают этот шелк, а щеку саднит. В уголках глаз, кажется, застревают мелкие слезинки. Но Юнги жмурится и сглатывает свое отчаяние и свой позорный страх. «Он не сдастся так просто, о нет. Я бы не сдался.»***
Дальше Чимин впадает в беспамятство. Вид бледной кожи Юнги на темно-синем фоне сводит с ума окончательно. Срывает все планки. Лишает способности думать и рассуждать. Та самая пелена требовательной жажды, что закрывала глаза самого Мин Юнги так часто, ослепила теперь и Чимина. - Ноги шире. - Я не могу… Я не могу больше. Хватит, пожалуйста… - Нет, не хватит. Не хватит. Мне не хватит! Чимин делает больно. Он и сам опускается на колени позади Юнги - но оттого лишь, что уже достаточно вымотался; и это вовсе не значит, что следует ожидать снисхождения. - Будет больно, я говорил… Да? ДА? - Чимин сжимает короткие светлые волосы в своих пальцах, и затылок Юнги резко отлетает назад. Шея изгибается до упора. - Да… - Так как тебе?.. Тебе больно? - Да… Мне больно… - Нравится?.. - Нет!! Ответ неверный.***
Беспамятство и самое настоящее безумие. Высшая форма ненормальности. Воплощение одного из самых настоящих ночных кошмаров: полумрак, пронзительная боль, и полнейшее отсутствие надежды на спасение. Багровые пятна перед глазами и нехватка воздуха. Мычание, вырвавшееся из груди против воли. Мягкое рычание Чимина из-за спины Юнги, и громкие вульгарные шлепки. А ну-ка выполняй свою команду, Мин Юнги. Выгибай спину. Слушайся меня. Думал, что на тебя не найдется управы? Ошибался. Одновременный оргазм - и такое долгожданное облегчение. Хищник настиг свою добычу. Конец боли. Вот и всё. Застывшие слёзы в глазах Мин Юнги. Искры танцующих демонов в зрачках Пак Чимина.***
Синий шелк был безнадежно испорчен. И на фотосессии к MAP OF THE SOUL:7 Concept Photo v.3 стол, усыпанный фруктами и уставленный позолоченной посудой, был покрыт отнюдь не синим шелком. Чимин и Юнги знают, почему. Теперь знаете и вы.***
**Снафф-порно - жанр порно, в котором подразумевается, что один из партнеров в конце умрет. Один из самых редких и самых жестоких (и самых дорогостоящих) извращений в порноиндустрии.