***
«Ничего не получается, ничего не получается, всё не то и всё не так… Совсем не так..» - разочаровывающие мысли в голове Юнги падают откуда-то сверху, как тяжелые камни отчаяния, и разбиваются на куски. Сегодня ничего не получается таким, каким Мин Шуга хотел бы видеть результат своей многочасовой работы. Звуки и ноты не складываются в мелодию. Отрывки, разбросанные на рабочем столе кучей разрозненных файлов, не желают увязываться вместе. Юнги устало прикрывает глаза рукой, оперевшись локтем о поверхность стола. Блёклый свет монитора перестает на какое-то время раздражать глаза, сменяясь полной темнотой. Так хорошо… Слишком много часов в этом рабочем кресле - и все безрезультатно. Слишком много попыток. Юнги решает сделать перерыв. Перерыв на Чимина - он как раз заходил недавно, но Юнги его прогнал, сославшись на страшную занятость… А раз все равно ничего не складывается, то лучше отвлечься, переключиться на что-то другое. Юнги нащупывает телефон и отправляет Чимину короткое однозначное сообщение: «Можешь зайти».***
Не проходит и пяти минут - и дверь без стука распахивается, проливая косой поток света в спокойную темноту. Юнги даже не оборачивается, продолжая сидеть перед несколькими широкими экранами, спрятав лицо в ладони. Юнги знает, кто нагрянул к нему. Чимин останавливается в дверях. Смотрит на согнутые плечи Юнги, на его бессильно опущенное лицо… И все понимает. И уже знает, что нужно делать. Ведь такое происходило уже не раз. Чимин закрывает за собой дверь, тщательно запирая замок на несколько оборотов. Свет не включает - это вовсе не нужно. Юнги бы не понравилось. Юнги прячется сейчас от света, он устал, и ему нужна темнота… У Чимина этой темноты - полное сердце. Юнги бубнит что-то в ладони, но ничего не слышно, ни единого слова не разобрать. Чимину и неинтересны слова. Он кладет руку на спинку кресла и поворачивает его на себя, забирая уставшего и беспомощного Юнги из объятий бездушных электрических отсветов. Затем… Затем широким движением перекидывает одну ногу через сиденье - и садится к Юнги на колени. Тот наконец убирает руки от лица - и видит перед собой… Чимина?.. Нет, не совсем… Юнги видит перед собой звезду.***
На Чимине кожаная куртка. Черная, прошитая мелкими металлическими клёпками и шипами по воротнику, плечам… Еще есть какие-то узоры, напоминающие граффити, может быть, вышивка, - но перед глазами Юнги они смешиваются, сливаясь воедино. Куртка застёгнута на все молнии и кнопки, на все замки. Юнги скользит взглядом по этой мягко сияющей черной коже, и руки сами ложатся на округлые ягодицы Чимина. Так привычно. Так привычно сжимаются на них пальцы… Неосознанно. Чимин открывает рот, и вдруг высовывает язык… Его язык оказывается вдруг ярко-малиновым, - это заметно даже в неверном освещении тусклых мониторов. «Красный язык? Опять от какой-нибудь очередной конфеты…» - рассеянно думает Мин Юнги, не в силах перестать смотреть на... Чимин и не собирается его прятать, - этот бархатный и наверняка приторно-сладкий на вкус язык - он все еще остается высунут изо рта, и влажно поблёскивает в тон розовым губам. Чимин начинает тихонько дышать ртом, делая короткие вдохи и быстрые выдохи, совсем по-собачьи… Как собака, как бешеная собака… Как загнанная гончая… Юнги нервно сглатывает. Чимин расстегивает на себе кожаную куртку - и тут вдруг обнаруживается, что под ней больше ничего нет. О мой бог. Юнги забывает об усталости. Юнги забывает обо всех своих неудачах. Юнги готов сойти с ума от одного этого вида: это тело, эта черная куртка, эти блестящие серебристые заклёпки на ней… «Он похож на рок-звезду. Которая снизошла до меня. Я чувствую себя его обезумевшей фанаткой. Я забываю, как дышать. Я продолжаю смотреть. Каждая секунда причиняет такой болезненный кайф от созерцания этого безумного, вызывающего образа…» Юнги тянет руку - но она тут же оказывается резко отброшена. Чимин наклоняется ниже и смотрит прямо в глаза Юнги; его лицо так близко… Юнги может рассмотреть каждую прядь упавших на лоб Чимина волос, может рассмотреть каждый блик в его черных зрачках, может почувствовать каждый шумный выдох этого странного «собачьего» дыхания… И даже тепло его языка, который замирает в какой-то сотой миллиметра от чужой кожи. Чимин небрежно проводит рукой по своим волосам. Юнги как будто впервые видит этот ярко-розовый цвет, отдающий мягким неоном в приглушенном электрическом полумраке. Комната? Гостиничный номер? Собственная спальня? Салон автомобиля?.. Юнги напрочь забыл, где он находится. Он напрочь забыл, кто он сам. Он чувствует только невыносимое давление в своих штанах, но не в силах пошевелиться.***
pov юнги: Я загипнотизирован. Такое впечатление, что я смотрю в глаза обезумевшей бешеной собаки. Ее взгляд упрямый и самоуверенный, он угрожающий, он таит в себе жестокость. Дыхание нездорово сбивчивое, блестящая слюна на языке… Одно неверное движение - и эта бешеная собака бросится на меня, и растерзает меня… Это жутковато. Этот взгляд Чимина. Вообще всё это сейчас. Я хочу, чтобы эти острые зубы перегрызли мне глотку. Мне не убежать от этого зверя, готового напасть и уничтожить меня в любой момент. Я и не хочу убегать. Я подаюсь вперед - приоткрываю губы, тянусь за поцелуем… Чимин тут же впивается в мою нижнюю губу. Мне даже показалось в какую-то секунду, что я услышал треск прокушенной кожи. Не могу понять, действительно ли это было настолько сильно и грубо, - не могу определить это наверняка, так как вместо конкретного ощущения острой боли я чувствую сразу целую гамму боли. Целую лавину, прокатившуюся по всему телу сверху вниз, дошедшую до каждого моего нервного окончания; это как смертельный удар током. Меня целует оголенный электрический провод, убивая во мне остатки разума. Пак Чимин убивает меня. Каждый из его поцелуев смертельно ядовит. Даже сидя в своем рабочем кресле, я чувствую, как подкосились мои колени. Его дразнящий поцелуй убивает меня, отравляет… И противоядия от этой страсти нет. Его животное бешенство передается и мне. С каждым прикосновением, с каждым движением бедер на моих коленях, с каждым прижиманием пресса к нижней части моего живота…***
Юнги оставляет на ключицах Чимина круглые красные следы - яркие, мгновенно быстрые, горячо вспыхивающие всего на пару секунд, как подпалины от спичек. Следы от коротких торопливых засосов малиново-алые, еще совсем свежие. Они появляются целой россыпью, они пылают на тонкой ровной коже, словно мелкие луговые цветы, затерянные в холодной резной траве. Юнги заставляет ключицы Чимина расцветать. И каждый из таких сияющих из темноты бутонов чужой привязанности распускается в темноте наступивших сумерек - с каждым очередным стоном Чимина. Кожа Чимина так тонка, что очертания ключиц легко угадываются под ней, просвечиваются, как из-под легчайшего шёлка; каждый новый след, подаренный нетерпеливыми губами Юнги, делает Чимину больно, заставляя морщиться и зажмуриваться, заставляя поворачивать голову то в одну, то в другую сторону, и с тихим звоном задевать воротник куртки свисающими с каждого уха длинными цепочками. Эта звезда сияет сегодня только для Юнги. Ярче всех остальных звезд.***
Золотые лепестки яркого безумия… Не золотые. Они алые. Они малиновые, они саднящие, они заставляют Чимина напрягать все свои силы, чтобы не вскрикнуть от боли - и тут же сдерживать расслабленные стоны наслаждения. Только вот стоны сдерживать не получается… Язык Чимина все еще остается ярко окрашенным в самый подходящий цвет - в цвет того самого яркого безумия. В цвет зависимости Чимина от Юнги, а Юнги - от Чимина. Красный след от конфеты, совсем недавно отпечатавшийся на языке, - точно такой же, как и каждый из свежих отпечатков на груди и ключицах Чимина. Каждый торопливый укус Мин Юнги остается загнанным глубоко под кожу… И как будто каждый острый поцелуй проникает слишком глубоко, как будто каждое прикосновение Юнги остается выжженным на самой кости каждой из ключиц, и яд этот проникает в каждую клеточку тела Чимина… Курсирует по венам, мешается с кровью, попадает в каждый нерв; доходит и до языка, окрашивая его в цвет того самого яркого безумия, которым заражены уже оба - и Юнги, и Чимин.***
К черту отрицания… Рука Чимина уже давно проскользнула в ширинку Мин Юнги. Губы Чимина сейчас мстят Юнги за каждый саднящий след на коже плеч, груди и ключиц. Время за пределами этого тесного захламленного помещения рассеивается мириадами искр бенгальских огней, перестает существовать быстрее, чем за секунду, отлетает куда-то в сторону небытия - и во всем мире остается только эта безграничная темнота и только эти двое людей; Юнги рад - он получил то, чего так не хватало… Счастлив и Чимин - ничуть не меньше.***
Ядовитые ростки… И мелодия, которую Мин Юнги пытался нащупать уже не первые сутки усердной работы, вдруг прорастает откуда-то из небытия. Юнги слышит ее… Он должен записать это. - Подожди, подожди! - Юнги изворачивается и придвигается к экрану монитора. Но Чимин не может ждать. Он трахает Юнги, опирающегося одним коленом на рабочее кресло, быстро печатающего что-то, нажимающего какие-то кнопки… Мин Юнги сходит с ума от накатившей вдруг волны вдохновения - не волны даже, а даже целого цунами вдохновения. Его посетила муза, пусть и не вовремя… Сама муза трахает Юнги сейчас. Удовлетворение от долгожданного вдохновения, от такой нужной и необходимой идеи, смешивается с приближением оргазма. Юнги никогда не испытывал ничего подобного. Это как море, что бьется о маяк... Так беспомощно и так безнадежно, но так, блять, невыносимо приятно... Это заставляет позабыть всё на свете, позабыть весь мир и даже саму жизнь... Раствориться... В моменте.. Наша связь... Порочная. Чимин уже просто не в силах прекратить. Не в силах остановиться. Он не контролирует свою жажду. Он хочет достичь желаемого, он хочет отпечататься в памяти Юнги навсегда… Сильнее, еще сильнее. Чимин чувствует, что его рот наполняется вязкой слюной, - но рефлекс глотать пропадает, как и все остальные условные и безусловные рефлексы. Только этот момент, и больше ничего. Только быстрая и ритмичная погоня, отнимающая все последние силы… Это безумие. Это бешенство. Это - типичный Пак Чимин, дорвавшийся до роли актива.***