Юнмины

      Белая рубашка, расстегнутая до половины, и широкие кожаные ремешки, стягивающие ноги выше колена, уходящие куда-то выше… Сшитые с таким же кожаным поясом парой ремней. К черту полупрозрачную рубашку - Чимин смотрит только на эти брутальные кожаные подвязки… и, кажется, начинает понимать нездоровую привязанность Юнги к посторонним предметам, место которым только на стеклянных полках секс-шопа.       Сегодня Чимин трахает Юнги. Сегодня Юнги скачет на чьем-то возбужденном члене, подпрыгивая от каждой очередной фрикции; сегодня Юнги держится за чужие колени, отставив руки назад и прогнувшись в спине… А Чимин сегодня лишь интенсивно напрягает пресс и исподлобья поглядывает на того, кто все еще сверху… Но имеет права лишь нижнего.       Постанывания Юнги, и короткие резкие выдохи Чимина. Взгляд снизу вверх - и язык, беспрестанно облизывающий пухлые поблёскивающие губы; взгляд сверху вниз - мстительный и холодный, обещающий месть и расправу… Но когда-нибудь потом.       Чимин будет наказан. Его руки, которые пробираются к талии Юнги, нетерпеливо влезая под покачивающуюся в лунном свете рубашку, и пальцы, скользящие по плавному изгибу гладкой кожи, будут наказаны - за каждое притягивающее движение ближе. Его взгляд, восторженно и самодовольно блестящий в темноте, будет наказан; и его подбородок, самоуверенно вздёрнутый вверх - тоже. Юнги смотрит сверху вниз на пару искусанных влажных губ, таких полных, таких сочных, таких притягательных и сексуальных… Юнги смотрит на язык, что показывается иногда из этой развратной улыбки - и Юнги уже представляет себе, как накажет каждую из этих губ… Позже… Когда это болезненное удовольствие ощущения внутри себя кого-то другого, настолько твердого и настолько возбужденного - не меньше, чем и сам Мин Юнги сейчас, - тогда, когда всё происходящее сейчас завершится… Юнги надеется, что никогда.       Юнги непривычно слегка - всё еще, всё еще. Даже после синего шелка (с того вечера Мин Юнги ненавидит синий цвет и избегает шелковых тканей), даже после первого раза - когда Чимин отвешивал одну пощечину за другой, даже после… Все равно. Юнги не привык доверять кому-то настолько, чтобы позволить вести… В этом пиздец странном танце.       Но Чимин танцует лучше всех.

***

      Чимин одним движением отбрасывает волосы назад, дёрнув шеей; и тут же слегка выгибается, придвинувшись на локтях чуть ближе. Юнги, качнувшись на бедрах Чимина, вцепляется в его колени - и тут же ощущает малейшее изменение наклона. Малейшее изменение угла… Приносящее с собой колоссальную разницу в ощущениях.       Чимин едва заметно улыбается - Юнги успевает заметить это самодовольное знание того, что именно чувствует сейчас Юнги. О да, Чимин знает - он ведь не раз был в таком же положении… Но откуда он умеет быть таким точным и таким умелым в роли задающего темп - Юнги не знает до сих пор.       Всё начинается снова - но совсем иначе. Быстрота исчезает - и появляется глубина. Юнги не думал, что вообще может испытывать такие ощущения… Что вообще способен на нечто… Подобное… Юнги запрокидывает голову назад и прикрывает веки, чуть приподняв брови в таком мучительном нетерпении… Вот еще раз, вот сейчас… Так хочется прикоснуться к себе, или позволить сделать это своему сегодняшнему партнеру - и в то же время так не хочется заканчивать…       Резкое точное движение - и одна из рук Чимина сжимается на той части тела Мин Юнги, которая, безусловно, ждала прикосновения - но вовсе не такого быстрого и не такого сильного. Пальцы Чимина сжимаются, и Юнги издает с трудом сдерживаемый судорожный вдох, перемешанный с болезненным возгласом, просящий сжалиться… Но нет. Чимин, сжавший пальцы и прекративший на это время двигаться под Юнги, убедившийся, что оргазм отброшен на недосягаемую дальность, тут же опускает чл*н Юнги и продолжает медленно приподнимать бедра…Медленно. Мучительно медленно, болезненно, так глубоко и так неспешно, так невыносимо!.. И больше - ничего, ни одного прикосновения, даже к пояснице Юнги - обнимающей ладонью… Ни-че-го.       Только отвратительная горячая пытка. Движения, раздражающие своей медлительностью.       - Быстрее, - просит Юнги.       Но быстрее не становится.       Чимин смеющимся взглядом смотрит на сбитого с толку Юнги - и не собирается ему помогать. Наоборот - собирается замедлиться максимально возможно; собирается тянуть приближение кульминации; собирается вы-му-чать такого покорного сегодня Мин Шугу. Ведь он сегодня такой… Сладкий. Восхитительный, как лучший и самый дорогой десерт. Всегда такой серьезный и холодный - и такой горячий этой ночью... В своей полупрозрачной белой рубашке. И широких кожаных ремнях на бедрах… Самый аппетитный сорт шоколада или мороженного, стоящий безумно дорого… Тающий на горячей коже Чимина.       Умоляюще быстро двигающий бедрами навстречу сжатой руке - каждый раз, коих было уже несколько, - но не получающий желаемой отдачи.       Как только Юнги чувствует покалывающее приближение того самого, такого желанного, такого мучительно приятного, выворачивающего всю душу наизнанку от нетерпения, ощущения - Чимин оперативно перехватывает это ощущение, делая его наступление невозможным… И через секунду начинает приподнимать Юнги снова на своих бедрах. Заставляя его каждый раз все так же слабо и умоляюще постанывать все более высоким голосом, заставляя его скулить, просить, умолять. Страдать - и сходить с ума от наслаждения, которое так недосягаемо близко… И так явственно далеко.       Чимину сдерживаться тоже трудно - но он старается. Поэтому берет паузы не только для Юнги, но и для себя...       Юнги нетерпеливо дергает плечами, отбрасывая края рубашки назад - и воротник скатывается с одного из плечей. Юнги все еще пытается двигать бедрами навстречу руке Чимина - но каждый раз безрезультатно. Это не приводит ни к чему… Ни к чему, ни к чему не приводит!.. Возмутительно! И тут же - новые движения горячих бёдер Чимина, изводящие своей приятностью, проникающие так… глубоко и уверенно… так мучительно тяжело… Плавные, медленные… Причиняющие легкую боль в самой высокой точке - и тут же отступающие вниз, как волна морского летнего отлива…       Юнги расслабляет шею и грудь, опираясь только лишь напряженными руками на ноги Чимина позади себя; голова бессильно свисает назад... Юнги готов уже со слезами просить Чимина о пощаде - и в то же время не готов распрощаться с этими ощущениями… Юнги хватает воздух ртом, задыхаясь от зависимости: зависимости от этого невыносимо прекрасного, невероятно редкого и подходящего во всех отношениях Пак Чимина… Наглого и непослушного, но так умело маскирующегося под беспомощную невинность. У Юнги зависимость не только от самого Чимина, но и от тех новых ощущений, неизведанных прежде, которые он… приносит… Как тонкая грань между болью и удовольствием, как невидимая граница между приятным и отвратительным.       Чимин заводит одну руку за голову, расслабленно ложась на подушку; другой начинает водить по животу… Сексуально даже сейчас. Особенно сейчас.       Мягкая ладонь Чимина скользит по уже влажной от пота коже, спускаясь все ниже; Юнги наклоняет лицо вперед, следя взглядом за каждым неспешным поглаживанием пальцев Чимина… по прессу Мин Юнги… Пытка удовольствием. Предвкушение - и никакого, ни малейшего, ни единого шанса на пощаду... Torture pleasure.       Чимин нащупывает те самые кожаные ремни, так грубо стягивающие чужие бедра. Чимин оттягивает эти ремни, с трудом просовывая под них свои пальцы - и Юнги облегченно постанывает, словно в благодарность за минутное расслабление… Даже в полумраке погруженной в ночь спальни можно заметить темнеющие полосы-следы на коже Юнги от этих плотно затянутых жестких ремней. «Он так устал… Пожалуй, можно сжалиться над ним…» - думает Чимин, вновь приподнимаясь на локтях; но он не останавливается в этом положении, а подается еще ближе вперед - почти садится, и, ухватив обеими руками спину Мин Юнги и смяв его рубашку, притягивает его ближе к себе. Приподнимает колени - и Юнги тут же обнимает шею Чимина обеими руками. Чимин прижимается щекой к груди Юнги, повернув голову вбок - и начинает с легкостью приподнимать его на себе уже чуть быстрее; Юнги охотно отвечает на каждое из движений… Наконец-то, наконец-то примирительное ускорение! Наконец-то член Юнги упирается в кубики напряженного пресса Чимина… Теперь уже Юнги точно успеет вырвать свое так долго недоступное удовлетворение…       Голоса Чимина и Юнги постепенно становятся громче, утрачивая всяческую осторожность. Кажется, кто-то стучал в стену… Но услышан не был.       Вскоре - зажмурившийся Юнги со всей силы прижимается лбом к макушке Чимина, и последние несколько раз скользит членом по чужому уже мокрому животу; а Чимин, с силой сжав губы, сдерживает громкий стон, застрявший теперь в груди… Оглушающий. Поджигающий каждую вену, артерию и капилляр пламенем невысказанного вслух взрыва… Образовавший вдруг вакуум в голове. Заставивший потеряться… В этой великолепной спине под белой - уже насквозь мокрой, и оттого еще более просвечивающей - рубашкой…       Юнги забывает, как устали его ноги в черной коже широких ремней, так долго натирающих бедра до красноты… И как неприятно прилипла рубашка к лопаткам… Юнги приоткрывает мелко дрожащие свои губы, оставляя глаза плотно закрытыми, все еще не выпуская из своих объятий чужую шею. Шепча что-то неразборчивое… Не слова. В этом шепоте нет смысла - только ощущение. Только дыхание. Сбитое. Почти сорванное.       Чимин все еще обнимает плавные изгибы спины сидящего на его коленях Мин Юнги. Чимин счастлив: он испытал чувство высокомерной и самодовольной власти, он словно увидел себя самого со стороны, - ведь сам Чимин уже надевал эти ремни прежде; но сегодня - затягивал их уже на чужих бедрах…Он, в очередной раз перехватив контроль над Мин Юнги, в очередной раз смог удивить своего «sugar daddy» - и превзойти его… Ну, почти.       Юнги никогда прежде не был таким доступным (по крайней мере, до Чимина). Он не был и ведомым… никем другим, кроме Чимина. И сегодня Юнги, испытав на самом себе воплощение одного из своих тайных желаний - контроль чужого оргазма - Юнги был… Счастлив? Разочарован? Унижен?.. Нет… Он не знает. Он не может думать. Потому что все еще падает куда-то вниз, в мягкое послевкусие облаков… С высоты, которую так долго и мучительно набирал этой ночью. С острого пика болезненной пытки - в бездну из сахарной ваты ощущений, неведомых прежде.       Мягкая щека Чимина все еще прижата к горячей груди Юнги, а руки - все еще бережно сжимают подрагивающую от такого долгого напряжения и такого внезапного расслабления его талию. Чимин не хочет отпускать… его… Юнги не хочет тоже.       Прервать эту близость сейчас кажется невозможным, позволить этому прекрасному моменту закончиться, став очередным воспоминанием, невыносимым - потому что безвозвратно канувшим в прошлое. Закончить - и утратить… Невозможно, нет, нет. Еще немножко… Еще хотя бы минута…       Юнги бессильно опускает голову, положив ее на плечо Чимина, едва ощутимо - тепло, невесомо, искренне благодарно и доверительно - задевая чужую шею отголосками своего все еще неровного дыхания.       - Я... так...       Тепло объятий Чимина такое приятное… Такое спокойное… Хочется спать. Не хочется говорить. Ни слова больше… Ни слова.