Юнмины

      Рука Юнги прокрадывается под футболку Чимина, нащупывает грудь - и тут же сжимает пальцы; Юнги прижимается сзади плечом и неторопливо целует открытую шею.       Чимин выгибается назад и накрывает своей ладонью руку Юнги через тонкую ткань своей мягкой домашней футболки. Из-за плеча слышится воркующий шепот:       - Я достаточно нежен с тобой сегодня? Ммм?       Чимин чувствует, как внизу живота все сводит от тихой нежности, пронизывающей этот голос и каждое произнесенное этим голосом слово. Чимин не может толком ничего ответить; только смотрит на ночное солнце - большую круглую луну за окном - в окружении колючих звезд. В темных кольцах янтарных глаз Чимина отражается каждый их яркий и тонкий укол, рассыпаясь на искры смеющегося восторга и невыносимого ликования - особенно после того, как Чимин чувствует улыбку Мин Юнги, скользящую по коже легкими выдохами - где-то между короткими касаниями сухих губ.       - Хочешь, я буду… еще…       Глаза Чимина чуть закатываются кверху, а веки опускаются, стоит почувствовать аккуратное покачивание каждого движения чужих бедер, ставшее чуть медленнее и чуть глубже… Ладонь Юнги, высвободившаяся из-под футболки Чимина, поднимается выше, и, скользнув у самой щеки, обхватывает вдруг горло:       - Или, может быть, наоборот, хочешь…       Чимин отрицательно качает головой, быстро давая понять, что именно это отсутствие привычной грубости - то, чего ему хочется сейчас больше всего.       - Ну ладно, ладно. - Тут же вновь смягчается Юнги, расслабляя пальцы, и прижимает свою теплую ладонь к щеке Чимина.       Этот простой жест расковывает в груди Чимина давнее желание именно такой нежности от Мин Юнги. Чимин не выдерживает ее, и, делая пару встречных движений, трется щекой о поверхность лежащей рядом на подушке ладони.       - О, неужели?.. - Как-то неопределенно спрашивает, ухмыляясь, Юнги.       - Мммм… - Чимин мелко кивает в ответ…       - Тихо-тихо, - Юнги кладет большой палец поперек губ Чимина, заставляя оставить все попытки произнести хоть одно слово.       Чимин не против промолчать, Чимин даже благодарен за эту возможность: ему слишком приятно тонуть в этом ощущении, таком редком, таком мягком; растворяться в теплоте и удовольствии, идти ко дну с каждым очередным плавным движением бедер Юнги позади…       Юнги чуть приподнимается и прикасается губами к горячей щеке Чимина, к мочке его уха, прижимаясь грудью к смятой на мягкой футболке. Дыхание Юнги становится прерывистым с каждым новым поцелуем. В ночной тишине погруженной в темноту комнаты слышны мерные, однако едва уловимо подрагивающие выдохи Чимина, тающего с каждой секундой в объятиях сильной руки Мин Юнги.       Чимин, не открывая глаз, хватается за край своей футболки и тянет ее выше.       - Нет-нет-нет, - Юнги перехватывает руку Чимина и мягко, но настойчиво отводит ее вниз, - оставь…       Юнги сам оттягивает растянутую футболку Чимина с одного плеча, и, опустив голову, тянется к ключице. Чимин очень-очень тихо стонет, и весь прижимается ближе к Юнги, отводя голову еще дальше, позволяя поцелуям Юнги - мягким, бережным, даже в чем-то скромным и нерешительным - добраться до шеи и плеча… Чимин почти не контролирует своих ответных движений в такт движениям Юнги; Чимин просто расслабляется, рассыпается, растворяется в тепле и спокойствии этой близости, он сам превращается в звездную пыль, легкую, невесомую, полупрозрачную, как часть Млечного пути.       Это так приятно и так спокойно, так осторожно и так медленно… что от этого хочется расплакаться - от этого перемирия в вечном соперничестве за роль ведущего и ведомого, воцарившемуся пусть и всего на одну ночь, но всё же; хочется, не поднимая век, улыбаться от счастья и благодарности, заливая лицо, подушку и эту самую руку перед собой теплыми слезами - не горечи, но дрожащей сладости, благодарности - за это ощущение беспечного, беззаботного рая. Хочется вжаться в эту крепкую грудь Мин Юнги за своей спиной, уткнуться в нее, по-детски согнув колени, и никогда больше не покидать это самое уютное место на всей Земле.       Юнги перехватывает губами, едва касаясь шелковой кожи Чимина, горячую шею и прохладное плечо, мягкими хрупкими выдохами скользя везде, куда только может дотянуться. Юнги пишет на коже Чимина целую поэму о том, как ему не хватает себя самого - прошлого, равнодушного и иногда даже жестокого, - и как Юнги не жалеет больше о себе прошлом. Каждое прикосновение губ - как слово, а каждый скользнувший взмах ресниц - как точка или запятая; и так - строчка за строчкой, поцелуй за поцелуем… Кровь Чимина закипает под этими поцелуями. Но не бурлит привычной жаждой обжигающей боли, а медленно нагревается где-то внутри под этой самой кожей, становясь дикой и тягучей, закручиваясь водоворотами и вихрями… невыносимо прекрасными, как то самое звездное небо за окном - и как целый звездопад, которого в этом небе нет.       Щеки Чимина становятся яблочно-розовыми от постоянных поцелуев Юнги. Чимин отворачивает лицо, уткнувшись в подушку кончиком носа, пряча глупую широкую улыбку, которая никак не желает исчезать… Юнги знает о ней. И это знание скребётся в груди шелестом умиления, и заставляет его собственные щеки… как будто… гореть. Потому что Юнги не считает эту улыбку глупой - он считает ее милой. Он и самого Чимина считает милым… Только вот никогда не скажет ему об этом.       Юнги притягивает Чимина за пояс ближе - даже понимая, что ближе они уже в принципе быть не могут, - и прижимается лбом к его лопаткам, совсем как в то воскресенье… Только тогда было солнечное утро, а сейчас - звездная ночь; но для Юнги неважно, что за окном - Юнги держит тихо стонущего в подушку Чимина, прижимая его к себе ближе и ближе, замирая на секунду - и отпуская… Напрягая пресс - и снова прижимаясь всем телом… Эти стоны принадлежат только Мин Юнги. Эти звезды в черных зрачках Пак Чимина - только для Юнги. Эти плечи, эта шея, эта талия - всё это, весь этот Чимин - только для этого Юнги. Сегодня и всегда.

***

      За окном гаснет укол последней ночной звезды. Грядущее утро стучится в окно с полетом первой промелькнувшей мимо птицы.       Бездыханная душа Пак Чимина, бесшумно хватая воздух, висит в медленно светлеющем небе над проклятой черной бездной - той самой, в которую ее затянул Юнги когда-то, и из которой выпустил сегодня на свободу - в нежную легкость, беспечность и мятную невесомость… Чтобы позже вернуть обратно, на грязное дно странных извращенных пристрастий и привычной ненасытной похоти.       Но этого не случится.       Потому что Чимин вернется туда сам.       Потому что там - самое уютное место на всей Земле.