***
- Я хочу сегодня так, - скромно говорит мне Чимин, поудобнее устраиваясь на подушке. На его глазах - черная ажурная лента, почти как в Blood, Sweet & Tears, только эта - не из плотного блестящего атласа, а из нескольких плотно стянутых друг поверх друга слоев витого мягкого кружева… что так подходят к приоткрытым губам Чимина. - Не боишься… не видеть? - Спрашиваю я тихо, сразу после короткого звонкого поцелуя этих самых губ. - Нет, - улыбается Чимин, - я тебе доверяю. …Прекрасно.***
Чимин: «Юнги было недостаточно меня совсем недавно - я это почувствовал, и я это понял; но он не знает, что я… что у нас с ним больше общего, чем он думает. Мне тоже недостаточно Юнги - после того, когда он признался, что я - его дом; и я хочу почувствовать больше. Я хочу узнать о нем то, чего глазами не увидеть - и потому отказываюсь от зрения на этот раз. Я готов вытерпеть все, что Юнги сделает, - а я знаю, что только развязываю ему руки своим добровольным неведением, - но я готов ждать, когда он… когда он даст мне все, что посчитает нужным. Это так странно. Я бросаю себя на алтарь его жестокости, я - жертва Юнги, снова и всегда, и останки моего стона развеются над его злостью, произрастающей исключительно из любви ко мне; но я хочу. Я хочу получить это всё.»***
Юнги… слегка растерян. Это так просто - взять и сделать всё, абсолютно всё с Чимином, и остаться безнаказанным, - но что же выбрать?.. Поэтому Юнги несколько секунд просто смотрит на Чимина сверху вниз - на его скулы и подбородок, на его шею, плечи и ключицы… рассматривает их, любуется ими, - и проводит рукой по его обнаженному животу. Кожа Чимина такая мягкая, но, в то же время, твердая, как раскаленный воск потухшей недавно свечи: нужно приложить усилия, чтобы зажечь его снова, но, чтобы погасить, нужны решимость - и хотя бы один глубокий вдох. Юнги никогда не позволит Чимину погаснуть. Никогда. И потому Юнги решает… зажечь эту шелковую кожу, заставив ее плавиться в своих руках. Юнги хочет увидеть, ощутить, как этот живот будет двигаться вонами от глубокого и прерывистого дыхания, и как через все тело Чимина будут пробегать тлеющие угольки едва сдерживаемых стонов и громких отчаянных выкриков… А потом фитиль вспыхнет - заново, и Чимин сгорит в огне - стекая крупными мутными каплями на смятую простынь под ним. Да. Так Юнги и поступит…***
Your hand's a hurricane, it moves in waves A perfect storm that keeps you wide awake But through the silence, you will feel it burn Твоя ладонь - ураган, что накатывает волнами; Идеальный шторм, что не даёт заснуть - Но сквозь тишину ты почувствуешь его огонь. So take my hand and let's run away You know there's nothing here to make us stay And in the darkness you will see the sun Возьми меня за руку, - и давай сбежим. Ты ведь знаешь, нас здесь ничего не держит… И в темноте ты увидишь солнце. Ладонь Юнги проскальзывает под спину Чимина, заставляя того выгибаться чуть сильнее. Поцелуи Юнги нежны и аккуратны, но точны и отрывисты, и так… так… Чимин задыхается только лишь от одних этих поцелуев, пытаясь сказать что-то, но тут же теряя воздух: весь кислород смывают волны, накатывающие снизу… Непередаваемо. Так горячо, но так мягко и нежно… Юнги целует шею - и спускается ниже, оставляя дорожки легких, влажных следов, что испаряются с раскаленной кожи практически мгновенно; ладонь Мин Юнги приподнимает торс Чимина, и притягивает его навстречу... новым... опасно сияющим искрам. Они потрескивают где-то внутри, они издают угрожающее шипение где-то в сердце, - как десяток ядовитых змей. Юнги исследует всю эту разгоряченную кожу, заходя так далеко, насколько только может дотянуться, - и тут же возвращается обратно. Задевая губами край резного узора, черную повязку на глазах Пак Чимина… Зная, что, если не остановиться, то произойдет не просто пожар - настоящее стихийное бедствие. Юнги не остановится.***
Чимин: My heart's a hieroglyph, it talks in tongues Ten thousand voices fill my broken lungs But through the white wave, I still hear it call Мое сердце - иероглиф, оно говорит на языках Десяти тысяч голосов, прямо из моих легких… Но даже сквозь пену белых волн я все еще слышу этот зов. Я знал, что так ощущения будут сильнее и ярче - если я не буду видеть того, кто надо мной, и не смогу предугадывать, что будет дальше, - но я не думал, что Юнги захочет вести себя именно так со мной. Ведь он мог делать действительно всё, что только захочет, - но он не придумал ничего лучше, чем просто любить мое тело. Юнги помнит, что нежность и заботливая аккуратность - мои самые любимые кинки, они нравятся мне даже сильнее, чем боль, грубость и прочее; и видимо поэтому Юнги решает уничтожить меня этой своей нежностью сегодня. Он не торопится закончить как можно раньше, он не жаждет причинить мне боль, чтобы услышать ее жалкий побег из моих уст, сорванным возгласом умоляющий о пощаде, - Юнги предпочитает медленно и размеренно продолжать двигаться во мне, притягивая мое тело к своим губам, скользя ими по моей коже… Мне кажется, моя кожа горит. А кровь - закипает. Кости накаляются добела, дыхание становится обжигающим - даже для моих собственных легких. Я хотел бы сбежать, но не могу… Юнги нащупывает кисть моей руки, поднятую на уровень подушки, и сжимает ее в своей ладони, переплетая пальцы, почти ложась на меня сверху окончательно. Я хотел бы сбежать, но не хочу.***
Юнги: Я с силой кусаю кожу Чимина где-то между шеей и плечом, и в ту же секунду слышу болезненный, бессильный, постанывающий вдох - долгожданный, признаться, ведь Чимин знает, как я люблю его голос, - ему это так, должно быть, больно... Я тут же выпускаю его горячую кожу из своих зубов, и тут же зализываю эту наверняка ноющую рану: вожу языком вверх и вниз по месту укуса, напрягая самый кончик языка, надавливаю им на след от своих же зубов, проводя туда и обратно - и причиняя боль уже другого рода: боль притупленную, но обезоруживающую, заставляющую подддаться, опустить веки - и сдаться без боя. Я так... я так люблю эту твою манеру - сдаваться без боя. Сдаваться без боя мне. «Не соревнуйся со мной - принимай меня. Не пытайся меня исправить - забери то, что я готов тебе дать. Растворись во всем этом, растворись в нас - воссоединись во всем этом со мной. Ты ведь так любишь, когда мы на равных Останься, прошу, останься... раз и навсегда. Сейчас, здесь… под моими бедрами и под моими плечами. Навсегда. Сжимай мои пальцы своими. В темноте, в которой для тебя сейчас сияет яркой вспышкой солнце - о, я знаю, - невозможно, но так… желанно. Сгорай дотла, и возвращайся ко мне… снова». Я приподнимаю поясницу Чимина чуть выше - и подаюсь вперед чуть сильнее; но тут же останавливаюсь. Прикрываю глаза - и вслепую нахожу Чимина губы... Незабываемые. Я так люблю твое тело, я так люблю тебя, милый мой, самый дорогой мой, самый... мой... несчастный... От моей же собственной любви к тебе, от моей же привязанности. Будь со мной, будь со мной всегда, - запрокидывай так голову каждый раз, прошу; я хочу слушать стоны твоего мелодичного голоса каждый божий день - этот голос так тонок и так уникален, так красив и так любим мною, что я никогда и никому не позволю слушать его... когда он звучит так. ...Я знаю, как ты любишь. Ты любишь сильнее и резче, с паузами на самом окончании движения приподнятых бедер мне навстречу. Ты любишь, когда я внутри дольше и глубже, чем стоило бы быть… Я узнал об этом однажды во времена «RUN». И обещаю, что никогда не забуду. So let's run, So let's run…***
И сегодня жгучий воск снова стекает по бедрам Чимина вниз, заставляя хватать воздух открытым ртом, заставляя сгорать от горячего пламени, которое, как кажется самому Чимину, вытеснило всю жизнь из тела и течет теперь по венам, артериям и капиллярам, и мерцает теперь в мозгу, и заставляет беспомощно хвататься за плечи и спину того, кто стал причиной этого не просто пожара - настоящего стихийного бедствия. Кожа Чимина такая мягкая, но, в то же время, твердая, как раскаленный воск потухшей недавно свечи: нужно приложить усилия, чтобы зажечь его снова, но, чтобы погасить, нужны решимость - и хотя бы один глубокий вдох. Юнги никогда не позволит Чимину погаснуть. Никогда.