Юнмины

      Розовый цвет:       Невинность. У Чимина были светло-розовые волосы, когда Юнги впервые ощутил от них тонкий - но такой всепоглощающий, и такой тяжелый спустя всего секунду - запах сладких луговых цветов, засыпающих в лиловых сумерках заката. Юнги тогда казалось, что он тонет в нем; проваливается в этот вяжущий спиртовой привкус, попавший в рот прямо с кончиков волос Пак Чимина, - и этот запах, и этот вкус заставляли Юнги любить самого Чимина еще сильнее, до полнейшего беспамятства, - и никак иначе. Запах парфюма, который Юнги так и не запомнил - невинность Пак Чимина, которую Юнги своей любовью сжёг.       Сладость. Самый сладкий десерт для Мин Юнги - это приторно-сахарные наигранные стоны, что сыпятся с губ Чимина; как в тот день, когда Юнги пришел в его комнату без стука - а Чимин даже не обернулся, потому что знал, кого ему стоит ждать. Тогда Юнги был самым настоящим Sugar-Daddy, а Чимин - самым приторным его твинком; но, стоило только Юнги оставить коньячно-горький, болезненный засос на тонкой, но сильной шее - и голос Чимина приобрел некую ему несвойственную обычно грубоватую мужественность - оттенок темного шоколада… Сладость, определенно, - и плотно задернутые розоватые шторы где-то позади.       Женственность. Длинные тонкие цепочки (спускающиеся не только с ушей или шеи) и блестящие кольца (надевающиеся не только на пальцы), мягкие гладкие ткани и рельефный узор кружева… Скользящие руки Чимина по его же собственному телу - и по телу Юнги, едва достающие до его плеч, спускающиеся ниже по груди и животу… Парень, что чувствует себя в женской одежде комфортнее, чем в костюме - парень, уставший это скрывать и уставший этого стесняться. Бокал на длинной тонкой ножке - и потемневшие от вина губы, и сверкающие от вина глаза; полуобнаженное отражение Чимина в высоком зеркале одного из гостиничных номеров - и выглянувший из-за плеча Юнги, до сих пор мечтающий поймать такого Чимина за критичным самолюбованием еще хотя бы раз.       Красный цвет:       Жестокость. Все те струйки горячей крови, пролитые за все эти годы - по хрупкой светлой коже щек, шеи, подбородка, запястий даже - и застывшие в сухую ржавую пленку, потрескавшуюся полосу, с трудом и торопливо смытую холодной водой после. Металлический привкус на языке и на деснах Мин Юнги - и на языке и губах Чимина, когда приходилось прогрызать даже собственную кожу, кусая губы, в попытках сдержать любой звук, стремящийся быть услышанным: выкрик, возглас, стон, да и просто слишком глубокий или слишком шумный выдох. Гневное «заткни свою с*ку!» откуда-то издалека, откуда-то из коридора; и начинающая еще громче отыгрывать свою роль та самая с*ка, которую не успокоить. Война за право быть сверху, сражение за привилегию быть ведущим, а не ведомым, - борьба двух соперников, двух подсознательных альтер-эго, которые не только не желают уступать друг другу, но и не желают прекратить свое упрямое соперничество в принципе.       Страсть. Мелкие круглые синяки на запястьях Чимина от пальцев Юнги, что прошлой ночью сжимали слишком сильно. Черная кружевная лента на глазах, сложенная в несколько слоев, ослепляющая - и позволяющая Юнги целовать тело Чимина, пока тот не видит, и не знает, откуда ожидать следующий удар нежностью (отовсюду, в самом деле - отовсюду… даже от аккуратно придерживающей спину ладони, что прокралась под поясницу Чимина, и заставляет прогибаться сильнее…) Ярко-красная шелковая лента - такая длинная, такая мягкая и приятная… и так внезапно лишившая Юнги возможности двигаться. Резко вдруг оглушившая Чимина темно-багровая пустота и тишина - и безвольно повиснувшее его тело на руках Agust'а D; и две дюжины танцующих теней вокруг них обоих. Алые круглые губы, как будто нарисованные - и всплеск желания стереть эту алость о свою шею… И Чимин ее о шею Юнги охотно стирает, стоит только оказаться прижатым к холодной поверхности квадратного зеркала в пустой гримерной.       Оранжевый:       Общительность. О, она разная: если Чимин общается с людьми, хранящими такой же секрет («Смотри, что у меня есть! Где взял?.. Там, где взял, уже нет», - и странные самодовольные взгляды Тэхёна на порезанную губу Юнги позже; «Плохой! Мальчик!» - и пара шлепков по з*днице Чимина одновременно с двух сторон - сразу после того, как Юнги подозрительно быстро убежал к себе, едва высидев ужин; обмен многозначительными взглядами с Тэ и Чонгуком между незначительными фразами, каждый день… И если с людьми все же больше взаимодействует Чимин, то Юнги общается с чувствами людей. «Мне нравится наблюдать за страхом в его глазах» - и извинения за это после, когда Чимин уже наполовину одет и выпивает остывший кофе, что сам и принес; желание Юнги, чтобы весь мир услышал такой любимый им голос Пак Чимина - и абсолютное нежелание делиться этим голосом, который звучит по ночам так невероятно сексуально, - и так невероятно больно делает, когда снится в воспоминаниях о прошлом. Общение Юнги и Чимина друг с другом, так долго остававшееся на уровне ощущений, порывов, невысказанных эмоций - и оттого такое уникальное и прекрасное.       Тепло. Лучи утреннего воскресного солнца, исцелованные запястья Чимина, над жестокостью к которым Юнги перестарался; поцелуй из-за спины, практически «вверх ногами», беззвучный - но звучащий в голове Юнги так громко. Огонь, что течет вместо крови по венам, заставляя тело Чимина плавиться, исходясь на крупные и тяжелые медлительные капли. Теплота, в которой так много боли, теплота, что требует так много жертв со стороны каждого - и так много разрушенных все же со временем комплексов и страхов; теплота, исцеляющая Чимина лучше любых лекарств и любых врачей: ведь трое суток ночевки в объятиях рук Мин Юнги куда как лучше.       Юность. Первые слезы Чимина из-за нелепых, но таких обидных придирок Мин Юнги - и первые извинения Юнги за все сказанное и сделанное. Неловкость и неуверенность, сменившаяся со временем не только доверием и самым искренним чувством любви - но и смелостью, дерзким вызовом: ведь кто еще мог позволить себе то, что только Чимину можно? Первый раз, когда Юнги позволил парню поцеловать себя в губы - первый и последний парень, которому Юнги позволяет себя целовать… каждый день.       Желтый цвет:       Безумие. Пелена ярости, что тут же падает перед глазами, стоит Юнги услышать лишь одну просьбу быть помедленнее или не так сильно; застилает сознание и способность мыслить, заставляя переходить все дозволенные границы - и даже еще дальше. Юнги, переступающий черту: заглядывающий, перегнувшись, вперед, из-за плеча Чимина рассматривающий крупные прозрачные свидетельства унижения и боли… что катятся по щекам - и пальцам, с силой зажимающим всхлипы.       Опасность. Шаги стаффа в коридоре, совсем рядом со студией Юнги - а дверь не заперта… Не выцветшие еще синяки на теле Чимина, накануне важного выступления - а ему приготовлена полупрозрачная белая рубашка… «Там кто-то плачет? Кому-то плохо? - Нет, ему… хорошо», - и возмущенное таким наглым заявлением бурчание за дверью (повезло, что в этот их раз услышал Намджун). «Что у тебя с волосами? Чем вы там занимались? - Мы спим вместе, представляешь», - и смех Джина («Ну да, я так и понял»), и шиканье Чимина на Юнги, когда Джин ушел.       Зеленый цвет:       Природа. Красивые пейзажи - в городе, в котором можно задержаться всего лишь на пару дней; в городе, где Чимин может себе позволить лапать Юнги прямо среди стеллажей местного супермаркета - а потом учить и Юнги не стесняться своих желаний. Природа - истинная, прирожденная природа человека: та сторона, от которой сбежать все равно не удастся, как бы этого не хотелось, - как бы Юнги не старался быть мягче с Чимином, и как бы Чимин не старался не провоцировать Юнги на пощечины.       Легкость. Ветер, застрявший в коротких волосах Юнги - самых легких и самых мягких, таких приятных наощупь… Чувство полета - всего секунда, максимум две - но до самых небес, до Млечного пути и звезд, - и непременное возвращение обратно, домой: туда, где самое уютное место на всей Земле. Первые шаги, сделанные вместе - и навстречу. Радость первого прикосновения - легкая, как мыльные пузыри, лопнувшая так быстро… как только Юнги отпустил мизинец Пак Чимина, расцепив пальцы и поспешно покинув его комнату. Как легкая улыбка на губах Чимина, удивленно и долго смотрящего потом Юнги вслед.       Уничтожение. Добровольная жертва на алтарь жестокости Юнги - но ведь это так прекрасно… Больно, но продолжай. Юнги, который тонет, задыхается, который будто глотает песок в бескрайней пустыне - но не просит Чимина остановиться. Месть Чимина, который устал скрывать свое то самое второе «я», что жаждет причинять боль настолько же сильно, насколько и получать. Ни одного украшения и ни следа косметики - и Юнги будто смотрит на самого себя… Но в глубине души понимает, что заслужил красную полосу на щеке от края своего же рабочего стола - заслужил, как и возненавидеть синий шелк. И голубые линзы Чимина.       Синий цвет:       Покой. Зубчатая подошва тяжелого ботинка на щеке - и невозможность ничего предпринять; остается лишь смириться и просто вытерпеть. Море, медлительными волнами накатывающее снизу вверх - и синие сумерки поверх закатного золота, и скулящий Мин Юнги, который сам от себя не ожидал, что ему понравится быть по ту сторону привычного положения, и что там может быть куда как приятнее. «Я тебе доверяю» - в спокойном ожидании какой угодно боли; «Доверяешь? Прекрасно…» - и вся кожа Чимина вымазана ласковыми касаниями губ Мин Юнги.       Отчужденность. Так далеко от реальности и от всего привычного… Как розоватый след губ на идеально белом воротнике Юнги: этого всего не может быть, не должно быть - но вот оно, перед глазами. Отчуждение - ни одного слова, произнесенного вслух: только Юнги, задумчиво перебирающий пряди волос Чимина, и Чимин, скользящий губами по запястью Юнги, пытающийся перехватить этот отстраненный взгляд. Режущие, вгрызающиеся поцелуи Юнги посреди полумрака очередного номера очередного отеля, вытягивающие все силы из шеи Чимина, заставляющие вспомнить школьные уроки истории о ведьмах и вампирах, - настолько неестественно больно и настолько неожиданно страшно, что совсем не похоже на реальность.       Фиолетовый цвет:       Фантазия. Обретение человека, с которым можно позволить себе все - и который поймет любое, самое безумное, извращение и любую, самую странную фантазию. Человека, готового надеть маску кролика, уступив маску волка; человека, что, несмотря на обиду и недовольство, объедет целый мегаполис - и найдет, и заберет, и не даст волю своей злости; а наутро приготовит завтрак потерявшему счет времени и выпившему накануне слишком много Пак Чимину. Человека, которому можно чуточку больше, чем всем остальным… или даже всё. Который придавит ладонь, поднятую на уровень подушки, своей рукой, переплетя пальцы - и от которого невозможно сбежать… Человека, от которого Чимину бежать не хочется. А Юнги - не хочется больше бежать от Чимина.       Эротизм. Не просто поднятая до самых плеч футболка, а самая настоящая провокация. «Не разговаривай со мной так»; а через несколько дней - никакого сопротивления в ответ на: «Ты же этого хочешь…» Показать чуточку больше, чем видели другие - и даже если речь идет вовсе не о теле. Перепробовать так многих, позволить так многим попробовать себя - а тот, кто был нужен на самом деле, все это время сидел в соседней комнате… Смотрел в виртуальный неоново-фиолетовый мир VR-очков, искал чит-коды на прохождение сложного уровня - и бросивший вдруг всё это: ведь Чимин, сидящий на коленях Мин Юнги, смотрится на них гораздо лучше, чем виртуальная Харли Квинн.

***

      Усталость - и смирение. Принятие - но спустя лишь время. Рухнувшие страхи, комплексы, стереотипы, неловкость и высокомерная предвзятая холодность - далеко не за один день, и даже не за один год.       Каждый оттенок каждого цвета стоит того, чтобы существовать. Определенно стоит того.       Юнги стоит двуличности Чимина, а Чимин стоит двуличности Юнги… Определенно стоит того.