***
Я успел узнать жизнь с разных ее сторон. Побывал и на самом дне, - но теперь я на вершине. Стало во многом легче и проще, хотя это и потребовало много, много времени… Чтобы изменить мышление. И - на исцеление от самого себя. Раньше мои мысли попросту убивали меня. Я не верил, что впереди у меня есть какой-либо шанс. Казалось, все кончено, так и не начавшись; я как будто был прикован какими-то невидимыми цепями к реальности, ставшей так похожей на самый страшный мой кошмар. Просыпаться в холодном поту, боясь, что с такой жизнью придется рано или поздно свыкнуться, - с жизнью, которую я не выбирал, в которой я точно рано или поздно погибну. Но этого давно нет. Я не кричу больше во сне, и не страдаю от бессонницы. В бесконечной темноте я увидел свет. Тревога, страх и ужасающая паника - времени так мало, а я ничего еще не сделал, ничего не добился, и мечта так далека, - все это осталось там, на глубине сотен миль, в могиле вместе с прошлым. Я больше не прикован к нему. Я нашел способ избавиться от него - и силы, чтобы сделать это; я многому у тебя научился… У того, кто радуется каждому новому дню как в первый и последний раз.***
Jimin: I've been trapped… in a cage… Sorrow said, I should stay… But I found beauty… in this pain - Gave me strength to… break these… Invisible chains. Я был заточен в клетке, Печаль твердила, что мне следует там и остаться; Но я нашел нечто прекрасное в этой боли,- Той, что дала мне сил разорвать Свои невидимые цепи… Есть вещи, которые я не смогу забыть. Привкус старых воспоминаний до сих пор чувствуется на моих губах - привкус горячей крови и едких слез, привкус отчаяния и беспомощности… Как и у многих, не все в моей жизни шло гладко. И я не позволяю себе забывать об этом, - о каждом былом проигрыше в борьбе с самим собой - и со всем миром. Но Юнги забирает всю эту горечь и яд застаревших обид с моих губ - своими поцелуями, о которых никто никогда не узнает. Он понимает меня: у нас с ним гораздо больше общего, чем мы могли представить. Мы оба прошли сквозь жестокость и унижение, мы оба видели темноту - настоящую, когда ночью нет сил спать, а наутро нет сил просыпаться; ту, что не отпускает от себя ни на шаг… держит как будто невидимыми цепями, приковывая к себе, кажется, навсегда. Мы оба позволяли пользоваться собой и быть ведомыми, потому что у нас попросту не было выбора, мы просто хотели выжить. И мы выжили. Мы выбрались из своих клеток; и теперь мы залечиваем шрамы от нее друг на друге - и теперь я накрываю своей теплой от солнца рукой запястье Юнги, а он, даже не поворачиваясь, тут же сжимает мои теплые пальцы своими, холодными.***
Последние силы мы нашли как раз друг в друге. Мы были уже свободны, свободны от прошлого, что осталось позади, но печальные воспоминания продолжали преследовать нас; не хватало последнего усилия - но справиться в одиночку у нас не вышло бы. Я нашел в Юнги свет, который он скрывает под повседневными масками равнодушия и холодности - и я стремился к этому свету, словно в нем мое спасение; и я спасся. Не знаю, что он, в свою очередь, нашел во мне… но теперь ему лучше. Я знаю. Хотя он наверняка думал, что спасать его самого уже поздно, что не справится со всем этим… Я слышал, как он плачет, запираясь в ванной. Такое не только с нами двумя - такое с каждым мембером: по одиночке мы не смогли бы то, что нам удается, когда мы все вместе. Такое не только с нами - такое с каждым. …Когда мы находим красоту в боли, когда мы видим свет там, где другие не видят, когда мы спасаем не только себя, но и тех, кто уже отчаялся спастись, - тогда мы обретаем силу, способную разорвать любые цепи.***
Юнги вдруг начинает шмыгать носом. - Ты чего? - Тихо спрашиваю я шепотом, наклоняясь ближе, и мягко, ободряюще улыбаясь. - Ничего, - бурчит он нехотя, - закрой окно, это из-за сквозняка. «Это все его чертова улыбка… До сих пор не могу разобраться, что в ней такого особенного. Наверное, лишь то, что она - его… А еще - его теплые руки. Всегда, когда мне холодно.»