***
Иногда Чимин путает, что можно делать, а что лучше бы не стоило. К кому можно подойти настолько близко, прижаться настолько тесно, - чьи руки могут касаться, а чьи оставляют ожоги в чужой памяти, - что забывает, каково приходится тому, кто все это… прекрасно видит, стоя в стороне. - Зачем ты это сделал, - быстро и тихо бросает Юнги отрывочную фразу в самое ухо Чимина, проходя мимо, прекрасно зная, что тот расслышит. - О чем ты? – Весело спрашивает Чимин в ответ, пожалуй, даже слишком громко, и оборачивается – улыбаясь, пожалуй, даже слишком невинно. - О том, что… Но Чонгук, обогнавший их и шагающий дальше по коридору, сбивает с мысли, - и Юнги так и не успевает закончить то, что хотел бы высказать, поэтому, опустив глаза на секунду, уходит. Чимин знает. Чимин прекрасно знает, что класть голову на грудь Чонгука в тот момент, когда их фотографируют, было весьма рискованной идеей… И держать Чонгука за руки – и тем более запрыгивать ему на руки, оправдываясь при этом глупым спором «выдержишь?» - все это было слишком. Даже больше, чем очередная провокация. Чимин знает, - но его самого это знание никоим образом не волнует.***
I knew you were You were gonna come to me And here you are But you better choose carefully ‘Cause I’m I’m capable of anything Of anything And everything Я знал, что ты придешь Что ты придешь ко мне И вот ты здесь Но лучше тебе действовать осторожно - Ведь я Ведь я способен на все Абсолютно на все, Буквально на что угодно. - Зачем ты это сделал? – Голос Юнги звучит сдержанно, почти равнодушно, вопрос как будто бы задан случайно и «невзначай». - А? Ты о чем? - Ты же знал, - Юнги подходит к Чимину ближе, а тот, как обычно, до последнего делает вид, что его весь этот разговор никоим образом не интересует. – Ты знал, что это выложат потом в интернет, и это увидят все… миллионы людей… - И что? - …и я увижу, - уже тише добавляет Юнги. Чимин нехотя поднимает глаза и молча смотрит снизу вверх; ему ничего и не нужно говорить. С таким-то взглядом. С таким наглым, возмущенным, высокомерным – несмотря на ракурс – взглядом, который… в мыслях Юнги звучит не иначе, как блядский. - Я что, уже не могу ни к кому прикоснуться, кроме тебя? - Я этого не говорил, просто ты… - Просто что? Ты что, ревнуешь? – Усмехается, поднимаясь на ноги, Пак Чимин – тот самый, насмотреться на которого Юнги не может никогда, сколько бы лет не прошло, сколько бы фотографий и видео не было бы сделано вместе с ним; Чимин, его Чимин, которого всегда мало, и всегда недостаточно, тот самый единственный человек во всем мире, которого никогда по-настоящему не хватает, и вместе с тем - человек, которого всегда слишком, - он замирает прямо перед лицом, глядя глаза в глаза, и медленно проговаривает, словно нарочно дразня: - Может, мне просто так захотелось… Может, я просто устал и мне захотелось опереться на чье-то крепкое плечо. - Не зли меня, ты не в том положении, - щурится Юнги, слегка наклонив голову к плечу. - Я просто… Мне нравится Чонгук, знаешь, он ведь… такой… Чимин делает неопределенный жест рукой и восторженно смотрит куда-то вверх, как будто в собственных фантазиях и мечтах затерян его взгляд, - но в этих глазах появляется вдруг какой-то странный блеск, на который Мин Юнги смотрит исподлобья и хмуро, сам не понимая, почему все это распаляет его все сильнее и сильнее с каждой секундой. - …и у него такой вкусный парфюм. Чимин встречается с Юнги взглядами и, будто оставшись удовлетворенным произведенным эффектом и переменой настроения своего собеседника, Чимин медленно растягивает губы в улыбке, - лениво скользнув языком по краю верхней: - Кажется, его запах еще остался на моей щеке. So, you wanna play with magic? Boy, you should know watcha falling for Baby, do you dare to do this? Cause I’m coming atcha like a dark horse Итак, ты хочешь поиграть с магией? Мальчик, тебе следует знать, во что ты ввязываешься. Детка, а хватит ли тебе смелости, Ведь я – та еще «темная лошадка». - Сука, ты специально меня провоцируешь? - Я? Конечно же нет, Юнги, ты что! - Ты опять хочешь меня позлить, или что? - Я… Рука сама оказывается на его шее – точнее, на его горле, - на его светлой, почти шелковой коже, а взгляд притягивается к его, слегка испуганному, взгляду, словно магнитом. И оторваться теперь от этих глаз Юнги кажется просто невозможным. - Зачем ты заставляешь меня тебя ревновать? Как только меня нет рядом – ты пускаешься во все тяжкие, вечно липнешь ко всем подряд, ведешь себя, как… - Я не заставляю. Тебя. - как блядь… Чимин весело улыбается. Ни капли, кажется, не боясь, не боясь ничего. В глазах у Юнги – не просто глубина, или угрожающая темнота; в них – искры, так быстро разгорающиеся от злости, что это пламя поглощает собой все мысли, затапливает изнутри, выходя из берегов, словно взорвавшийся вулкан – землю, и думать о чем-либо другом, кроме этого невыносимо красивого – и невыносимо лживого – лица напротив, так трудно… Are you ready for, ready for A perfect storm, perfect storm Cause once you’re mine, once you’re mine… (There’s no going back) Ты готов? Ты готов? К идеальному шторму, к идеально прекрасному шторму, Ведь, стоит тебе стать моим, только всего лишь стать моим – И пути назад нет. Юнги наклоняется вперед, ближе к этому тошнотворно-идеальному и такому необъяснимо-прекрасному лицу напротив себя, прижав Чимина к чему-то позади еще крепче – но замирает, так и не коснувшись его губ: тонкий, но безошибочно чужой запах ударяет так больно и резко, так точно, в самое сердце, и повисает где-то в груди тяжелым камнем, и заставить себя забыть это чувство в следующую секунду, отвязаться от него, игнорировать его – невозможно. Юнги всегда ревнует Чимина. Всегда. Он к этому уже даже почти привык. Но в этот раз он впервые получил подтверждение своей ревности – чужой запах на виске того, кто должен носить на себе только запах Юнги и свой собственный, и больше ничей. - Ты и вправду пахнешь… - Им? – Усмехается Чимин, определенно продолжая играть с огнем. - И что ты сделаешь? ммм? Накажешь меня?.. Чимин, обхватив Юнги обеими руками, тянется вперед, за примирительным поцелуем – но… но что-то идет не так. - Зачем ты так поступаешь со мной. Ты думаешь, все это – несерьезно… Для тебя это – лишь игра. Так? Неуверенное молчание. - Так давай поиграем. Если ты так хочешь. По твоим правилам. Давай? Mask my words This love will make you levitate Like a bird Like a bird without a cage But down to earth If you choose to walk away, Don’twalkaway Запомни мои слова: Эта любовь заставит тебя воспарить над землей Подобно птице, Подобно птице, свободной от своей клетки. Но ты упадешь на землю, Если решишься уйти – Не уходи…***
Юнги закрывает глаза - и запускает пальцы в волосы на затылке Пак Чимина, сжимая их твердо и жестко, уверенно, но совсем не до боли – по крайней мере, не до острой. Скорее, до приятного ощущения обладания, до четкого и ясного заявления своей власти… Упрямо, долго, - столько, сколько будет нужно… для обретения самим Чимином этого чувства. Ты хочешь почувствовать кого-то сильного рядом с собой? – чувствуй. …как будто огонь внутри горит до боли, обжигая кожу изнутри, а кровь становится жидким пламенем, и гудит внутри вен; это – хуже, чем конец света или гибель всего мира, ведь это – ревность Мин Юнги, который никому и никогда не отдаст свое так просто. И Юнги целует Чимина так медленно и так почти что нежно, двигаясь в нем едва ощутимо, так плавно, но так глубоко - что внизу живота от этого ощущения у Чимина все сводит… От этой такой редкой нежности, что Юнги преподносит совсем не часто. Но иногда она превращается в самую настоящую пытку. По крайней мере для того, кто давно привык получать удовольствие иначе. Хочется больше. Хочется резче, больнее, быстрее, - хочется того наказания, которого Чимин от Юнги и ожидал: такого, которое вышибает дух, заставляя скулить, почти что плакать от беспомощности, отчаяния и даже боли, - но не позволять себе просить снисхождения… Но всего этого нет. Он, Юнги, опять мучает своей медлительностью… и нежностью… Хотя и держит крепко, хотя и проговаривает, будто бы убеждая - тщательно, обстоятельно, - каждое свое требование-поцелуй, вкладывает губами в губы свои права и свои условия… - Быстрее, прошу!.. - Нет-нет-нет… Ты хочешь, чтобы на тебе долго потом еще был чужой запах? – он будет. …даже Помпеи так не страдали, погибая в объятиях Везувия, как жажда того, кто посмел почти предать сердце Мин Юнги. Дым злости разъедает глаза, застилая жалость и любовь, - и Чимину ни черта не видно, кроме самого настоящего Ада, воцарившегося вдруг в его собственной душе. - Юнги, быст… - Не дождешься… It’s in the palm of your hand now baby It’s a yes or no no maybe So just be sure before you give it up to me Up to me, give it up to me Это уже начертано на твоей ладони, детка Это «да», или «нет», - хотя скорее «может быть» Так что будь уверен, прежде чем отдать мне это… Отдать мне это… отдаться мне. Хочется стонать в голос о том, как же это невыносимо, - ну почему, почему он такой упрямый? Ведь это всего лишь мелочь… глупость… Чимин же просто пошутил… А теперь из-за этого не может сказать ни слова – потому что рука Юнги так крепко держит за шею, не дает отвернуться, пока его губы целуют так настойчиво, так напористо, так глубоко, что кажется, будто вытягивают дыхание, - у Чимина, кажется, и впрямь начинает кружиться голова от всего этого… А вес Юнги, прижимающий сверху, не позволяет сдвинуться ни на сантиметр в сторону. - Как еще… тебе объяснить… - Голос Юнги слегка сбивается с каждым словом, - как… научить… тебя… что ты должен быть… только… с кем-то… одним?.. Но Чимина учить такому бесполезно. - Я и так с тобой, - прищуривается зло Чимин, - прекрати меня мучить, и… - Это ты прекрати, - резкое движение вперед и пауза всего лишь на миг, и взгляд – черный, колкий, ранит почти как удар ножом в грудь, жжет почти как свеча, - Чимину так больно, и почти страшно, но… - Прекрати. Прекрати. Хочешь «опереться на чье-нибудь крепкое плечо»? – опирайся. …резкие тени и полутона важнее, чем однозначный и четкий свет, а все возможные слова и чувства заменяют ощущения: «мне больно» - от того, кто нарочно не дает ожидаемого, стараясь быть строгим, жестким, упрямым, - и «прости, мне жаль, что я – такой» - от того, кто не умеет быть другим, покрывая миллионами касаний своих горячих и сухих губ чужое жесткое плечо. She’s a beast I call her «karma» She eat your heart out Like Jeffrey Dahmer Be careful: Try not to lead her on Shawty’s heart was on steroids Cause her love was so strong Это – самая настоящая тварь, Я зову ее «карма». Она съест твое сердце, Как Джеффри Даммер Будь осторожен, Старайся не командовать ею, Сердце этой грязной бляди на стероидах, Поэтому, конечно же, ее любовь так сильна.***
Таять, как холодный лед в стакане с горячим черным кофе – это ощущение для Чимина не в новинку, когда он отдает Мин Юнги всего себя; мешать удовольствие с болью, какой бы она не была, - для Юнги совсем не ново, ведь в невыносимом характере Чимина Юнги видит вполне справедливое наказание свыше за все свои грехи. Как можно было подойти так близко, отталкивая при этом всеми своими действиями так сильно, и так далеко? Как можно было отказываться от всего так долго, чтобы однажды просто взять и принять – раз и навсегда, и не отдавать никому другому ни за что и никогда, что бы не случилось? Ни Чимин, ни Юнги не знают; но, что бы ни случилось, однозначного ответа ни на один из своих вопросов никому из них не получить. Впрочем, ответы им и не нужны. Damn, I think I love her, Shawty so bad I’m sprung and I don’t care She got me like a roller coaster Turn the bedroom into a fair Her love is like a drug I was tryin’ hit it and quit it But lil mama so dope I messed around and got addicted Черт, думаю, я и правда люблю ее Эта блядь ведет себя так плохо Я не в себе, и мне плевать на это Она вечно катает меня как будто на американских горках Превращая спальню в парк аттракционов Ее любовь похожа на наркотик Я пытался бросить ее, избавиться от нее, Но подсел на эту малышку слишком сильно, Я пропал в ней, я от нее зависим.