***
Сколько бы их ни было, в моем сердце – только Мин Юнги. Я не знаю, почему так, - у меня было много… очередных… - но ни с кем я никогда не задерживался дольше, чем на одну-две ночи. Я быстро узнаю, каково это, с кем-то конкретным, - и ухожу, либо они уходят сами, - но с Юнги этот номер не пройдет. Я это давно уже понял… Потому что с Юнги начиналось не так, как со всеми другими. Потому что с Юнги все происходило не так, как обычно, - с ним было непредсказуемо. Он мог быть резким – до саднящей боли, до дрожи в коленях, до стертой кожи на щеке, ведь он буквально вдавливал мое тело в темные, скрытые от посторонних глаз стены; Юнги мог прийти тогда, когда ему захочется, и не спросить меня ни о чем – просто взять свое, получить желаемое, и уйти, даже ничего не сказав… Он заставлял меня чувствовать себя хуже, чем просто его очередная шлюха. А шлюх у него было немало, уж поверьте, я знаю. Но он мог ломать все представление о себе, когда хотел показать себя настоящего. Он может быть мягким, почти скромным и стеснительным, нерешительным, он как будто боится сломать меня иногда – как будто я могу рассыпаться под его пальцами, под его выдохами, под едва слышными и едва различимыми глупыми нежностями, которые он почти шепчет мне на ухо. Он – убийца, но он убивает нежно. Он – тот, кого я знаю уже очень давно, но в то же время я не знаю о нем ничего. Моя жизнь с ним – лучше, чем без него, но вся моя жизнь рухнула в какой-то чудовищный Ад, как только его губы впервые коснулись меня. I love you since this morning – not just for aesthetic I wanna touch your body – so fucking electric I know you scared of me – you said that I’m too eccentric I’m crying all my tears – and that’s fucking pathetic Я люблю тебя с самого утра – и не только из-за твоей эстетики, Я хочу касаться твоего тела, ведь это - как будто прикоснуться к электрическому току. Я знаю, ты меня боишься, ты говорил, что я – слишком «эксцентричный» Я выплакал все мои слезы, это так чертовски трогательно.***
Любовь? О нет-нет, это слишком сладко. Приторно. Следы наших рук разводами на зеркалах и стеклах – вот это уже ближе к правде. Ссоры, ругань, оскорбления и слепая – но такая сильная – ненависть, вызванная беспомощностью и ревностью, - вот он, мой Мин Юнги; он называет меня такими словами, которых я в свой адрес никому не позволил бы, но ему позволяю, потому что он - прав. - Когда прекратишь шляться по ночам где попало – тогда и поговорим. - Я не шляюсь, я… - Да знаю я, где ты. Только вот когда и с ним будет все кончено – к кому тогда ты побежишь? Ммм? Не боишься, что я однажды пошлю тебя нахуй? - Нет, не боюсь, - я по-кошачьи трусь о его плечо, с улыбкой опуская виноватый взгляд, - ты же ведь меня любишь. - Нет, не люблю. Знаешь, а иди-ка ты и правда куда подальше, Чимин, раз не можешь быть… Хмурое лицо Юнги, только что развернувшегося ко мне, тут же оказывается зацеловано мной, - а мои бедра тут же оказываются на его ногах. Он все еще что-то пытается что-то гневно бубнить, пытается даже выпутаться из моих объятий, - но это бесполезно, он и сам знает, что из меня ему не выпутаться. Из меня ему не выпутаться… И именно поэтому вскоре Юнги прекращает вертеться, и шумно вздыхает, - пока я выгибаю спину под его ладонями, что уже забрались под одежду, и именно поэтому Юнги нехотя отвечает на мои поцелуи, - огладив изгиб моей спины, его пальцы спускаются ниже, забираясь почти в задние карманы джинс, и крепко сжимают мой зад. I wanna make you hungry – then I wanna feed ya I wanna paint your face – like you’re my Mona Lisa I wanna be a champion – wanna be a loser I’ll even be a clown – cause I just want amuse ya Я хочу заставить тебя почувствовать голод - а потом унять его Я хочу нарисовать твое лицо, словно ты моя Мона Лиза. Я хочу быть победителем, я хочу быть проигравшим, Я даже готов стать для тебя клоуном, просто чтобы позабавить тебя.***
Секс – не лучшая цель, но секс – средство: так я достигаю своих целей, так я получаю доступ к настоящему тебе, так ты можешь выразить мне все то, о чем отказываешься говорить. Ты ревнуешь – ты смотришь мне прямо в глаза, сжимая пальцы на моем горле в пол силы, ты этим взглядом как будто спрашиваешь: «Вот так ты стонешь для него? Вот так ты целуешь и его, да? Ведь правда?» Но это неправда. Я никого не целую в губы, кроме Мин Юнги. Ты жалеешь – жалеешь, что связался со мной, жалеешь, что подпустил к себе так близко, - а теперь расплачиваешься… Теперь ты зависим от похотливой бляди, на которую с самого начала не делал больших ставок, - ты любишь того, кому никогда не бывает слишком много чужих рук на себе, и кто никогда так и не научится, пожалуй, принадлежать лишь кому-то одному. Так ты думаешь, когда сдержанно и отрывисто начинаешь вдруг постанывать своим низким, почти хриплым голосом рядом с моим лицом, все быстрее и быстрее, - как будто пытаешься скрыть, что я нравлюсь тебе, что ты не можешь без меня, что вот-вот кончишь. Какой глупый, Мин Юнги. Зря боишься: я никому не позволяю кончать в меня, кроме тебя. Разврат – не грех. Верность – не обязанность: я могу оставаться твоим, даже когда сплю с кем-то еще. Я же всегда возвращаюсь к тебе; какие еще тебе нужны доказательства?.. I wanna be your sex-toy – I wanna be your teacher I wanna be your sin – I wanna be a preacher I wanna make you love me – then I wanna leave ya ‘Cause baby I’m your David – and you’re my Goliath Я хочу быть твоей секс-игрушкой, я хочу быть твоим учителем, Я хочу быть и твоим грехом, и твоим проповедником. Я хочу, чтобы ты полюбил меня, - а потом захочу уйти; Ведь, детка, я – твой Давид, а ты – мой Голиаф***
- Юнги, давай поговорим. - Выйди из моей студии, я занят. Даже не обернулся. Вот говнюк. - Юнги, - я делаю решительный шаг, закрывая за собой дверь на два оборота замка, - мне надоело, хватит меня игнорировать, так дальше продолжаться не может. - Мне тоже много чего надоело, но продолжается же. По-прежнему даже не оборачивается. Я подхожу сзади и наклоняюсь, обнимая его за плечи, прижимаясь щекой к его щеке: - Я даже не буду пытаться просить у тебя прощения… - Что ты делаешь, уйди! - Не психуй. - Я не психую! Убери свои руки от меня! Вали назад, к тому, кого ты… - …просто выеби меня, как только ты умеешь, и давай все забудем. На этот раз. Юнги молчит пару секунд, а потом все же разворачивается ко мне – в пол оборота – и недоверчиво косится на мое лицо: - Ты вообще как, в порядке? Говорить такое? - Более чем. Я люблю тебя, - клянусь, на этих словах по его телу пробежала то ли дрожь, то ли слабая судорога, - я хочу тебя, я всегда буду принадлежать тебе, и прочее, и прочее. Давай просто минуем все эти разговоры, которые все равно ни к чему не приведут, и сразу перейдем к сексу. - Ты больной? - Нет. Просто я правда никогда не смогу тебя никем заменить… - Подушечки моих пальцев легко гладят его плечи, пока я продолжаю тихонько мурчать Юнги в самое ухо: - Пожалуйста, не обижайся, ты же знаешь, что со мной иначе не получится, но никто кроме тебя не связан со мной так сильно… Котик, давай потрахаемся? Он усмехается. Он всегда веселится, когда я называю его «котик». Because I’m the devil, who’s searching for redemption And I’m a lawyer, who’s searching the redemption And I’m the killer, who’s searching for redemption I’m motherfucking monster, who’s searching for redemption And I’m the bad guy, who’s searching for redemption And I’m the blonde girl, who’s searching for redemption And I’m a freak, that is searching for redemption I’m motherfucking monster, who’s searching for redemption Потому что я – само зло, что ищет искупления И я же – адвокат, который ищет прощения И я же – убийца, что ищет прощения, Я – ёбаный монстр, который ищет спасения. И я – плохой парень, который ищет себе оправдания, И я – та тупая блондинка, что ищет спасения, И я – фрик, который ищет оправдания, Я – чертов монстр, чудовище, что ищет искупления за все, что сделал.***
Мин Юнги – мой стокгольмский синдром. Моя привязанность к нему – и ко всему, что он делает со мной – ненормальна, неестественна, она родилась из ненависти и страха, она – привычка, которая давно захватила контроль надо мной. Я впервые привязался к кому-то так сильно, так крепко, так близко, - восемь лет назад, когда мы впервые увидели друг друга, мы оба почувствовали, что как раньше уже теперь точно не будет. - Ах, ай, сильнее, сильнее… да… - я почти хриплю, закрывая глаза: давай же, Мин Юнги, ненавидь меня на всю длину своего члена. Его первый поцелуй со мной был извинительным – он просил прощения за то, что сделал, но этого прощения он до сих пор, пожалуй, так и не получил. Наверное, все дело в том, что я не вижу его вины, и не понимаю, за что должен был его простить? - У тебя самые красивые глаза… И самые красивые губы… Я бы вечность целовал их… Ты ведь никого другого, кроме меня не целуешь, правда? А? правда? Чимин? Я торопливо киваю, не открывая глаз. Я только приподнимаю бедра выше, выдыхая чуть дольше и чуть громче, не добавляя голоса, - я расслабляюсь в его руках, почти тая в них, пока ладонь Юнги скользит выше где-то между моей спиной и тканью постели… - Не целуй никого, кроме меня, пожалуйста, оставь мне хотя бы это. - Никогда… Я тебе обещаю… Никогда не целовал, и никогда не буду. Это – только для тебя… I wanna make you quiet – I wanna make you nervous I wanna set you free – but I’m too fucking jealous I wanna pull your strings – like you’re my telecaster And if you want to use me, I could be your puppet Я хочу заставить тебя замолчать, я хочу заставить тебя понервничать, Я хочу отпустить тебя, но я слишком, блять, ревную тебя. Я хочу дергать тебя за струны, словно ты – моя гитара А если ты захочешь использовать меня, то я охотно стану твоей марионеткой.