Юнмины

      (POV Yoongi)       Look in my eyes, they lie.       Went to Hell a couple of times       Can’t say I don’t try - I tried       Now there’s nowhere left to hide.       Now it’s done, I’m undone,       Everything that I’ve become.       Let me show you my darkness -       It’sdark, yeah.       Посмотри в мои глаза – они лгут.       Мне уже доводилось побывать в Аду пару раз       Не могу сказать, что я не пытался – я пытался, пытался бороться с обстоятельствами,       И теперь мне нигде уже не укрыться.       Теперь все кончено, я отказываюсь, я сдаюсь,       Все это для меня уже кажется давно прошедшим.       Позволь мне показать тебе свою тьму –       О да, она дьявольски черна.       Ты – как крепкий алкоголь, которого слишком много; ты жжешь язык так, что любой другой давно отказался бы от тебя, бежал бы прочь, как от огня, - а я тебя пью, продолжаю неторопливо пить, даже не морщась, и смаковать боль, которую ты приносишь; а ведь ты куда крепче, чем водка, и пьянишь не хуже самого крепкого виски.       Если поджечь этот вкус – то неминуем как минимум ядерный взрыв. Он разнесет всю планету в клочья.       - Юнги?..       Я нехотя отставляю стопку, вздохнув, и медленно разворачиваюсь в кресле, - в дверях Чимин, стоит, держась за ручку, пуская в темноту моей комнаты желтый электрический свет.       - Юнги? Ты что здесь делаешь… Я думал, ты давно ушел, свет ведь не горит…       - Чимин, - я устало кладу голову на высокую мягкую спинку, - какого хрена тебе надо. На этот раз.       Это – не вопрос, это – констатация факта: либо ему захотелось вдруг поскакать на моем члене прямо сейчас, либо ему зачем-то понадобилось повыёбываться и прополоскать мне хорошенько мозги, которые и без него забиты всяким дерьмом под завязку, поэтому надуманных драм и бессмысленных тупорылых сцен с выяснением отношений мне хотелось бы меньше всего сейчас.       - Юнги, ты… Что за запах? – Он принюхивается, бесшумно закрывая за собой дверь, - ты что тут, пьешь?       Я закатываю глаза:       - Ну и что. Даже если и пью, тебе-то что. Пиздуй к Чонгуку, или кто там у тебя сейчас, а от меня отъебись на сегодня, ок?       Я поворачиваюсь снова к своим мониторам – единственные два прямоугольника приглушенного света, что остаются со мной… всегда. И днем, и ночью, и зимой, и летом, год за годом… Даже когда я вдруг решаюсь напиться и разобраться в себе посреди недели. Тогда – тоже.       Вот бы Чимину такое постоянство.       Цены б ему не было.       ***       I’m the joker, I’m the Devil,       I’m a demon, I’m a rebel       I’ve gone mad –       Don’t try to understand.       (Now I fight with dirty hands)       Я – джокер, я – Дьявол,       Я – демон, я – чертов бунтарь,       Я сошел с ума, -       Не пытайся меня понять.       (Теперь я продолжаю свою борьбу грязными способами)       ***       - Да что с тобой такое, эй… - Он кладет руку на мое плечо, но тепло его ладони кажется сейчас неподъемно-тяжелым, и я нервно сбрасываю его с себя.       - Уйди, пожалуйста, почему ты не можешь просто взять и оставить меня в покое? – Я начинаю нервничать; почему он вообще до сих пор все еще здесь?       - Вот как…       - Ага. Да. Вот так. – Вдруг на меня то-то находит, какой-то порыв, чтоли, и я продолжаю зачем-то: - Ты думал, я буду рад тебя видеть? Думаешь, мне приятно будет, если ты зайдешь?       - Ну… да. Думаю, да.       - Да нихера подобного. Мне, вообще-то, приходится забывать как-то, каким-то образом, каждый раз, когда я тебя вижу, то количество чужих лап, которые тискали тебя всю ночь. Мне, вообще-то…       - Юнги, ты…       - Мне, вообще-то, если что, неприятно, мне неприятно, что ты ведешь себя, как блядь. Думаешь, это легко? – Я рассерженно хмурюсь, и поворачиваюсь к нему снова, пока он продолжает стоять в темноте за моим плечом, - представь себе, представь себе хотя бы на одну ёбаную минуту, каково мне! А если бы я трахал всех подряд, целовал бы их, и позволял бы целовать себя, и все такое прочее, то что бы ты делал тогда, а? Как бы ты справлялся с этим? Каждый раз? Как бы смотрел мне в глаза потом? Не расскажешь, нет? А то я, блять, не знаю, как мне справляться со всем этим!       Я поднимаю глаза – глаза Чимина блестят, он, кажется, почти готов заплакать, ну надо же, какая драма! Похотливую мразь ткнули носом в ее же собственное дерьмо.       Но меня уже не остановить. Я слишком долго молчал.       - Я не понимаю, что, блять, с тобой не так. Я даю тебе все. Я даю тебе все, что могу! - Незаметно для себя я начинаю покачивать головой в такт каждому своему слову, - я отдаю тебе всю душу, все время,вообще в принципе все, и всегда стараюсь дать еще больше, чем могу, лишь бы тебя все устраивало, а тебе мало. Если тебе мало, если тебе недостаточно, если ты ищешь чего-то другого, если ты хочешь чего-то другого, - кого-то другого, - то ты всегда можешь просто взять и уйти, но ты сука не уходишь, в чем твоя проблема, а? Почему? Почему ты выматываешь мне все нервы, почему я должен ждать тебя, пока ты наиграешься с какими-то чужими перекачанными модниками хреновыми, почему я должен ждать тебя всегда назад и принимать тебя в принципе по умолчанию? Пока ты ебешься с кем попало, снова, и снова, и снова, блять?! Почему ты ни разу не пытался даже извиниться, блять, за такую свою хуйню, почему ты ведешь себя так?!       Я почти выкрикнул это последнее «так», мне, признаться честно, не было вообще ни капли Чимина не жаль. Я что, не прав? Я, черт возьми, прав!       - Мне нелегко. Блять, тупая ты… ссс… - Не могу подобрать нужного слова, голова как будто и тяжелая, и ватная одновременно, поэтому я просто продолжаю, пожав плечами: - Или уйди уже раз и навсегда, знаешь, или веди себя нормально. И прекрати жевать сопли, - я брезгливо кошусь на блестящие мокрые дорожки слез на его щеках, - не думай, что я куплюсь на эти твои «эмоции» и «чувства». Я знаю тебя слишком давно, Пак Чимин, и знаю, что ты ни на что подобное не способен. Смог, блять, за все эти годы убедиться. В том, какой ты.       ***       I know the rules, it’s true       They weren’t built for me to use.       Trouble made me, it breaks me,       Easy to lie than tell truth       I’m your nightmare, - don’t stare, -       Promise you’re not prepared.       I’m so heartless; no heart…       Я знаю правила этой игры, честно,       Только вот придуманы они были не для меня.       Горе заставило меня все это сделать, это ломает меня, ломает все время,       Проще солгать, нежели высказать правду.       Я воплощаю твой самый страшный ночной кошмар в реальность, - и даже не смотри на меня так, -       Пообещай, что ты не был к такому заранее готов.       Я такой бессердечный, - конечно, у меня ведь нет сердца.       ***       - …пожалуйста, Юнги. Не заставляй меня искать кого-то, кто лучше тебя, кого-то, кто заменит тебя; что за глупости, тебя ведь никто и никогда не заменит, никто… и ни за что… Пожалуйста, милый мой, любимый мой, мой самый лучший, ты лучше всех них, прости, прости, прости, нет, ты никогда меня не простишь…       - Хватит ныть.       - Юнги, я… Пожалуйста… Я хочу быть с тобой, я правда хочу, понимаешь? Я ведь так долго ждал, чтобы и ты тоже захотел быть со мной… Я никогда не говорил тебе ничего плохого!.. Я никогда…       - Пффф, еще бы ты говорил! Что-то «плохое»! – Чимин сидит на полу возле моего рабочего кресла, крепко обнимая мое колено обеими своими руками; я даже не смотрю на него, делаю очередной глоток прямо из горла своей бутылки – уже плевать. Плевать на то, что будет завтра… и на то, что утром я скорее всего буду подыхать от жуткого похмелья. - Юнги, я не знаю, как объяснить тебе, чего мне стоит возвращаться к тебе каждый раз! Мне так стыдно! Мне больше, чем просто стыдно! Я так сильно жалею…       - Так может, не стоит тогда изначально уходить, чтобы и возвращаться не пришлось? – Произношу я быстро на одном сдавленном выдохе, морщась и отставляя бутылку подальше.       - Юнги, ты же знаешь правду… Ты же знаешь, что все совсем не так. Не так, как с тобой. И никогда не будет… ни с кем… так…       - Так может, - я резко подаюсь в его сторону, от чего Чимин замолкает, удивленно – и испуганно – глядя на меня во все глаза, я хватаю его за щеки обеими своими ладонями, и вплотную приближаюсь к его лицу: - так может, ты прекратишь уже, а? Может, самое время успокоить свою жопу и понять наконец, что тебе больше не нужно искать на эту самую жопу приключений, а? Раз я тебе так нужен? И раз я тебе так дорог?       - Юнги… фу… ты так много выпил…       - Что, не нравится? – Я нарочно выдыхаю слова ему прямо в лицо, я знаю, что он не любит, когда от меня несет алкоголем. Тем более, таким крепким. – Мне тоже много что… не нравится. Но я же терплю.       У него такие блестящие и темные глаза. И такая гладкая, мягкая кожа. У него такие красивые, округлые губы… розовые, с красноватыми следами от собственных укусов – он так нервничает, и так боится, что я впрямь прогоню его, брошу его, что искусал себе уже все губы. Бедняжка…       Я закрываю глаза и крепко прижимаюсь к нему губами; он плотно сжимает свои, ему противно, наверное, но меня это таким странным образом заводит. Я не отстану, пока он не поцелует меня в ответ; он знает, и потому, вцепившись в мои руки на его щеках, через силу заставляет себя приоткрыть рот. Это напоминает мне наши первые разы… Наш дебют.       Это напоминает мне мое давнее чувство вины. И это меня бесит.       - Слабак поганый.       Я отталкиваю его от себя и выпрямляюсь, продолжая сидеть в кресле.       - С другими еще и не такое вытворяешь, да. А тут вдруг… Ты - блядь. Самая настоящая блядь… Причем еще и бесплатная. Денег ведь ты еще не берешь, насколько я в курсе? Или я чего-то о тебе не знаю? – Я громко рассмеялся, не в силах сдержаться.       Он отводит взгляд, наверняка тоже хочет ответить колкостью, но знает, что не имеет права. Знает, что я – прав.       И это – его чувство вины.       - Юнги…       Ну вот, снова… Но с меня хватит. Кажется, с меня на этот раз хватит как никогда.       - Уходи. Вставай и уходи. Сейчас же.       Молчу еще какое-то время, пока он все так же преданно и испуганно глядит на меня снизу вверх, как будто не веря, или не понимая, что именно я имею ввиду; и я добавляю - проворачивая очередной нож, который воткнул в его сердце за весь сегодняшний вечер:       - Не хочу больше думать о том, сколько чужих хуёв ты облизывал, пока я сидел тут один, без тебя, и ждал, когда ты соизволишь ответить хоть на один из моих звонков.       ***       I’m the joker, I’m the Devil,       I’m a demon, I’m a rebel.       I’ve gone mad –       Don’t try to understand.       (Now I fight with dirty hands)       Я – джокер, я – Дьявол,       Я – демон, я – тот, кто осмелился восстать против тебя,       Я сошел с ума,       Не пытайся меня понять.       (Теперь я буду действовать грязно)       ***       …Я уже почти спал, - я так сильно устал, да и выпил гораздо больше, чем планировал, - я прилег на диван, все еще стараясь отвязаться от всхлипывающих оправданий Чимина где-то рядом со мной.       - Какого черта… ты не уходишь… убирайся…       - Юнги, пожалуйста, не говори так, ты же ведь на самом деле не хочешь, чтобы все закончилось… Ведь так? Не хочешь ведь?       - А ты сам как думаешь?       - Я? Я… я не знаю, я надеюсь, что нет. Ты ведь знаешь правду, ты ведь знаешь, что я…       Его голос замолчал; я открыл глаза, и увидел его лицо прямо перед собой, так близко, - столько раз я видел эти глаза перед собой в полутьме. Столько раз я гладил его щеку своими пальцами… Я так любил когда-то это лицо. Оттого так невыносимо тяжело смотреть на него теперь. Когда-то я почти боялся, что сломаю его, боялся, что весь он, весь Чимин, исчезнет, рассыплется в прах и пыль, как хрупкое и нежное крыло бабочки. Я так оберегал его… всегда…       Я столько раз уговаривал всех, кого только мог в управлении компании, не выгонять Чимина из BTS. Во времена дебюта. Хотя несколько раз ситуация и правда была серьезной, и опасной для него. Я знал, что он не переживет, если его выгонят, и я просил за него как только мог и кого только мог, придумывал аргументы, умолял дать ему шанс… Он не знает. Но я заботился о нем, и оберегал его изо всех сил, еще до того, как мы впервые переспали. Еще задолго до того, как между нами все это началось… Я так любил его - я так люблю его и сейчас…       …И так много чужих рук касались этого лица. Так много чужих стонов въелись в эту нежную кожу за все годы измен мне. Так много горячих чужих выдохов осели на ней, на этой коже, - щеках, скулах, губах, шее, плечах наверняка - что от ее сладости и нежности меня уже тошнит. Так многие «любили» его, и засматривались на это лицо. Так много ночей это лицо меня предавало. А потом возвращалось – и улыбалось, и все начиналось сначала, и все – снова, без конца…       - А ну-ка стоп, - я резко упираюсь ладонью в грудь Пак Чимина, уже тогда, когда он, наверняка успев решить что я сменил гнев на милость, прильнул к моей груди и стал припадать к моим расслабленным губам все трепетнее, навязчивее и смелее, - а ну-ка слазь с меня.       Я тут же сбросил его руку со своего плеча.       - Ч-что?       - Я говорю, сначала расскажешь мне, какой я у тебя по счету сегодня, а потом уже посмотрим… Если, конечно, сможешь сосчитать.       - Юнги, что за…       - «Что за»? Это я должен тебя спрашивать, «что за»! Что за одеколон у тебя на кофте? Это и не мой, и не твой! И что за синие следы у тебя на шее, которые я видел еще утром? Ммм? И что за наглость надо иметь, чтобы смотреть мне в глаза вот так вот, вот так вот невинно, испуганно, как будто ты такой бедненький и несчастный! Что за человеком надо быть, чтобы годами, годами мучать и изводить того, кто каждый божий день живет ожиданием тебя, бессердечная ты шлюхастая мразь! Как же я тебя ненавижу! Меня от тебя тошнит!       Он молчит. Но хотя бы все-таки отодвинулся, оставшись сидеть на полу рядом с диваном.       - Пошел вон, видеть тебя не могу.       …Он плачет. Самым натуральным образом плачет – не рыдает взахлеб, не хнычет наигранно, а именно искренне и отчаянно плачет, сидя на коленях на полу, и прижимая руки к своему лицу, как будто потерял вдруг что-то дорогое, особенное, что-то невозвратное, и знает теперь, что это «что-то» уже никогда не сможет вернуть. Как будто у него умер вдруг кто-то, кто был частью его самого.       Я не вижу его слез, я слышу только редкие и тихие всхлипы, и вижу, как мелко трясутся его плечи, - но я-то знаю, как здорово и замечательно его внутренняя тварь умеет врать. Поэтому не спешу ей верить.       - Давай-давай, поплачь. О дааа, ага, да, давай. Вот таааак, погромче, да… Как же меня заебали твои ебанутые, наигранные капризы!..       Он всхлипнул чуть громче, чем было до этого, - и после моих слов позволил себе слегка подвывать, тихонько скулить, однако я слышу, что его губы по-прежнему плотно сомкнуты.       - Что толку теперь уже реветь? Думаешь, я тебя пожалею? А раньше ты думать не пробовал? Думать раньше надо было, когда ты раздвигал ноги перед любым, кто попросит.       - Не… не надо… Прошу, - шепчет он.       …Я знаю, как он не любит вспоминать, кто он на самом деле. А еще я знаю, что, тем не менее, если учитывать только факты, то как минимум половина его секс-партнеров – это выдумка, преувеличенная сплетня, и что тех, с кем он изменял мне на самом деле, раза в три меньше, чем могло бы быть. Я знаю, что причиняю ему неимоверную душевную боль, обзывая его «блядью» - эти и все похожие выражения в свой адрес и заставили Чимина сбежать из интернета и социальных сетей когда-то давно. И говоря так сейчас, я бью по самому больному.       Ему больно, когда его считают шлюхастым извращенцем просто за внешний вид. Просто за то, как он улыбается, и как себя ведет иногда. А когда такие обвинения в его адрес себе позволяю я – это в разы больнее, чем те самые оскорбительные комментарии, которые превратились в самую настоящую травлю в какой-то момент…       …Но мне тоже больно. Я не знаю, кому и чему верить. А Чимин и правда спит с кем-то другим, тут все очевидно.       Я просто слишком много выпил сегодня. Это тоже очевидно.       ***       You can follow me down       Don’t be scared what you may found       Some say I’m different now -       I think I’ve lost my mind       There is evil inside,       Shadows haunt me at night       I try to win, but lose the fight       Don’t turn out the light…       Ты можешь проследовать за мной,       Не бойся, что можешь обнаружить в той тьме что-то не то.       Кто-то скажет, что я «стал другим», -       Но, думаю, я просто сошел с ума, вот и все.       Внутри меня сидит давняя злость,       Ее черные тени преследуют меня ночами,       Я пытаюсь победить их, но терплю поражение, проигрывая эту битву.       Только не выключай свет, прошу…       ***       …Когда я просыпаюсь на следующее утро, то моя голова раскалывается будто бы пополам, за окнами еще только светает, и свет с улицы – синевато-светлеющий, еще не солнце, но уже не огни фонарей, и не отсветы ночных неоновых вывесок. Я не знаю, сколько сейчас времени, и где мой телефон, и почему я сплю в такой неестественной и вообще неудобной позе, я почти не чувствую свой локоть и всю правую руку, а жесткий капюшон от толстовки больно давит на шею.       Я с трудом открываю один глаз – тот, что не вдавлен в диван вместе с половиной моего лица – и первое, что я вижу, это взлохмаченные и спутанные светлые волосы рядом, и милые маленькие пальцы, стиснувшие мою ладонь.       - Чимин-и?..       Он только недовольно хмурится, разворачиваясь вдруг на спину, - я вижу красную полосу от края ковра на его щеке, и какими-то странными пятнами припухшие круглые щеки, и смятую футболку – и мелкие мурашки на коже его рук и плеч, наверняка ему было холодно, если он провел здесь всю ночь…       А мягкая оверсайз толстовка, подложенная под мою голову и давящая шнурком от капюшона мне на шею – его, вовсе не моя.       Я медленно моргаю. Чимин все еще как будто бы спит – а я смотрю на него сверху вниз, не торопясь вставать; в воспоминаниях вчерашнего вечера всплывает мой собственный длинный монолог обо всем том, что я так долго держал в себе, что копил внутри и не позволял себе высказать все ни самому Чимину, ни кому-либо еще; вчера, кажется, высказал. И высказывал обстоятельно и долго.       Еще я вспомнил долгий и надоедливый высокий голос, зудящий где-то под ухом, - и мой собственный крик, требующий заткнуться; кажется, я не хотел слушать, кажется, я хотел просто уснуть… и забыть обо всем…       - Уходи, проваливай! Отъебись ты уже от меня! Ну, потрахались разок-другой – так чего ты теперь за мной бегаешь? Ищи себе нового любовничка, а мне хватит ебать мозги!       - Юнги, пожалуйста, давай успокоимся… Я не…       - Задницу свою успокой! Может, хватит уже скакать по чужим хуям?! Может, ты… наконец-то… ВЫБЕРЕШЬ КАКОЙ-ТО ОДИН?!       - Чимин.       Мне и хочется его разбудить, и страшно сделать это: не то что бы я жалею о том, что наговорил… но мне не хотелось бы начинать все сначала. Мы ведь все равно вчера ни к чему так и не пришли, наверное. Поэтому я стараюсь тихонько выбраться, почти бесшумно шагая в сторону выхода, - но, когда мне остается сделать всего пару шагов, Чимин хватает меня за край штанины.       - Юнги?.. ты уходишь?...       - Ну…       - Юнги, не уходи. Не уходи, пожалуйста. Я очень, я очень тебя прошу, я очень сильно тебя прошу!       - Не надо… Так громко…       - Юнги, только не начинай заново. Прошу, не надо.       Его голос звучит тихо, чуть-чуть хрипло, я бы даже сказал, что Чимин боится. Боится… что я начну что-то сначала?       - О чем ты? – Вздыхаю я, расслабляя плечи и поднимая лицо к потолку.       - Я… О том, что вчера…       - Давай потом.       - Потом?       - Да. Потом. Конкретно в эту минуту мне не до тебя, уж поверь. Мне надо выпить что-нибудь о головы…       - Я принес тебе. Еще вчера. – Я оборачиваюсь и правда вижу на журнальном столике у дивана, там, где еще совсем недавно покоилась моя голова, стакан с водой и пару каких-то белых таблеток, а также – остатки алкоголя в темно-коричневой стеклянной бутылке.       Я не знаю, что сказать; нерешительно возвращаюсь назад, чувствуя буквально кожей, как Чимин ослабил хватку, расслабленно выдохнув, и снова свернулся калачиком на полу у моих ног.       ***       I’m the joker, I’m the Devil,       I’m a demon, I’m a rebel.       I’ve gone mad –       Don’t try to understand.       (Now I fight with dirty hands)       Я – джокер, я – Дьявол,       Я – демон, я – тот, кто осмелился восстать против тебя,       Я сошел с ума,       Не пытайся меня понять.       (Теперь я буду играть грязно)       ***       - И что нам теперь делать...       Мы молчим с ним оба. Потому что мы оба не знаем, как быть. Друг с другом. После вчерашнего.       - Я же просил тебя уйти. Пока не поздно. – Я сжимаю в руках его еще теплую после сна серую толстовку, что служила мне подушкой еще сосем недавно. – Ты же видел, что я… ну… Ты мог бы уйти.       - Нет.       Его голос звучит так резко, так упрямо и так решительно; это его «нет» совсем не вяжется со слабостью и страхом, от которых он трясся всю эту долгую ночь.       - Я бы ни за что от тебя не ушел. – Чимин поднимает свой взгляд на меня: - Тебе и правда надо было высказаться. Я все понимаю. Зато тебе стало легче… В конце концов, ты прав, я ведь действительно…       - Заткнись и иди сюда. – Я смущенно и виновато опускаю лицо, протягивая свою руку к нему.       И он, не отвечая ничего, пододвигается ближе. Он приходит ко мне. Снова.       I’m the joker, I’m the devil,       I’m a demon, I’m a rebel       I’ve gone mad –       Don’t try to understand.       (Now I fight with dirty hands)       Я несу в себе ложь, я несу в себе зло,       Я – демон, я – повстанец, что готов дать тебе отпор.       Я окончательно сошел с ума,       Не пытайся меня понять.       (Теперь я буду действовать против всех правил)       - Прости, что я… вел себя так… - Мой подбородок упирается в его плечо, мне так стыдно, и так страшно, что я просто держу Чимина в своих руках, боясь даже поднять глаза. - Просто я...       - Нет, нет, ты прав… Ты во всем был прав… - Приговаривает он, успокаивая, поглаживая меня по спине. – Ты был прав. Тебе это было действительно нужно, Юнги. Я… я ведь действительно..       - Не надо. Не говори.       Ты – как крепкий алкоголь, которого слишком много; ты жжешь язык так, что любой другой давно отказался бы от тебя, бежал бы прочь, как от огня, - а я тебя пью, продолжаю неторопливо пить, даже не морщась, и смаковать боль, которую ты приносишь; а ведь ты куда крепче, чем даже водка, и пьянишь не хуже самого крепкого и дорогого виски.       Если поджечь этот вкус – то неминуем целый ядерный взрыв, и это как минимум. Он разнесет всю планету в клочья.       Меня, например, он в клочья давно разнес. И не оставил ни единого кусочка… ни от меня, ни от моей собственной планеты.