***
- Хочешь прогуляться? На свежем воздухе? - Да не… не знаю. - Идем, хватит сидеть здесь. Мы для чего приехали снимать In the Soop, чтобы снова сидел здесь, как и в городе? Я закатываю глаза, зная, что любые тирады моих слов все равно окажутся бесполезными, а Чимин уже тянет меня за собой; на улице холодно, я уверен, да и слишком много камер. Кому-то наверняка придется много поработать, чтобы вырезать каждый наш косяк сразу со всех записей… - Веди себя нормально только, - бурчу тихо, плетясь следом. - Знаю. Coming up for air - Coming up for air, air Coming up for air, - Coming up for air, air… Беру паузу, Выхожу ненадолго, Встаю и выбираюсь на улицу, Перевести дух, хочу выйти на свежий воздух***
- Здесь так тихо. - Да, но зато днем было совсем не тихо! Я смотрю на Чимина – а он смотрит на озеро; уже темное, почти нереальное, и кажется, что в этой холодной воде – все его, Чимина, мысли. Он выглядит таким спокойным на первый взгляд, расслабленным, - но я знаю его слишком хорошо. - Не думай об этом. Он поворачивается на меня, а я повторяю, подперев рукой подбородок: - Прекращай. Хватит думать о… - Понятия не имею, о чем ты, хаха! Улыбается так… красиво, так идеально. Эта улыбка – чистейшая бездушная ложь, на самом деле она у него другая, когда он действительно хочет улыбаться. Уж я-то знаю. Push me back in Silent in sin Fight in water want it, want it Basic instinct Толкни меня назад, В это молчание, в этот запрет. Борись вместе со мной с течением – Я хочу этого, я правда хочу, Это мой базовый инстинкт - Тяжело, наверное? - О чем ты? - Быть со мной, - Чимин, поведя плечами, смотрит неотрывно и прямо в мои глаза, уже много позже, когда стало совсем непроглядно темно снаружи и всё вокруг стихло. - Очень, - отвечаю я едва слышно; едва находя в себе силы взглянуть в ответ в чужие глаза. Чужие – но знаю я их лучше, чем свои собственные. Это как инстинкт. Знаю еще до того, как понял это знание. Склоняю перед ним голову каждый раз, как он мне встречается. Не в силах ему противиться. Не в силах сопротивляться. Спрашиваешь, трудно ли быть с тобой? – Очень.***
Tender we fall Quiet and alone Tired - and gone, just speechless Speechless Tiredandgone Нежность – то, как мы падаем. В тишине, совсем одни. Уставшие и исчезнувшие, так просто лишенные дара речи, Бессловесные. Уставшие, потерянные… - Я так сильно тебя люблю… - мурчит и трётся носом о мою щеку Чимин. Тиская мою шею и плечи. А я смотрю в потолок – и не знаю, как верить. Как верить тому, тем словам, которые раньше составляли целую жизнь для меня, а теперь совсем ничего не значат. Эти слова он мог говорить кому угодно. Эти слова он может сказать после меня кому угодно. Я неуверенно и почти неощутимо глажу подушечкой большого пальца изгиб его талии. И я – верю. Я верю всем его словам, будь то ложь или правда. Я верю и впредь готов верить. И это правда. Это – моя честность. Закрываю глаза, переворачиваясь набок, обнимаю Чимина крепче, прижимая к себе, - вдыхаю его запах с края соседней подушки немного резко и, все так же не открывая глаз, прижимаю его сердцебиение к своему в этой темноте. К своей груди. Это получается машинально, это получается… как будто инстинктивно. Вот настолько он ко мне близок. Вот на столько я ему верю. …Он, бросивший меня ради минутного увлечения кем-то другим, разбивший мне сердце. …Ему, самому главному лжецу в моей жизни; лжецу, переплюнувшему даже меня и мою собственную ложь, мое собственное вранье самому себе. Мы так и засыпаем, так и засыпаем с ним вместе. И я первый увижу рассвет через несколько часов, нехотя раскрыв прищуренные глаза. Мы так и засыпаем: он – счастлив, наверное, а я – оплачиваю это его счастье и этот его покой – эту его близость – саднящими швами ран, которые расходятся под его касаниями где-то в глубине молекул моей кожи, и я истекаю кровью – каждый раз, когда Чимин вдруг решит, что я ему, в общем-то, нужен… Каждый. Чертов. Раз. Каждый чертов раз верю и обнимаю его также.