Малоросска
12 января 2020 г. в 23:12
— Гадать не собираюсь… — Пушкин рассмеялся и выпустил облако дыма в темную прокуренную комнату, делая нахождение в ней еще более невыносимым.
— Все смеешься… Знаешь ведь, я не умею говорить о любви. — Гоголь встал и пошел к окну, вероятно, чтобы открыть, но загляделся на совсем плохо видные ландшафты.
— Не обижайся на меня, Коль. — Поэт тоже встал, все еще смеясь и не заботясь о судьбе сигары, оставленной, вроде как, в пепельнице, и подошел к другу, слагая руку ему на плечо. — И все-таки, кто же она?
Еще хоть раз бы Гоголь заговорил о любви. Он, конечно же, был человеком особым. Не то чтоб прям совсем, но скромности и замкнутости ему не занимать, оттого и долго ему давалось решение говорить с Пушкиным на тему любви, ведь смысл для Гоголя был глубже, чем хотелось бы, и он, сам того не совсем понимая, щупал почву под видом советов от опытного его учителя, старшего, правда, на десять лет — много то или мало никто покамест не знает.
— Милая и добрая девушка с пылким нравом… — Николай улыбнулся, словно его тянут за собой пленительные воспоминания, хотя истинная причина его мило-нелепого выражения лица — пушкинская рука на собственном худощавом плече.
— Как-то вы некрасноречивы, обычно влюбленность работает иначе.
— А у меня необычная влюбленность, вот и не работает. — Юноша хотел съязвить, но очень поспешно замолк и покрылся свекольным румянцем.
— Такая бывает?
— Полагаю, что да.
— Я в корне с вами не согласен. — Мужчина приблизился еще, буквально облокачиваясь на юношескую спину, и принялся смотреть через дружеское плечо, пытаясь понять, на что же уставились серые глазки, а заодно и улавливая вздох прямо возле уха. — Любовь — она одна, и питают ее все, только к разному. — Пушкин отстранился, не увидев за окном ничего примечательного. — Кто-то к родине, кто-то к женщине, кто-то к детям, а кто-то — ко всему сразу. Мы все любим, и нет в этом ничего особенного.
— А вы? Вы любите?
Александр Сергеевич шагнул было к излюбленному креслу, но тут же остановился и развернулся к говорящему.
— Люблю.
— И кого же? — Гоголь краснел, не имея мочи с этим совладать.
— Только после вас.
— Тогда по очереди.
— Интересная форма диалога, мне нравится. — Пушкин облокотился теперь уже на подоконник, чтобы оказаться перед бледным юношеским лицом.
— Моя — светская львица и любительница литературы.
— Неожиданно для вас, продолжайте же! — Пушкин по-змеиному смотрел на краснеющие щеки на белом лице и бегающие серые глаза, искавшие, за что бы зацепиться. Он знал, кто она, но продолжал издеваться, желая, чтобы Коля сказал это сам. — Моя вот — черноволосая малоросска из провинции. — Поэт смастерил сложное лицо, стараясь не смеяться.
— О, да вы про Олесеньку, не иначе! — Гоголь сказал это как-то грустно и улыбнулся, желая найти в глазах Александра согласие, и сдаться.
«Олесенька… Идиот.»
— Нет, мой друг, но я точно знаю, о ком толкуете вы. — Пушкин решил сдаться раньше, чем сам от себя ожидал, и приблизился к юноше еще ближе, чтобы практически шептать ему на ухо.
Внутри Гоголя все сжалось, и Пушкину это безмерно нравилось.
— У этой светской львицы кучерявые каштановые волосы, она пишет превосходные стихи, прекрасна собой и ни с кем не сравнима, любит карты и дорогое вино, — Пушкин наслаждался краснеющим Николаем все больше и больше — она идеально говорит по-французски и непозволительно умна. А еще она — мужчина, и стоит перед вами.
Гоголь был готов провалиться под землю.
— А черноволосая малоросска — вы, Николай Васильевич.