Неизлечимая не значит смертельная

      За окном мелькают однотипные многоэтажки. Дождь закончился, оставив после себя огромные лужи. Чуя бы не удивился, если бы кто-то попытался бы в них утопиться. Он и сам не прочь сгинуть, но не в этом безликом городе.       Он чувствовал холод. Хотя парень не мог вспомнить, когда ему последний раз было тепло. Пальцы уже начинали коченеть и, казалось, полностью потеряли какой-либо намек на то, что их владелец живой.       Чуя прикоснулся к запотевшему окну самыми кончиками пальцев и начал вырисовывается непонятные узоры, пустым взглядом смотря на дорогу. Спустя время машина остановилась.       Рыжий сразу вышел, хлопнув дверью и вдыхая запах мокрого асфальта и кирпича.       На улице было ужасно тихо. Ни ветра, ни людей, ни транспорта. Будто он находился в мертвом городе.       Накахара просто шел вперед, не зная куда и зачем. Каждый шаг давался с трудом, будто кто-то тянул его назад. Но не то, чтобы это сильно мешало.       С каждым пройденным метром серые краски становились ярче и ярче. Вот и дома перестали походить друг на друга, и витрины перестали создавать ощущение, что сошли с одного конвейера. Казалось, даже засветило солнце.       Смущало лишь одно: вокруг все так же не было ни души. Но это не мешало вдохнуть, наконец, полной грудью и улыбнуться. Стало так хорошо, будто оковы, которые стягивали его с рождения, исчезли, оставив после себя лишь противные воспоминания. Тишина. Не пугающая, нет. Успокаивающая.       Чуя лишь на мгновение поднял взгляд и увидел кого-то вдалеке.       Всего секунда и он уже бежит за незнакомцем. Рука сама тянется в его сторону.       Он выглядит нет как все остальные люди из воспоминаний Накахары. Он другой. Будто бы светлый, яркий.       Улыбка рвется сама собой и не хочется ее сдерживать. Пахнет уже не асфальтом, а свежей травой и цветами. Лужи отражают в себе солнце, пуская по окнам домов блики.       Вдруг стало неудержимо хорошо, тепло. Какое-то подобие счастья поселилось в сердце, будто давая ему еще один шанс на жизнь.       Хотелось всего и одновременно ничего. Все было неправильным и от этого становилось еще лучше.       Было. До того момента, пока рука не схватилась за чужой рукав. В этот же момент наваждение пропало, не оставив даже намека на то, что это было правдой.       Где-то вдалеке прозвучал гром.       Накахара подскочил на холодной постели, пытаясь отдышаться и нашарить рукой ручку и блокнот. Ему было жизненно важно сейчас же записать все то, что он испытал во сне.       Только расписав все в малейших подробностях, он решил посмотреть на обстановку вокруг.       Все та же белая комната, все тот же серый мир и, конечно, все тот же Дазай, читающий всю ту же книгу.       Чуя, если честно, был без понятия, что это за произведение, о чем оно, и почему его сосед так его любит. Не то, чтобы ему было не интересно. Просто, он как-то не думал спрашивать об этом.       — Ос-саму, ты когда-нибудь кого-нибудь любил? — вопрос вырвался сам, а голос предательски запнулся. Рыжий поджал ноги к груди и положил подбородок на колени.       Его визави сначала поднял слегка удивленный взгляд и только потом отложил книгу.       — С чего вдруг такой вопрос? — посидев в тишине где-то минуту и, поняв, что ответа ему не дождаться, он продолжил, — Нет, не любил. А ты?       Вопрос изначально казался бессмысленным, ведь, фактически, из-за любви они сюда и попали. Поэтому ответ шатена слегка удивил Накахару.       — Возможно, — повисла тишина. Она никогда не была неловкой, но и уютной ее нельзя назвать. Скорее, какой-то паузой, — А семья? У тебя же была семья?       — Да, — с неким пренебрежением бросил парень, после чего снова взял книгу, обозначая, что разговор окончен. Чуе это не понравилось.       — Мои мама и папа недавно умерли, — тихо пробормотал он, — Они были для меня светом в этом мире. Неужели, у тебя было не так?       Дазай так и не оторвал взгляд от книги, но, все же, заговорил:       — Свою мать я почти не помню, а отца и подавно. У меня был старший брат, с ним я и рос. Он сбежал в другую страну где-то два года назад. И его светом я уж точно не назову. Скорее, тьмой.       Снова, повисла тишина, разрываемая лишь шуршанием переворачивающихся страниц.       Чуя взглянул на блокнот. Он никогда ранее не испытывал подобных чувств.       — Почему ты сказал «возможно»?       — Что? Когда? Ты о чем?       — Когда я спросил, любил ли ты кого-нибудь, — Осаму не выглядел даже немного заинтересованным в ответе, но, все же, говорил.       — Ну… — рыжий не знал, как объяснить это так, чтоб это не звучало слишком глупо и, возможно, наивно, — Я не уверен, было ли это любовью.       Еще в школе, он до сих пор помнит, был парень, который был ярким пятном в серой толпе. Выделялся он, буквально, всем. От ярко-зеленых кроссовок, до янтарных глаз.       Накахара и знаком-то с ним, фактически, не был. За все три года, проведенные в старшей школе, они перекинулись максимум парой фраз. Поэтому, не было никаких оснований считать это чем-то большим, чем мимолётный интерес, если бы на одно но. Этот парень так плотно засел в голове, что до сих пор, даже спустя несколько лет, Чуя периодически видит его образ во снах. Такой четкий, что кажется, будто это и не сон вовсе — протяни руку и коснёшься темно-рыжих прядей.       Только, возвышенного чувства, как его обычно описывают в романах, не появлялось никогда. Ни разу не было всепоглощающего чувства счастья или, хотя бы, мимолётной улыбки при взгляде на этого человека.       — Если не уверен, значит, не было, — твердо произнес Дазай, будто не понаслышке это знал. Хотя, откуда бы?       Не такое, по сути, далёкое юношество, когда можно было без раздумий совершать глупости, закончилось слишком резко, чтоб быть к этому подготовленным.       Будучи маленьким ребенком, шатен любил обнимать брата. Нет, он и не думал прикрываться им, как щитом. Даже наоборот. Несмотря на разницу в возрасте, направленную не в его сторону, Осаму защищал брата, как единственного родного человека. Пусть, даже и не очень удачно. Но он любил получать этот слегка насмешливый взгляд фиолетовых глаз и лёгкое похлопывание по голове, словно это высшая награда в этом мире, благословение на счастливую жизнь.       Все разрушилось в один момент, когда Дазай не обнаружил даже записки от брата, который просто взял и оставил его одного.       Не то чтобы это был настолько ранний возраст, что одному не прожить, но это ни капли не оправдывало такого поступка.       Поменяло ли это характер Дазая? Не сказать чтоб прям кардинально. Скорее, дало некий опыт и знания. Шатен никогда даже не думал держать обиду на брата. Он просто предпочел его забыть, оставить позади.       Осмысляя ситуацию сейчас, он прекрасно понимал, что этого можно было ожидать. Но в те времена он был слишком ослеплён своей детской наивностью и преданностью, чтобы размышлять над этим.       Воспоминания не оставляли ран и не приносили отчаяния. Они не значили вообще ничего, будто с самого начала все должно было так произойти. Хотя, даже этот вариант никто не отрицал.