carol of the bells

Метрополитен-опера, Нью-Йорк 2019 Звон курантов. Ты слышишь их? Слышишь ли ты то, что слышу я? (Чем-то похоже на колокольчики.) — Тебе лучше поторопиться и побыстрее допивать, ангел, — растягивает Кроули, свесившись с перил балкона, — шоу вот-вот начнется. Азирафаэль поднимает бровь глядя на него, губы заняты фужером-флейтой с золотистым шампанским. Они оба дорого одеты. На Азирафаэле бежевый костюм, а на Кроули приталенный черный. Кроваво-красный платок заправлен в передний карман его пиджака. Руки, как всегда, запрятаны в карманы (туда, где они не найдут неприятностей). Он даже прибрал волосы, уложив их гелем в полуэлегантной манере. Его черные как ночь ботинки из змеиной кожи тонут в плотном красном ковре. Перед ними между двумя громоздкими лестницами-близнецами висит крупная люстра из серебра и хрусталя, ослепительно сверкая. Поднятый флют полностью осушен. — Дорогой, разве это когда-либо было проблемой? Кроули ухмыляется, приподнимая свою дьявольскую бровь вверх. — А разве не было того раза, когда дирижер мистическим образом застрял в уборной? Как раз на столько, сколько тебе понадобилось времени, чтобы вернуться на свое место? — Понятия не имею, о чем ты говоришь, — фыркает Азирафаэль. (Он улыбается. Такое не скрыть от Кроули. Он не упускает ни одной улыбки Азирафаэля.) Дверь сбоку уходит в тихий коридор, ведущий к ложам. Они продвигаются по нему, рассеянные огни театра пробиваются из ложи в ложу. Кроули смотрит на билеты и сравнивает их с выгравированными номерами на табличках у входа в ложи. Азирафаэль идет прямо за ним. Кроули знает насколько близко он, он чувствует смещение воздуха, каждый раз когда Азирафаэль наклоняется ближе к нему, и он ощущает скорость с которой они идут. Если я замедлюсь, ты врежешься в меня. Он научился медлить. Он научился следить за своей скоростью. Однажды, в припаркованной в Сохо машине, когда их лица были залиты оранжевым светом, его попросили притормозить. «Ты слишком быстр для меня, Кроули», — сказал тогда Азирафаэль, а руки Кроули крепче уцепили термос святой воды, данный ему ангелом. Но два существа, движущихся на разных скоростях, могут привести к парадоксу. Он не может двигаться слишком быстро. Иначе он отдалится, окажется потерянным и изолированным, без ангела рядом. Никого, кто бы услышал его. Но если я приторможу, замедлюсь, то ты можешь врезаться в меня. Встретишь меня и пойдешь в такт со мной. Пригласишь меня. Я бы знал, что ты хочешь меня рядом с тобой. Я бы не задавал вопросов. И если бы ты пошел ко мне навстречу, мне бы не пришлось размышлять о том, не простая ли это твоя доброта ко мне. (Не будь просто добрым ко мне. Не только добрым. Я буду медленнее, шагни ко мне. Прошу.) Поэтому Кроули двигается неуверенно, замедляя каждое движение. Заковывает свое сердце в лед, разбавляет свою кровь жидким азотом. Он старается не думать об этом, говорит своему сердцу угомониться, уснуть на время. (Он разбудит его, когда оно понадобится.) Но это никогда не работает. (Сердцу не прикажешь. Наверное, ужасно быть так сильно любимым кем-то, кому любовь незнакома.) В кармане его пиджака чёрная вельветовая коробочка. Она всегда там, неподвижна. Ждёт. Медлит. (Всегда, кроме того раза на дне рождения Мага. Карманы пиджака белого костюма обслуги были слишком малы, чтобы вместить в себя чёртову коробочку. Ему пришлось переместить ее в карман брюк. Кроули, конечно, был недоволен тем, как это выглядело, как это портило всю эстетику его внешнего вида, но с этим ничего было поделать.) — Нам сюда, — говорит Кроули, отдергивая шторку двадцать второй ложи. — О, спасибо, дорогой, — благодарит Азирафаэль, светящийся от предвкушения. Он садится на своё место и, приглашая, похлопывает соседнее место. Когда Кроули опускается в кресло, Азирафаэль протягивает свою широкую кисть и устраивает её на колене Кроули. — Вот видишь? Мы совсем не опоздали. — А тебе никаких «спасибо», — говорит ему Кроули. Его голос ослаб от удивления, все нервы в его теле фокусируются на ладони на его колене, на чуть заметной тяжести пяти пальцев. Дыши, просто дыши. Это просто рука. Просто его рука. Ты уже касался её раньше. Уже несколько раз. Но глаза Кроули широко распахнуты за линзами его очков, дыхание неровное. По сравнению с ним Азирафаэль теплее, он пускает огонь в его вены и артерии. Его прикосновения ощущаются так же, какова на вид та люстра. Сверкающе и ярко. Словно серебро и золото. Женщина, сидящая рядом, поворачивается к ним. — Вам и вашему мужу не нужна программка? Кроули смотрит на неё раскрыв рот. Азирафаэль протягивается, чтобы взять предложенную брошюру. — Это так мило с вашей стороны. Огромное спасибо. Слово «муж» звенит в его ушах. Оно отдаётся эхом в его черепе и замирает на языке. Пропадает в его горле, наполняет его изнутри. Кроули бросает взгляд на Азирафаэля, его кудри, как пух хлопчатника, а любопытно-курносый нос с серебристыми очками для чтения на нем погрузился в программку. Тени театра остаются на линиях его лица, и Кроули позволяет своим желтым глазам запомнить все это. Позволяет им запомнить этот момент с неземным восхищением. Не будь просто добрым по отношению ко мне. Не только добрым. (Скажи, что любишь меня. Догоняешь ли ты меня? Могу ли я пойти к тебе навстречу?) — Азирафаэль… — Тшшш, — шипит Азирафаэль, — вот-вот начнётся. На сцене поёт Фигаро и Альмавива влюблён. На его колене рука, тёплая и уверенная. Кроули делает глубокий вдох и опускает свою руку поверх его, сцепляя их пальцы в идеальный замок. Возможно, время почти настало. Я достаточно замедлился для тебя? Ты уже поравнялся со мной? Кроули выдыхает, его узкая грудная клетка опускается. Он вжимается в сиденье, подобно признанию. Его рука дребезжит, ладони вспотели. Азирафаэль сжимает его пальцы, согревая его. Чёрная вельветовая коробочка по прежнему в кармане его пиджака. Там, помимо секрета и припрятанной коробочки, ещё и небольшое сокровище. Кольцо. Оно сделано из серебра. И из золота тоже.