carol of the bells

Квартира над книжным магазином в Сохо, Лондон 2019 Поднимайся наверх. Возьми мою руку, иди на свет. Это книжный магазин в Сохо, ангел в его уж слишком редко используемой спальной комнате. Горы бумаг на небольшом столике, старомодный будильник. Комната больше похожа на красивую картинку спальни, чем на что-то действительно уютно-домашнее. Простыни всегда идеально ровные, одеяло всегда аккуратно сложено. Шторы из чистого муслина. Над кроватью в деревянной раме висит акварельный заяц Дюрера. Азирафаэль внимательно смотрит на картину, на тени и блики на мягкой шерсти, окраска от темного к светлому и от светлого к темному. На прижатые друг к другу лапки, готовые начать движение при малейшем звуке. Заяц очень нервное существо. (Азирафаэль опускает подбородок, стараясь расслышать нет ли какого шума внизу.) У кровати стоит сундук. Сундук надежд из сосны, отделанный кедром. Крупный замок из чёрного железа. (Этой ночью мы молимся за жизнь грядущую. Об этой мечте знает каждое дитя.) Азирафаэль делает вдох. (В магазине тишина, в комнате тоже. Не беспокойся, не паникуй. Никто не следит. Теперь нет. Теперь замок можно не запирать. Давай же, доставай ключ из кармана. Раскрой себя.) Он опускается возле сундука, его брюки на начисто вымытом полу. Сердце стучит за его рёбрами, отбивает минуты. Звучит часами. Кровь отдаёт шумом в уши. Следите за его широкими трясущимися руками, ворошащими книги и сложённые простыни. Они продвигаются мимо «Фанни Хилл» и мимо «Венеры в мехах». Опускаются дальше египетского хлопка и светло-голубой синелевой накидки. Расскажи мне все секреты, что ты хранишь. Покажи вещи, спрятанные в неприкосновенных ящиках. Скажи, что ты прячешь в своём сундуке, что ты бережёшь. (Пандора хранила Надежду.) Азирафаэль не закашливается, вдохнув пыли, не позволяет глазам слезиться от неё. Он сидит, опустившись на колени, сумерки отражаются в его бледных глазах и путаются в бумажных волосах. Вечерние тени оседают линиями на его лице. Года не имеют преимущества над бессмертными, столетия не истончают его кожу. Но у него есть возраст. Он существует вечность и просуществует еще столько же. За все это время он ни разу не признался в любви. Все верно, ангельская любовь безгранична. Однако, Азирафаэль всегда был немного неправильным ангелом. Он любит Кроули острым наконечником стрелы, своим сердцем. Я должен сказать ему. Я пообещал. Я признаюсь. Он ищет что-то в своем сундуке надежд. Азирафаэль — хранитель воспоминаний. Пастух безделушек. Его бережные руки на книгах, истории и литература спрятаны под его крыльями, он несёт свитки и рукописи из века в век. Его отпечатки пальцев на сотнях винных пробок, всегда запятнанных с одного конца. Он подносит одну из последних пробок к носу и вдыхает. Его окутывает запах танина, он погружается в воспоминания отрывков смеха. В воспоминания о демоне, подобном летней грозе в дизайнерских очках. Мрачный и любимый, разрушающий все, что ему было известно. Прошу. Прошу, позволь мне остаться под ливнем. Позволь мне протянуть к тебе лицо. Позволь мне намокнуть, промокнуть. Позволь мне быть беспорядком тебя. Я хочу, чтобы свет на моем лице был твоим. Самые сокровенные секреты хранятся на дне сундуков. На дне коробки хлопьев. Мы перевочиваем их, открываем с обратной стороны. Стремимся сначала достать лучшее. (Так мы думаем, но никогда не делаем. Не забывайте шагать, не забывайте о долгом пути. Сокровища — не всегда главное, иногда важно просто проделать путь.) На дне газета. На дне музыкальная шкатулка. — Мой дорогой, что это? — Спросил тогда Азирафаэль, удивленно глядя на Кроули. На дворе был тысяча восьмисотый год, он только открыл книжный магазин. Кроули уже взял в привычку приминать диван Азирафаэля и следить за тем, чтобы его вино не портилось. — Подарок, Рождество же? — Кроули приподнимает бровь над линзой очков, на его тонких губах кривая ухмылка. — Разве не так положено? — Но мы никогда… — затих Азирафаэль, хлопая ресницами. Воздушный шар в его грудной клетке. Он посмотрел на Кроули. На текстурные черные брюки на его длинных ногах, на ураган, разразившийся на диване. Волосы красные, как остролист, он внимательно смотрит на Азирафаэля своими глазами рассвета. — У меня нет ничего для тебя взамен. Прости, я не думал, что… — И не нужно, — тихо отвечает Кроули, — давай. Открывай, пока я не распался на пыль, — он передергивает плечами. Движение, подобное электрическому импульсу. Азирафаэль хмурит брови, сосредотачиваясь, винный вельвет в его венах. Спустя столько лет он все еще ощущает вес коробочки в красной бумаге на его руках. Азирафаэль не знал, что вес может не подразумевать ожидания. Никаких обременяющих условий. Никаких требований. Простой подарок. Он помедлил, но все же открыл подарок. Распаковал упаковочную бумагу, поблескивающую от света ламп. Азирафаэль держит ее на своих широких ладонях и спустя столько лет. Видите? Деревянная, размером с табакерку. Опустив свою угловатую руку на потертую крышку, он снова прислушался на случай, если кто-то бы поднимался по узкой лестнице. Тишина. Он нервно смеется над самим собой и смотрит на зайца. — Да, дружок, знаю. Уже столько месяцев прошло, а я все так же нелеп. Вздох. Он поднимает крышку. Слышите? Музыка. Мелодия, вызванная гребенкой и цилиндром, льется из маленькой шкатулки. Словно крошечный барабан и осторожные колокольчики. (Закрой глаза, Азирафаэль. Вспомни все.) — Музыкальная шкатулка, — сказал Азирафаэль, глядя на Кроули. На линзы с маленькими очками, которые он носил тогда, на черное пальто. Пуговицы сверкают на свету, ботинки цвета разлива нефти. — Ага. Просто увидел её. Подумал, что она может тебе понравиться. На случай, если ты не сможешь затащить меня слушать оркестр или вроде того, — Кроули заерзал на месте, странно взмахнул рукой, словно говоря: «Правда, это не важно. Умолкни. Не раздувай из мухи слона». — Надеюсь, такого не произойдет, — ответил ему Азирафаэль. — Все. Хватит. Где портвейн, про который ты говорил? Тот рубиновый? — Кроули выгнул шею, стараясь отыскать взглядом обещанную бутылку. Азирафаэлю хотелось поцеловать его тогда. Не в первый раз. (И не в последний.) Два века спустя сидя на коленях перед сосновым сундуком надежд, Азирафаэль позволяет шкатулке играть музыку. Он наизусть знает Канон Пахельбеля в ре мажоре. Он прикрывает глаза, слушает мелодию музыкальной шкатулки. Он запускал её уже сотни раз. Мелодия звучит и во сне Кроули. Она стояла открытой на столе Азирафаэля в ночь 1941, бокал скотча в его руке, кожаный саквояж книг, спасенных чудом. Она играла и когда он набирал в клетчатый термос воду из-под крана, благословлял её своими руками. Она играет и сейчас. Слушайте. Слушайте, как мелодия прерывает тишину. Колокольчики в тихих сердцах, не всегда предупреждающие об опасности. Некоторые звенят в наших легких, наших венах, наши радости в гармониях и мелодиях. Некоторые колокольчики — церковные колокола, которые взывают к молитвам. Некоторые колокольчики — колокольчики над дверьми, которые оповещают о чьем-то прибытии. А некоторые колокольчики звенят, чтобы привести нас домой. Этой ночью Азирафаэлю тепло. Он поднимает газету и позволяет шкатулке играть дальше. Давайте послушаем, послушаем эту песню (этой ночью, этой ночью, этой счастливой Рождественской ночью).