carol of the bells

Книжный магазин в Сохо, Лондон 2019 Канун Рождества. Вы думали, что все кончено? Вы все еще мне не доверяете? Елка украшена. Подарки упакованы. Сегодня миллионы идут в церковь. Кто-то ходит всегда, кто-то иногда. А Кроули никогда. Нет такой церкви, в которую он мог бы зайти. Его стопы покрываются волдырями, пятки чернеют и обугливаются. Двери захлопнули, а его вытолкали прочь и изгнали. Винный бокал в его длинных пальцах. Он смотрит на огоньки на елке. Частично тут, частично где-то еще. Где-то в прошлом. Где-то далеко. Благослови, Госпожа, изгнанников. — Хочешь открыть какой-нибудь подарок сегодня? — Спрашивает Азирафаэль, поднимая взгляд с пахнущей пылью книги в его руках. Может быть. А может и нет. Я не знаю. Все так запутанно, праздники застревают между его зубами. Он хочет все и сразу. Он не хочет, чтобы все начиналось. Не сейчас. Что, если тебе не понравятся мои подарки? Что, если это не то, что ты хотел? Я старался быть внимательным. Разве не очевидно? Составил список, проверил дважды. Что, если то, о чем ты говорил, на самом деле не то, чего ты хотел? Что, если я выбрал не тот цвет? Или если что-то с браком? (Что, если я тебя подвел?) — Как хочешь. Колокольчики на санях звенят. (Слышишь?) — Может быть что-то одно? Что-нибудь небольшое? — Азирафаэль подходит к елке и, присев рядом, тормошит упакованные коробки. Их не так много. Чем дольше ты живешь, тем меньшими кажутся подарки. Дело не в обещаниях, а в том, как ты их преподносишь. Под елкой коробка размером с книгу для Азирафаэля. («Бьюсь об заклад, ты и понятия не имеешь, что это», — азартно думает Кроули.) Тонкая упаковка с серебристой лентой для Кроули. Еще несколько других, завернутых в серебро и золото. Там и маленькая безымянная коробочка. Кроули глядит на елку со своего места на диване, его тело как разрушенный Колизей. Его руки аккуратно уложены так, чтобы выглядеть небрежными. Его спина напряжена. Его сердце сплошная какофония. Оно звучит как ксилофон, когда бьется об его ребра. — Можно и один. — Ты загадал желание? — Спрашивает Азирафаэль, и Кроули вспоминает тот момент в 1967. Тот же диван, та же обивка в шотландскую клетку. Те же самые треклятые лампы, кипы книг, которые никто не двигал. Ресница на его длинном пальце, порыв дыхания. Молчаливое желание. Надежда. Кроули убирает бокал вина. Он бледен, вся кровь метнулась к его груди. — Я так не могу. Азирафаэль замирает. — О чем ты? Кроули мечется по комнате, ворошит свои рыжие волосы-катастрофу. Он хотел, чтобы они выглядели красиво. (Бесполезно.) Он хотел остаться надежно упакованным, чтобы его отчаянный рот оставался закрытым. (Неудачно.) Он закусывает губу, делает вдох. Вздымает челюсть, словно готовясь к расстрелу. — Просто… — выдыхает Кроули. — Прости. Мне нужно протрезветь. Азирафаэль поднимается, его брови нахмурены. Странное рвение в его сверкающих глазах. — Не надо, Кроули. Не в этот раз. Скажи мне. Кроули закрывает глаза и откидывает голову назад. Слышишь ли Ты меня? Ты там наверху? Подари мне чудо. Рождественское чудо. Я могу остановить время, но не повернуть его вспять. Не могу вернуть все к тому, как было. Помоги мне перестать поскальзываться. Портить все. На дорогах снаружи даже нет льда. Здесь в проклятом книжном и подавно, но я все равно поскальзываюсь. Я же врежусь. Испоганю абсолютно все. Скажи мне, что Ты можешь все исправить. Я ничего не просил. Уже тысячи лет. Не у Тебя. (Не заставляй меня молить. Я ведь буду. Прошу.) Время не останавливается. Кроули слушает свое дыхание в чересчур теплой комнате. Слушает шум своего сердцебиения, слишком постоянного. Где-то снаружи, не имея к ним никакого отношения, звенят колокола полунощницы. — Азирафаэль, не надо. Азирафаэль подходит ближе, его челюсти сжаты. — Нет, я хочу знать. Потолок не дает ответов, лампы не помогают его молитвам. Кроули проклинает все в комнате и Всевышнюю тоже. — Хорошо, — сдается он, потирая лицо рукой. — Ты хочешь все разрушить? После всего? Конечно, почему бы и нет. Было здорово. — Кроули. — Слушай, мне правда не следует. Но ты попросил. Просто держи в голове… Что я пьяный. И уставший. Прошло уже шесть тысяч лет, ангел. Я не могу… Не могу больше. Просто помни об этом. Прошло слишком много времени. — Он сглатывает ком в горле, смотрит в окно. На улице ночь, темная и полная обещаний. Идет снег и звенят колокола, зовущие пастухов и сбившихся с пути домой. Для всех без исключения. (Даже для него.) Азирафаэль молчит. Вес его взгляда невозможно велик. — Никто не сказал мне, что я встречу тебя там. Я знал, что встречу ангела, но, просто, ты не такой. Не такой, как они все. Я никогда не встречал кого-то, как ты. Ни до Эдема, ни после. И ты был рядом все это время. И это треклятое вино, я просто… — слова Кроули обрываются, они были закупорены много столетий. Пробку вскрыли, позволили им вылиться. Его многострадальные руки в его многострадальных волосах, они суетятся на его пересохшем горле. Он неугомонно шагает взад и вперед по половицам. — Мой родной. — Я полюбил тебя, как только увидел. Может это невозможно, не для многих остальных. Но не для меня. Я увидел тебя, и во рту пересохло, мне хотелось взять тебя за руку. Мне хотелось быть рядом с тобой. Вся моя жизнь — попытка понять, как долго я смогу быть рядом, пока я не отдалю тебя от себя. Ты можешь делать со мной что хочешь, ты ведь понимаешь это? Мне все равно, до тех пор, пока ты рядом. Ты совершенен, ангел. Такой, какой ты есть. И ты смотришь на меня так, будто во мне есть что-то хорошее. Иногда эта надежда убивает меня. Ты ангел. Ангел. Не думай, что я этого не помню. Я не был достаточно хорошим. Я недостаточно хорош для тебя. Мне нечего дать тебе и, вообще, наверное все это чересчур. Да, я знаю, ты будешь вежлив со мной сегодня, потом я увижу тебя через несколько дней. Потом через несколько недель. Несколько месяцев. Я знаю, что так будет. Не думай, что я не размышлял об этом каждый день моей проклятой жизни… — Кроули. — И просто. Ты был со мной с самого начала и мне больше ничего не нужно. Я не знаю, как перестать думать об этом, правда, но я попытаюсь. Я обещаю, что попытаюсь. Я не хотел, чтобы ты знал. Ничего из этого. Я просто… Просто хочу быть рядом с тобой в конце. В любом конце, который предначертан тебе и мне. Ради тебя стоит жить. Я не знал, что значит «жить» до тебя, ангел. И мне жаль… Мне так жаль… — Кроули, — настаивает Азирафаэль, он где-то рядом с его локтем. Кроули в ночи. В темноте. Услышьте звон колокольчиков повозки, предупреждающий о неизбежном столкновении. Я приближаюсь, я уже совсем рядом. Осторожно. Подумай о последствиях. Уходи с дороги, я не удержу поводья. Я старался. Я честно старался. Его острые зубы вонзаются в губу, воздух режет легкие. Кроули снова делает вдох. — Тебе не нужно быть вежливым со мной. Я просто пойду… (Ты мне не веришь? Ты не слушал?) Услышь эти колокола, как они звенят в ночи. Он резонируют от асфальта и снега, тянут за струны наших сердец. За наши воспоминания. Снова колокола, и никаких слов не нужно. Они звенят для тебя и меня, для тех нас, скрывающихся под вином и за дизайнерскими пиджаками. Под галстуками-бабочками, не одобряющими ухмылками и под именами, на которые мы отзываемся изо дня в день. Они предупреждают об опасности, но и не только. Колокольчики могут звать нас домой во тьме. Могут звать нас для служения в самую длинную ночь года. Колокола звенят, и идет снег. Теперь дни будут становиться длиннее. Когда-то станет тепло. Когда-то мечты станут реальностью. Что ты загадал? Расскажи мне в эту ночь, в канун Рождества. Кроули резко поворачивается, чтобы посмотреть на Азирафаэля, его дыхание рассыпается по полу. — Родной мой, — шепчет Азирафаэль, глаза распахнуты невероятно широко (в них ни намека на страх), — умолкни. Никакой омелы. Не тут. Азирафаэль преодолевает то несчастное расстояние между ними и целует Кроули. Его крепкие руки обвивают хрупкую шею Кроули, как бальзам на его галопирующее сердце. Губы на его губах, обещающие быть рядом во всех началах и всех концах. Азирафаэль притягивает его ближе к себе в этом неожиданном поцелуе. В чересчур родном тепле. Глаза Кроули закрыты. Его руки невыносимо блуждают по спине Азирафаэля, по его животу и чересчур родным рукам. В канун Рождества ночь темна и длинна. Звезды освещают путь, колокольчики зазывают спеть с ними. В разуме Кроули эхо отголосков Милтона, из Ада ведущее к свету длинным и сложным путем. На мгновенье это не книжный магазин. На мгновенье это стена Эдемского сада. На мгновенье здесь начинается дождь. На мгновенье мир обращен вспять, и это снова начало. Кроули в начале, делает то, что следовало сделать еще шесть тысяч лет назад (так давно), целует ангела со всем своим постным сердцем. Они целуются, они тень в освещенном золотом окне, они очередная история любви на улице Лондона. Машины проезжают через посеревший снег. Кто-то смеется. Кто-то наливает вино. Дети забираются в кровати, слушают шаги и топот копыт. Звезды ярко сияют в ночи. Слушай, слушай колокольчики, их сладкий серебристый звон. Для тебя и меня. Для ангелов и изгнанников. Они звенят одинаково в близкой и святой ночи. Поцелуй, наверстывающий шесть тысяч лет. (Но это не нас. Не для наших глаз. Оставим их наедине. Хотя бы в эту ночь, в эту самую ночь. В эту счастливую рождественскую ночь.) Счастливого Рождества всем. И всем сладкой ночи.