По ту сторону истории

Две недели спустя. За три дня до прибытия Кёсем Султан во дворце паши началась усиленная подготовка. Мне прям вспомнились те дни, когда я работала по несколько суток, а после без сил доползала к кровати. Мне поручили приносить напитки, пока Кёсем Султан проверяла, как обучили Санавбер. Когда я наконец увидела госпожу, то была поражена её внешностью. Если я не ошибаюсь, ей уже сорок три, но Султанша выглядит на тридцать или, скажем, не более тридцати двух. Большие светлые глаза выглядели немного уставшими, однако это не делало их менее красивыми. Прямой нос и немного пухлые губы также добавляли своего очарования. Наверное, единственным признаком уже не малого возраста была продолговатая морщинка на лбу. Черные, как смоль, волосы без единой седины были убраны в высокую прическу, которую украшала большая золотая корона с рубинами. В тон камням на ней было надето красное платье. Этой женщине даже не нужно было представляться: весь её образ вместе с горделивой осанкой кричал о могуществе брюнетки. Я стояла позади, почти в тени, как и все слуги. Санавбер уже успела спеть, сыграть на арфе и теперь танцевала восточный танец. Все-таки все её тренировки не прошли даром. Девушка двигалась безупречно, не припомню, чтобы мне доводилось видеть более красивый танец. Неожиданно Кёсем подняла руку, и музыканты вмиг прекратили играть, Санавбер резко остановилась, растерянно смотря на госпожу. Было видно, что шатенка начала волноваться. — Вам что-то не понравилось? — аккуратно спросил Абаза-паша. — Нет, девушка прекрасна, я довольна. Что по языкам? — без тени интереса спросила женщина. — Знает в совершенстве турецкий, итальянский и греческий. Санавбер говорила, что родилась в Италии, следовательно, греческому её обучили в угоду Кёсем, так как это её родной язык. — Госпожа, я вижу, что Вы чем-то огорчены. Если Вы считаете, что рабыня не готова, то прошу дать мне ещё времени, я сделаю её ещё более совершенной. — Нет, она мне нравится, я забираю её во дворец. После того, как сожгли мою сокровищницу, головные боли участились, вот и сейчас мучаюсь. В этот момент спокойствию Мехмеда стоит отдать должное: ни один мускул на его лице не выдал мужчину. — Кара, — неожиданное произношение моего имени заставило меня вздрогнуть. Опустив голову, я быстро подошла к паше. — У этой девушки золотые руки, снимающие боль; возможно, Вы позволите, чтобы она облегчила Ваши мучения. Подозрительно пробежавшись по мне взглядом, Кёсем кивнула. Я, конечно, все понимаю, но прежде чем советовать меня Султанше, может быть, спросили бы моего мнения? Я-то массировала паше спину после тренировки, но крепатура и мигрень вещи немного разные. Я ходила на курсы массажа, чтобы научиться облегчать боли мамы. Она много работала, и у неё постоянно болели то спина, то ноги. Но чаще всего она жаловалась на боли в голове. — Вы разрешите мне снять с Вас корону? — женщина ещё раз коротко кивнула. Корона оказалась очень тяжёлой, разумеется, что после такого будет болеть голова. Максимально аккуратно я зарылась пальцами в волосы, удивительно, как ещё руки не трясутся. Музыканты и Санавбер покинули большой зал. Теперь, кроме нас с Мехмедом, здесь остались только две служанки госпожи. Не знаю, сколько я так простояла, но спина начала немного болеть. Поправив прическу, я сделала шаг назад, ожидая, не бросят ли меня в очередной раз в темницу. — У неё и правда золотые руки, — с лёгкой улыбкой сказала брюнетка, открывая глаза. — Я хочу забрать её в гарем. Я резко повернула голову к Мехмеду. Всего на секунду на всегда спокойном лице появилось сразу несколько эмоций. Я не смогла толком их распознать, но в том, что все они были отрицательными, точно уверена. — Госпожа, на коже этой девушки есть шрамы, к тому же у неё слабое здоровье, — а вот это уже полная чушь. Несмотря на болезненную бледность, со здоровьем у меня серьёзных проблем никогда не было. — Также она неуклюжа. Подумаешь, один раз разбила какую-то вазу и что теперь? Крест на всю жизнь? В любой другой ситуации я бы возмущалась, но сейчас самым правильным было стоять с закрытым ртом. — Мехмед, я впервые слышу, что бы ты так быстро говорил, — темноволосая многозначительно приподняла бровь. — Разумеется, эта девушка совершенно не подходит на роль наложницы. Поэтому я хочу сделать её калфой, чтобы служила возле меня. Или же у тебя есть причины для отказа? В ответ Мехмед растянул губы в улыбке, однако глаза оставались холодными. — Что Вы, я буду безмерно счастлив, что вместо одного подарка, смогу сделать два. Просто я заволновался, что Вы решили отправить столь недостойную рабыню к нашему Повелителю. Его речь была безупречной, на лице не было ни единой лишней эмоции, но вот на небольшой отрезок времени правая рука сжалась в кулак. Все это указывало на то, что мужчина в данный момент максимально контролирует свои эмоции. Следовательно: он врёт. Наверное, если бы психологию я изучала на нем, то запоминать материал было бы в разы проще. — Отлично, тогда приготовь их. А я прогуляюсь в саду, хочу подышать свежим воздухом. Не успела женщина подняться, как все моментально склонили головы. Меня к этому готовили, но происходящие все равно было непривычным. *** Собираться — это громко сказано. Все мои вещи идеально бы поместились в небольшой портфель. От него бы я сейчас не отказалась. Дверь резко открылась, и на пороге появился Мехмед. — Я готова. — Вижу. Я дал слово, что не буду тебя продавать… — Поэтому ты меня подарил, — перебила я мужчину. — По правде говоря, слово не нарушено. — Это Кёсем Султан, ей никто не может отказать. — Знаю, — обречённо сказала я, опустив голову. — Было видно, что ты не хотел меня отдавать, спасибо за это, — он раздражённо отвел взгляд. И дело здесь даже не во мне, просто такие как он обязаны все контролировать, а, следовательно, чувствуют себя неуютно в ситуации, когда от них ничего не зависит. — Правда, спасибо, — я положила руку ему на щеку, отчего Абаза-паша странно на неё покосился. Я никак не могу привыкнуть к этой эпохе и тому, как здесь должны вести себя женщины. — Из всех хозяев, — я с отвращением выплюнула это слово, — ты самый лучший, ты вообще был единственным человеком, который ко мне действительно хорошо относился. — Гарем — это опасное место, — я отдернула руку и начала медленно наматывать круги по комнате. — Попытаешься привлечь внимание Повелителя — и от тебя избавятся очень быстро… — Я не хочу быть наложницей! — раздражённо воскликнула я, поняв, куда он клонит; неужели я создаю видимость именно такого человека? — Это хорошо, я просто должен был предупредить. Твоей главной задачей там будет помогать Санавбер. Я кивнула, все-таки и сама хотела ей как-то помочь. Меня сделают калфой, то есть, если не буду ввязываться в гаремные интриги, смогу выжить. У девушки же путь или наверх, или в Босфор. — И ещё вот это, — он протянул мне небольшой свиток. — Его нужно передать лично Султану в руки и ни при каких обстоятельствах не открывай — это государственная тайна. Пару секунд я простояла с открытым ртом, не ожидая такого приказа, но затем быстро взяла себя в руки. — Мехмед, посмотри на меня внимательно, — я развела руки в сторону. — Где я, а где Султан? Как я, по-твоему, это сделаю? — Придумаешь, — его спокойствие раздражает меня ещё больше. — Раз ты мой человек, то должна придумать. Надеюсь, мои прищуренные глаза будут более чем красноречивым доказательством того, как сильно я хочу его убить. *** Мы ехали в карете с Кёсем Султан, и женщина почти не сводила с нас изучающего взгляда. Больше внимания доставалось Санавбер, что меня несказанно радовало. По правде говоря, в этой карете было неуютно, хотелось как можно скорее выбежать; ещё никогда я так сильно не чувствовала себя запертой в клетке. Поэтому, когда показался дворец, я облегчённо вздохнула. Мы проезжали мимо фонтана, что находился у главных ворот. Мраморный, с красивой лепкой и сложно ведь поверить, что его название — фонтан Палача. А все потому, что после казни очередного провинившегося, в нем мыли руки и оружие палачи. Вокруг фонтана были разложены красные камни, и, если я не ошибаюсь, это на них ставили отрубленные головы тех же провинившихся. Он более чем красноречиво показывал суть этого дворца: прекрасное творение с кровавой историей, от которой стынет кровь в жилах. И теперь я здесь.