Огонь и Лёд

Юноша ощущает себя неуютно и крайне растеряно. Ни с того ни с сего вдруг супруг отправляет его в их общую спальню, не предупредив, не подготовив, причём до этого не впуская не то что в свою постель — в свою комнату! И Тэхён должен раздеться. Для чего? Ответ очевидный, но вариантов того, что может произойти просто уйма, и все они давят по самому больному, один сильнее другого, что омега готов прямо сейчас, в чём есть, выбежать из комнаты и запереться у себя, забаррикадировать дверь и плакать, сжавшись комочком под одеялом на своей кровати. А всё почему? Страх перед неизведанным? Ответственность? Стыд и смущение? Всё выше перечисленное. Сама атмосфера спальни Тэхёну не по душе. Высокая, мягкая и упругая, поистине королевская кровать с тёмно-алым постельным бельём, над которой возвышается балдахин с молочно-белым тюлем и плотными багровыми занавесками, прекрасно способными скрыть от посторонних глаз весь тот разврат, который будет твориться за кулисами. От каменных стен веет холодом, шумит, завывая, за окном ветер. Зажженная по центру комнаты люстра создаёт уже привычный для глаз полумрак, от пламени свечей на стенах играет, подрагивая, настоящий театр теней, трещат дрова в камине, и только этот треск не позволяет Киму тонуть в тишине и море своих размышлений. Всё так же сомневаясь стоит ли, Тэхён подцепляет руками нижние края ночной сорочки и оттягивает вверх, вытаскивает голову и выворачивает одежду наизнанку, приводя в исходный вид и аккуратно складывая на прикроватной тумбе. Зеркало пока что пустующего туалетного столика показывает откровенно худощавого, но без преувеличений очень красивого на лицо юношу, по-утреннему растрёпанного и уютного. И невинного, самого что ни на есть. Он что, какая-нибудь непорочная дева из библейских легенд или красивых повестей? Да, девственник в чистом виде, но мечтать о сладострастных утехах — мечтал, и сейчас на себя примеряет образ настоящего распутника, коих он уже встречал, курящих недалеко от чёрного входа дворца в особенное крыло, целиком принадлежащее Сокджину и его ночным бабочкам и мотылькам. Место это Ким старается обходить стороной, потому что запретно, непривычно и неизведанно. Что радует: настолько известно, супруг его, Тэхёна, в заведение брата забредал не ради качественных услуг, а только чтобы испить крови, давно уже не девственной, но свежей и определённо более лакомой благодаря особой, общей диете, обязательной для всех «услужливых». Тэхён вытягивается поперёк кровати, худой, совершенно обнажённый и похотливый. Время открывать в себе новые границы и познавать непознанное. Юноша усаживается на коленях по центру кровати, выпячивая задницу и томно глядя в зеркало на самого себя. Таким при Юнги он не будет, нет. Раскованность — порок его сугубо личный, настолько, что при собственном альфе он таким быть точно не сможет, не унесёт это за пределы самого себя. Всё то же воспитание, сдержанность, и, что уж скрывать, неуверенность. «Не будь жалким, покажи ему, на что ты способен, принеси удовольствие вам обоим» «Была не была и будь что будет» Омега обильно смачивает слюной пальцы, старательно обсасывая их, даже усмехаясь — они имеют вкус мёда после ужина, где, видимо, юноша и умудрился запачкать их, но оттого пошлое действие кажется ещё более соблазнительным. Когда блестящим от слюны указательным пальцем Тэхён находит заветную дырочку, которая сегодня изрядно помучается, и вводит одну фалангу внутрь, возникает чувство… это не боль, но крайняя степень дискомфорта, поэтому приходится успокаивать себя самому, чтобы не начать паниковать от страха болезненных ощущений: — Тэхён-а, расслабься, малыш, — шёпотом на грани слышимости, чтобы чуть громче мыслей. — Да, да, вот так. Подготовь себя для него, он не возьмёт тебя узким. Второй палец на две фаланги, и вот тут становится не только особо неприятно, но и действительно больно. — Потерпи, ты не пожалеешь. — с приглушённым шипением. — Десерт в начале обеда не подают никогда. И приятнее становится. После долгих минут добровольного истязания, медленного проникновения, становится. И вот момент, когда средний палец натыкается на что-то, отчего всё тело проводит сквозь себя электрический заряд. Хочется снова, глубже и ещё развязнее, чтобы самого себя трахать без устали и не испытывать смятения перед чужой парой глаз. На этот раз комок нервов цепляется ненамеренно, но ещё более потрясающе, так что там кажется совсем пусто, будто и нет своих же трёх пальцев. Нужен кто-то, без разницы, омежья сущность распаясалась, жаждет жара внутри, толчков до упора, ждёт своего подчинителя. А подчинитель застыл перед дверью, слушает самые настоящие, ненаигранные сладостные стоны и хочет только сорвать этот чёртов кусок дерева с петель и забрать то, что принадлежит… брату. — Выглядишь чёртовски похожим на блядей Джина, — усмехается без намерений обидеть, опираясь плечом о косяк двери. Чонгук знает, что сейчас его вид безусловно омегу напугает, но это повод пропускать такое редкостное, на вес золота зрелище? Предсказуемо, что от чужого голоса за спиной омега обомлел, в сотую долю секунды ещё даже не начав стыдиться и только воображая, как будет сгорать от смущения каждый раз на протяжение всей жизни, смотря в глаза Чонгуку. Только это полбеды. Обернувшись на вампира, Тэхён и вовсе грохнулся на пол в проём между выходом на балкон и кроватью, тем самым едва ли не до слёз насмешив Чона, глаза которого были… совершенно чёрными, будто зрачки поглотили и радужку и белок, и отнюдь, такое могло выглядеть мило лишь на мордочках детёнышей животных, но никак не на человеческом лице. Будто две вставленные на место глаз перламутровые чёрные жемчужины. Звучит красиво, но Тэхёну, уже прочитавшему половину выгравюрованной на устах молитвы, не до сравнений. Глаза — зеркало души, тогда почему у Чонгука они непроглядно-чёрные? — Я знаю, о чём ты думаешь, но демон моим телом не овладел. Просто когда решаешь поласкать себя, неплохо бы дверь закрывать. Принц наконец размыкает глаза, перед собой видя протянутую руку, но не решается протянуть свою в ответ и наконец подняться с пола, оказывая более пристойное приветствие, чем показ своего разгорячённого, распластанного на полу тела. Тэхён самостоятельно вскарабкивается с пола на постель, отряхивается, но так и не решается свестись взглядами с бездонными мрачными омутами напротив. — Что с твоими глазами? — улыбка у Чонгука тёплая, успокаивающая, и не ничуть не походит на оскал. Тэхён не чувствует, как вампир старательно скрывает высвобожденного похотливым принцем от долгого сна кровожадного зверя. — Возбуждение. Красиво, да? — подмигивает он, вводя перепуганного, покрытого мурашками от холодного ветра, проникающего сквозь развевающиеся тонкими парусами занавески, и без всего этого смущённого омегу в краску. — Не особо-то, — Ким выдавливает из себя нервную улыбку, сам того не замечая, отодвигаясь от присевшего на край кровати вампира. Не сказать, что Чонгука это забавляет — он всё-таки не на цирковое представление смотреть пришёл и знает, что Тэхён его боится. — Где Юнги? — в голосе принца проскальзывает недовольство. — Он сказал мне прийти в нашу спальню и раздеться. — Брат сказал мне переспать с тобой, — пожимает плечами Чон и, скинув сапоги на пол со звоном пряжек, залезает на кровать к омеге. Стыд ли проснулся в Киме, неизвестно, но когда Чон достаточно неожиданно потянулся к коленям Тэхёна, чтобы развести их, оборотень отпрянул к спинке кровати и зарылся нижней частью тела под одеяло, вызвав улыбку у вампира. — Я не соглашался делить с тобой постель. Мне не важно мнение Юнги на этот счёт, я не собираюсь делить постель с другими, — протестует Ким, ещё больше заматываясь в одеяло. Признаться честно, он бы и непротив удовлетворить зов тела столь нетрадиционным для супружеских пар способом, только совсем нет желания спустя дни и на протяжение всей последующей жизни выслушивать укоры совести, взывающей к раскаянию. — Тэхён, — выдыхает принц, сбавляя пыл, — Юнги боится причинить тебе вред, и лишь по этой причине отказывается от близости с тобой. Может звучать глупо, но это так, и меня он просил стать твоим любовником, потому что мне доверяет. А если он доверяет, а ты доверяешь ему, то почему бы не попробовать довериться мне? Такого количества слов, соединённых между собой смыслом, принц от Чонгука ещё не слышал. Да, Тэхён доверяет Юнги всем сердцем и душой, пусть причин к такому безоговорочному доверию и не так много. И Чонгук не из тех людей, которые не держат слово, об этом можно сказать, поговорив с ним лишь раз. Именно один из тех, кто, если и скажет правду, вступит в спор, то только полностью уверенный в своей правоте. А ещё Чонгук сексуален, этого нельзя не признать. Определённо из трёх королевских братьев с фигурой ему повезло больше всех: Юнги вышел прелестным лицом и умом, Сокджин одарён харизмой и способностью одними сладкими речами затащить в постель кого угодно. Чонгук же понемногу преуспел во всём: хриплый и взрослый, но на изумление певучий голос, молодое, юношеское лицо, большие живые глаза, густые чёрные волосы, едва ли не достающие кончиками до плеч, которым не меньше повезло с шириной. Сильные руки, атлетического сложения ноги, накачанные милями ежедневного бега и закалённые охотой, крепкие бёдра и, пусть Тэхён ещё не видел воочию, но уверен, внушительный пресс. Мечта любой девушки и любого омеги, разве не так? Зажмурив глаза, принц, не торопясь, выбирается из своего защитного одеяльного кокона и подползает к вампиру, лишь после этого приоткрывая один глаз. Волею судеб взгляд единственного глаза оборотня опускается ниже, пока не упирается в бугорок, выпукло торчащий из свободных штанов альфы. Ожидаемо, Тэхён тут же вновь крепко зажмуривает глаза, но разве такое действие улизнёт от пытливого взора вампирского принца? — Хочешь попробовать? Против не буду, — пришло время возбуждать не только себя, но и невольного партнёра. Чон шепчет томно, в самое ухо всё ещё «слепого» юноши, расчитывая на то, что отключается один орган восприятия — повышается чувствительность других. И да, оно работает. Тэхён заметно расслабляется и уже дозволяет себе не жмуриться, а просто сидеть с закрытыми глазами, явственнее воспринимая все слова альфы. Уже не сковываемый стеснительностью Кима, Чон помогает ему улечься на живот. Волнуется ли Тэхён? Ещё бы. Сегодня он впервые «игрался» с собой, но это было лишь для того, чтобы подготовить своё тело для Юнги, и растяжка совершенно не обещалась обернуться наслаждением. И один палец, и два без проблем проходят внутрь. Ким даже самостоятельно насаживается, стоя на четвереньках, выпрашивая зайти глубже. Чонгука останавливает только тьма на глубине собственных глаз — самое неконтролируемое состояние любого вампира, смесь голода и возбуждения. Укусить, даже не так, вгрызться в горло Тэхёна хочется безумно, а он, как на зло, так соблазнительно прогибается в спине и шее… но этого Юнги не простит точно. Мечен одним — им будешь мечен вечно. Таков непреложный закон вампиров. — Ч…Чон… гук… — на подкорке разливается, оставляет свой несмываемый след этот тягучий и страстный голос, приглушённый и бесстыжий. Кто бы мог подумать, что хрупкий и стеснительный принц Золотого королевства, прибывший на эти земли уже неразрывно связанный с будущим королём, спустя всего лишь несколько дней будет без зазрения совести прогибаться под младшим братом принца, который, по всем законам жанра, и смотреть не смеет в сторону неприкосновенной персоны. Неприкосновенной, но лишь для самого будущего короля, чьи мнимые прутья клетки не дозволяют переступать созданный самим собою порог. — Я ещё в одежде, дорогуша, — с ехидной улыбкой Чон наспех расстёгивает пуговицы рубашки, и уже через несколько секунд белая ткань валится на кровать рядом. Тэхён сам совершает первый шаг и, к разочарованию для себя, слезает с пальцев любовника и дожидается, пока тот освободит нижнюю часть своего прекрасного тела от штанов, однако делать этого вампир и не намеревается, зато в одно достаточно жесткое движение сменяет позу обнажённого Кима на мятом одеяле так, что тот ударяется головой о твёрдую спинку кровати. Чонгук, почтенно это проигнорировав, опускается к бедру оборотня, бледному и особенно аппетитному не столько в плане соблазнительности тела, сколько в плане еды для вечно голодного вампира. Прямо здесь, под тонкой кожей внутренней стороны бедра, пролегает артерия притягательнее шейной, менее доступная и оттого ещё более сладкая, как запретный плод райского сада. Неладные мысли начинают зарождаться в голове Тэхёна, лишь когда Чонгук заходит за невидимую, но зато чётко ощущаемую самим оборотнем черту. На нежной коже бедра вскоре ощущаются пощипывания от неглубоких и даже не кровоточащих укусов младшего принца. Чонгук, честно, старается держать себя в руках, но с каждым новым покусыванием и поцелуем становится яснее осознание, почему Юнги так печётся о здоровье своего супруга и не позволяет приближаться к нему даже самому себе. Это не чрезмерная строгость к своей персоне или параноидальный страх за жизнь омеги, нет. Это полностью обоснованные опасения, потому что, чёрт возьми, Тэхёна не просто хочется, а хочется, как самый долгожданный десерт и самое бесценное сокровище. Хочется особенно по-собственнически, будто от принадлежности этого хрупкого юноши зависит твоя собственная жизнь. Его хочется забрать, спрятать от чужих глаз и сломать, чтобы никто больше не позарился, а потом и вовсе сделать его полностью своим, а как… об этом лучше не думать. А может ли повлиять на это неконтролируемое желание сам Тэхён? Нет, совершенно. В таком случае его крепко проросшее корнями в землю «я» перестаёт играть какую-либо роль и останется лишь подчиниться без права ослушаться. Тэхён — самая желанная кукла, самое дорогое сокровище, самый драгоценный сосуд с самой запретной кровью... Юнги боится сломать, боится присвоить и уничтожить… Чонгук тоже, но… — Ч-Чонгук, хват… А-а-ай! — вопль утихает в комнате, заглушенный ладонью вампира на губах жертвы. Жертвы, не иначе, потому что все инстинкты кричат оборотню, что это существо опасно, беги, беги, беги, беги, беги, беги…. И Тэхён пытается, яро пытается, давясь слезами, оттаскивая Чонгука за волосы от своего тела, отползая к краю кровати, пиная его ногами и руками, но безуспешно. Чон глубже вгрызается в кожу, не жалея молящего о прекращении юношу. Кровь пульсацией безостановочно льётся из рваной раны, из сильно повреждённой артерии и хаотично стекает вниз, скапливаясь в ложбинке ягодиц, и засыхает ещё на коже. От отросших ногтей на подушке остаются дыры, откуда видны перья, которыми набита ткань, но Тэхёну больше ничего не остаётся, кроме как истязать бельё и безмолвно упрашивать Бога о прощении и спасении. Его Бог сейчас сам готов рвать и метать, лишь бы остаться на месте и не поддаться острому желанию пойти и предотвратить то, что происходит этажом ниже. Все молитвы он слышит шёпотом в самое ухо, каждая упавшая на перину слеза впитывается в мёртвое сердце и оживляет его солёной, болезненной влагой. Пусть лучше он предотвратит ужасное или же собственноручно доведёт начатое до конца, нежели чем позволит чужому расправиться с его Тэхёном. Чонгук не отстраняется, даже когда дверь с яростным ударом захлопывается за его спиной. Вся комната, каждый её угол, в особенности кровать пропитаны запахом кровавой ванили. Юнги карает себя и свою проклятую сущность за желание присоединиться к брату и не оставить в несчастном, ослабевающем с каждым потерянным глотком багрового нектара теле ни капли жизни, чтобы Тэхён стал единым целым с кронпринцем на веки веков, чтобы вампир больше никогда не страдал страхом потерять его. Любые подобные мысли в миг без жалости и сожалений перечёркиваются одним порывом и кровавой надписью «Нельзя» Несмотря на значительное превосходство Чонгука в силе, Юнги без встречного сопротивления, жестко схватив за густые смольные волосы, с мясом отрывает как пиявку присосавшегося брата от раны. Лезвием по гниющей душе кронпринц вслушивается в последний стон боли Тэхёна, перед тем как Чонгук окончательно выпускает из зубов окровавленную плоть. Младший принц и не прирекается, когда его с силой прикладывают головой об пол и наступают на неё же. Заслужил. — Ещё одна подобная выходка, и я тебя собственноручно четвертую, — даже без злости, со страшно безэмоциональным презрением, но Чонгук знает, что брат не врёт и угрозу свою может привести в исполнение. Уже проходили, и повторить подобный эксперимент желания нет совсем. Жалостливый взгляд Тэхёна, заволочённый пеленой слёз, давит по живому который раз за день. Юноша и рад бы драматично потерять сознание от резкой потери крови, только организм борется и не желает сдаваться, усиленно перекачивая остатки жизни по венам. Руки и ноги дрожат, дрожал бы и голос, если бы оставались силы на слова. Да, Юнги понимает, что всё произошедшее — исключительно его вина, и будь он внимательнее, осторожнее и бережливее, то ни Тэхён, ни Чонгук бы не страдали. Нельзя было безоговорочно доверять брату, нельзя было оставлять Тэхёна без присмотра, нельзя было давать себе расслабиться и едва ли не допустить повторения прошлой ошибки. Нельзя, нельзя, нельзя, идиот. Заруби уже себе на носу. Времени на промедление и казнь самого себя нет — каждый миг на счету. Схватив первую попавшуюся ткань, отдалённо напоминающую бинт и оказавшуюся по итогу рубашкой Чонгука, вампир перематывает кровоточащую часть тела, перед этим немного протерев её от обильного количества алой жидкости. Рана не прекращает кровоточить, и понятно без вмешательства лекарей, что такое повреждение не даст Тэхёну полноценно жить ещё очень и очень долгое время. Чонгук, осознавая свою вину перед братом и Тэхёном, предпочитает не мозолить им глаза лишний раз своим присутствием и, осторожно поднявшись с пола, отряхивается и уходит прочь. Извиниться он успеет всегда. Тэхён не прекращает рыдать, несмотря на то, что боль в ноге поубавилась. Страх, потрясение, радость спасения — смесь из всех эмоций, и каждая заставляет пролить слёзы. Момент, когда оборотень оказался в объятьях вампира, он не помнит, но только здесь душа, наконец, обретает своё долгожданное успокоение. — Прости, прости меня, — повторяет, как мантру, укачивая на руках такое хрупкое, хрустальное тело, подрагивающее от каждого неострожного движения — вот-вот разобьётся. — Я п-прощаю, — не может не простить. Тэхён понимает и свою вину, и вину Чонгука, и вину Юнги, но здесь они и навредившие, и пострадавшие в равной степени, поэтому искать главного зачинщика инцидента было бы просто нелепо. Омега засыпает, на удивление, всего через несколько минут, хотя удивляться и нечему. Телу нужен отдых, нужно восстановление. Юнги не сомкнёт глаз ни этой ночью, ни следующим днём — сколько Тэхён будет спать, столько и прободрствует вампир. Кроме него, никто не будет охранять сон этого маленького несчастного оборотня.