***
«Какой бы божественной по своему вкусу не считалась кровь эльфов, никакая не сравнится с кровью Тэхёна» — заключает для себя принц, уложив на колени голову полусознательной Арабелль. Шея девушки теперь украшена двумя парами следов от клыков с небольшими синеющими гематомами вокруг, и вампир не без сожаления смотрит на сотворённое собой, уже отойдя от временного помутнения рассудка на фоне голода. На злобу дня, и принц Чонгук предстал перед старшим братом не вовремя, окончательно загубив неудавшийся день и воскресив ещё не забытые события того дня, когда едва не лишил жизни супруга будущего короля. Немудрено, что младший наследник получил заслуженную порцию оскорблений и избиений. — Ваше… Выс… Высочество... — хрипло произносит девушка, едва держа открытыми подрагивающие веки, дыша редко и сбивчиво. — Не трать силы на слова, — принц не смотрит на жертву, размышляя, подперев ладонью подбородок, о том, что в последнее время, ввиду постоянного пребывания Тэхёна во дворце, стало совсем трудно утолять жажду небольшим, ежедневно потребляемым количеством крови. На лице эльфийки, невзирая на слабость, расцветает улыбка, но не добрая, а злорадостная и даже самодовольная, абсолютно не сочетающаяся с ничтожностью и рискованностью положения. Прекрасно осознавая свою уязвимость в момент, когда её жизнь держит в руках кронпринц вампирского престола, Арабелль, без толики сомнения, произносит: — А вы… как я вижу… отошли от смерти своей… своей шлюхи… быстрее, чем… я думала… Углублённый взгляд принца в миг копьём пронзает губы, посмевшие вымолвить подобное, и вампир, не отдавая себе отчёта в действиях, хватает девушку за горло и приподнимает, сжимая так сильно, что одна из свежих ран от клыков на шее вновь начинает слабо кровоточить. — Ещё раз ты упомянешь его в таком роде, высосу из тебя и всех твоих близких всё, и пойдёте следом за предками! — гневно прорычав эти слова, Юнги с брезгливостью отпускает чужое горло и, встав с кровати, уходит, хлопнув дверью, так и оставив неспособную двигаться самостоятельно Арабелль лежать на кровати и восстанавливаться от кровопотери. «Иди и прикончи её! Как эта нахалка смеет порочить его имя?! Выпей всю её кровь, ты ведь всё ещё чувствуешь голод!» — кричит внутренний кровожадный вампир, который раз за день желающий разодрать глотку хоть какому-то живому существу, но Юнги упорно игнорирует все навязчивые мысли и голос того, кого в принце изначально быть не должно, и, вновь приняв внешнюю благородность и хладнокровие аристократа, усмиряет своего зверя, обещая, что вскоре вдоволь напоит его кровью, но прекрасно понимает, что статус и собственное воспитание не позволят свободно выйти на оживлённые улицы Беллума и безнаказанно убить пару девушек или юных омег. Если кронпринц не будет держать в узде своего кровавого зверя, то подданные и подавно, и тогда в стране наступит хаос. Принц должен быть примером для своего народа и Юнги, убедив себя в этом, с гордо поднятой головой уходит в тронный зал, чтобы встретить советчиков отца, уже сидя на троне подле него, ожидая и одновременно боясь того момента, когда на престол взойдёт новый король.***
Звук мягко бегущей вниз по камням воды, радостное пение птиц, шелест листвы деревьев где-то над головой — всё музыка леса, и единственная музыка, которая Чонгуку не надоест никогда. Музыка, в которой он может чувствовать себя; свою истинную, хищную природу. Вампир чувствует и слышит частое, беспокойное дыхание оленёнка, постоянно оглядывающегося в надежде вовремя увидеть притаившегося в кустах голодного зверя. Малыш отбился от своего стада и, как бы не хотелось его пожалеть, Чон сейчас совершенно не против отведать молодой, полной жизненных сил, свежей и весьма неплохой на вкус крови. Только-только уперевшись ногой в землю для лучшего прыжка, Чонгук краем уха ловит фырчание и даже рёв, и вот из кустов выходит бросившее своё чадо стадо оленей. Оленёнок, не долго ожидая, примыкает к матери и благополучно скрывается вместе со своей семьёй в чаще, оставив недоумевающего, раздосадованного и голодного вампира ни с чем. — Вот же… глупое животное, — шипит Чон и, продолжая ворчать себе под нос, убегает прочь, как можно дальше от дворца, чтобы ни братья, ни стражи не спохватились его искать, а если и так, то всё равно не смогли бы этого сделать. Плечо при движении ноет от недавних побоев Юнги, и Чонгук притормаживает возле небольшого холма, вдоль и поперёк усеянного высокой, мокрой после дождя травой и прелестными, пока ещё только распускающимися одуванчиками. Деревья не позволяют солнцу касаться лучами земли, и потому Чон не беспокоится, что опасный для вампира солнечный свет навредит. К тому же это место принц знает как свои пять пальцев и, случись что, быстро найдёт, где спрятаться от опасности. — Ох… боже, — Чонгук втягивает воздух, полностью заполняя им лёгкие, и ведёт носом в поисках источника такого нежного, ничуть не приторного, сладкого малинового аромата. В этом лесу она не растёт, поэтому о его источнике вампир догадывается быстро. Взойдя вверх по склону и притаившись, охотник настороженно сверху наблюдает за изящной фигурой в плаще, с накинутым на лицо капюшоном. Аристократы не носят таких плащей: из грубой ткани, которая скорее напоминает перешитый мешок из-под картошки; рваных, грязных и мятых. В руках у человека две небольшие корзины: одна с ягодами, другая — с грибами, — и он неторопливо шагает по тропинке, осматриваясь вокруг в поисках того, чем же ещё можно их заполнить. Чонгук вновь втягивает носом воздух и наконец полностью убеждается в своих предположениях: этот путник — течный омега, так вовремя попавший под руку. Отчего-то этот тонкий аромат малины кажется знакомым, но вампир благополучно отбрасывает любые сомнения, которые на сегодня могут оставить его без еды. «С оленёнком не получилось, значит на ужин у нас сладенький течный омежка. Что же ты, такой глупый, побрёл на нейтральную территорию, где тебя могут скушать вампиры вроде меня, а то и твари похуже?» — рассуждает про себя принц, продолжая пристальным взглядом следить за юношей — Чонгук не сомневается, именно юношей. На миг вампиру удаётся даже уловить очаровательный лик омеги, когда тот наклоняется, заприметив небольшую полянку с целым семейством ростков земляники: чуть приплющенный, широкий, но аккуратный носик с маленькой горбинкой, пухлые губы, обрамляющие чудесную, белоснежную, добрую улыбку с едва приметными, но, вампиры часто обращают внимание на такие детали, остренькими клычками. Следуя логике, Чон делает вывод, что его случайный объект слежки — юный оборотень и, судя по запаху, ещё невинный и никем не осквернённый, а когда ветер своим порывом срывает с головы незнакомца капюшон, альфа, завидев волосы цвета прихотливой садовой розы, и вовсе замирает с открытым ртом. Этот молодой аристократ оделся так убого не от нехватки золота, а лишь чтобы не быть преследуемым своими слугами, приставленными наверняка весьма небеспечными родителями для слежки за жаждущим свободы чадом. Боясь упустить такую редкую сладость, стоит только юному омеге подойти немного ближе к месту, где притаился вампир, и повернуться спиной, Чонгук подбирается к нему ближе с грациозностью и бесшумностью кошки. В тот момент, когда неосмотрительный оборотень краем уха ловит шелест травы позади себя, принц, двигаясь резко и быстро, стягивает с чужого лица капюшон и заваливает жертву на землю, оказываясь по итогу сверху, лицом к лицу с испуганным аристократом. — Уйди прочь! — кричит омега, отчаянно стараясь спихнуть с себя чужое тело, но альфа грубо захватывает тонкие запястья и вжимает в землю, с наслаждением созерцая чудесную картину: широко распахнутые кофейного цвета глазки, в которых плещется настоящий ужас; как никогда насыщеный аромат малины и ощущение под собой хрупкого, трепещущего тела. — Ты так очаровательно и аппетитно выглядишь, — с улыбкой замечает Чон и, пока болтливый ротик юноши не выдал чего обидного, закрывает его своей ладонью и отводит в сторону миловидное личико, чтобы иметь возможность увидеть сочную шею омеги и активно пульсирующую артерию под кожей. Невзирая на сопротивления, вампир бережно касается кожи губами и выцеловывает её вплоть до линии подбородка, чтобы немного утихомирить буйного оборотня. Манипуляция безотказно работает, и омежья сущность берёт верх над здравым суждением. Молодой аристократ утихает, но взамен отпору приходит желание, сильное и страстное, какое у омег возникает редко и чаще всего в период течки. Вместо того, чтобы вонзаться короткими ногтями в спину вампира в попытках освободиться, юноша томно обнимает Чонгука, дыша возбуждённо, глубоко и прерывисто. Чон усмехается, хоть и не скрывает, что подобное зрелище его более чем устраивает. — Так быстро сдался? — принц скидывает плащ, восхищаясь видом обнажённого до ключиц, облачённого в чёрную, расшитую золотыми розами — символом Золотого королевства — блузу, тела. Альфа убирает руку со рта и не может не признать для себя, что находит взгляд жертвы, затуманенный и опошлённый, невероятно привлекательным. — Как твоё имя, бессмертный? — спрашивает полушёпотом омега и откидывает назад голову, отдавая вампиру полную над собой власть. Чонгук облизывается и вновь припадает губами к соблазнительной части тела. — Чон Чонгук, — вампир резким движением вновь захватывает чужие запястья и, ожидаемо, видит в глазах напротив тот же ужас, что и до прелюдии, но теперь это не просто страх перед внезапно напавшим незнакомцем. Чонгук прекрасно знает, насколько известно в этих краях его имя, которое, если не вызывает ярый страх, то ступор и смятение — непременно. Достаточно наигравшись с эмоциями молодого оборотня и пользуясь его мимолётным непониманием, принц вгрызается в шею и удачно вонзается клыками прямо в артерию. Кровь начинает течь из раны сразу, и вампир с большим удовольствием слизывает тёмную багровую дорожку со смуглой кожи, закатывая глаза от удовольствия. С момента последнего своего испития крови, потрясающей крови Тэхёна, Чон охотился исключительно на мелких животных, и невыносимо соскучился по виду, запаху, вкусу чистой аристократической крови, наполняющей истощённое голодом тело новыми силами в разы лучше, чем пресная звериная. Чимин отходит от потрясения лишь тогда, когда ощущает, как из его шеи с жадностью высасывают жизненные соки и сковывают все конечности, не позволяя сопротивляться. Чонгук силён, и с каждым новым глотком становится всё сильнее, поэтому силы покидают тело оборотня гораздо быстрее, чем ожидалось, но Пак всё так же отчаянно напрягает мышцы, стараясь скинуть с себя вцепившегося вампира, явно не намеренного расставаться с добычей. Голова тяжелеет, будто налитая свинцом, но в то же время в мыслях сплошной вакуум, не пропускающий ни одной мысли извне, а тело болезненно тянет от постоянного, уже неосознанного напряжения во всём организме. Чон мысленно улыбается кровавой улыбкой, понимая, что омега сдался быстро и, облизнув в последний раз свой укус, смыкает челюсти на тонком плече. Словно ожидающий этого всё время, Чимин использует если не последний, то единственный сейчас доступный способ вырвать свою висящую на волоске жизнь из рук этого кровопийцы. Мгновенная боль от нового укуса отрезвляет, выплёскивает последние силы и принц, готовый порвать глотку последним зовом, вскрикивает: — Стража! Десяток альф оборачиваются в сторону голоса своего господина, и глава стражи, в прыжке обратившись в огромного чёрного волка с оторванным куском уха, срывается в бег. Его примеру следуют ещё девять волков и вскоре, после нескольких минут беспрерывного бега, вдали показывается фигура Пака, сидящего спиной к дереву, с выражением нестерпимой боли на лице. Руки омеги перепачканы в собственной крови, и ими принц перекрывает два кровоточащих следа от укусов на артерии шеи и плече. Глава стражи оказывается рядом незамедлительно и помогает будущему королю подняться. От помощи в передвижении Чимин отказывается, но двое оборотней помладше-таки настаивают, и домой ко двору Пак возвращается верхом на светло-сером молодом волке. Король и королева, почуяв запах крови, настораживаются. Увидев на своём сыне две глубоких раны от челюстей и особенно выдающихся клыков, король приходит в ярость, а королева заикается в попытках успокоить супруга. Гнев сходит быстро и перетекает в непонимание, когда отец приходит в спальню Чимина, где его тщательно осматривает и выхаживает придворный лекарь со своим учеником. Состояние молодого оборотня стабилизировалось, однако потеря крови, как выразился лекарь, безустанно даёт о себе знать. — Кто посмел это сделать? Каким образом? — король присаживается на кровать подле своего сына. Взгляд принца слегка расфокусирован, но спокойно сосредотачивается на беспокойном лице отца. Жестом Пак просит наклониться ближе и едва слышимо шепчет на ухо: — Чон Чонгук. Глядя на округлившиеся глаза родителя, Чимин кивает, подтверждая свои слова. — Это действительно он? Но зачем? На лице Пака проскакивает вымученная улыбка. — А зачем вампиру нападать на первого встречного? Голод. Он не узнал во мне принца. Только омегу. Брови короля сводятся к переносице. — Он ведь почуял твой запах? Зачем ты покинул дворец при течке? Пак тяжело вздыхает, сожалея о своём неразумном поступке. — Я просто хотел развеяться. Собрать ягод, грибов. Он набросился неожиданно и я просто… он был так красив… так искусителен… — омега тушуется. Не составляет особого труда понять, что он имеет в виду. — Я понял. Он просто решил воспользоваться твоим уязвимым положением. Чимин кивает. — Он сбежал сразу после того, как я окликнул стражу. Король неожиданно нежно треплет сына по волосам, не выражая ни капли осуждения. — Хорошо, что всё обошлось, — улыбается он. — Я сообщу королю Мину о произошедшем. Пусть подаст приёмышу пару уроков поведения. А теперь спи и набирайся сил, Чимин. Сладких снов. Отец оставляет сына в одиночестве и просит лекарей не беспокоить себя и его лишний раз. Чимин засыпает быстро, убаюкиваемый трелью сверчков за открытым окном, и во сне видит этого прекрасного альфу, Чонгука, которого Пак, как будущий король и оборотень, должен глубочайше презирать, но омежья сущность с королевской снова не в ладу, потому что она во всех красках запомнила черты очаровательного бледного лица, нежные прикосновения холодных рук и губ, страстные поцелуи-укусы; потому что этого альфу она почувствовала, возжелала и… …кажется, полюбила.***
Тяжело вздохнув, король приземляется за стол длиной в десяток метров напротив своей супруги. Время позднее и большая часть прислуги разошлась по коморкам, но за серыми ночными тучами скрывается диск полной луны, и большинству оборотней королевства, как и королю с королевой, не спится. — На Чимина напал Чон Чонгук, — Его Величество массирует виски и улавливает участившееся сердцебиение королевы. — Принц Чон Чонгук. Имя этого юноши, родившегося нищенкой и заполучившего титул младшего принца, известно если не всем, то очень многим. Он родился в безымянной семье вампиров, был брошен ею и с раннего детства воспитывался в доме Чонов во главе с отцом-священником, с приёмной матерью и двумя младшими сёстрами. Семья скрывала, что их младший ребёнок является вампиром, и потому Чонгук никогда не вкушал человеческой крови. Пока ему не исполнилось двенадцать лет. Слух об убийстве семьи священника сыном-вампиром прошёлся по деревне со скоростью чумы и не один раз. Юношу, с ног до головы испачканного кровью, выволокли из дома и едва не устроили над ним самосуд, но с трудом разгневанное население удалось убедить отложить публичную казнь до вынесения приговора Его Величеством. Всевозможные слухи также дошли до королевской семьи, и стоит ли говорить, что король Итык, восхищённый прекрасной внешностью юноши, дал ему приют во дворце, пока волнения подданных по поводу жестокого убийства не пойдут на спад. Сам же Чонгук испытывал нестерпимые муки совести на протяжении последующих нескольких лет, пока, наконец, не свыкся с тем, что отныне его семья — династия Мин, а он — самый что ни на есть настоящий принц. Принять Сокджина и Юнги как своих братьев он так и не смог — отношения по-прежнему натянуты, особенно с Сокджином. Юнги в хорошем расположении духа может неплохо играть роль заботливого старшего брата, однако в моменты помутнения его рассудка гневом Чонгук видит истинное отношение к себе. Отношение «хозяин — собака», «принц — прислуга» или, самое любимое «садист — жертва». Принять фамилию Мин Чонгук так и не смог. Этот род ему чужд, и эта семья ему чужда. — Я надеюсь, с Чимином всё будет хорошо, — вздыхает королева. — Не сомневайся, — тепло улыбается король, лицо которого всё так же по-юношевски прекрасно, а морщины вокруг губ и глаз лишь добавляют солидности почтенному, но ещё небольшому для правителя возрасту. — Чимин станет лучшим королём нашей династии.