***
— Энрике? Энрике, мой хороший, где ты? — вновь поддельно ласково зовёт вампир, достаточно громко, чтобы эхо проникло в каждый уголок тронного зала и дошло до ушей эльфа. Обоняние принца не подводит никогда — он точно здесь, ведь его хрупкое сердечко отбивает галоп в тысячу ударов в минуту, а сбивчивое дыхание, как не старайся сдержать, всё равно улавливается тонким слухом. Мин подкидывает королевскую корону, ловко её ловя, и подкидывает ещё раз, в этот раз нарочно роняя на мраморный пол со звоном, от которого чёткое сердцебиение ускоряется, хотя, казалось бы, куда ещё чаще. Теперь стук его отчётливо слышится, прямо из-за пустующего королевского трона, за коим прячется, шёпотом прося у Бога помилования, единственный наследник эльфийского трона — принц Энрике. По-хищному ухмыляясь в предвкушении, Юнги подходит к двум тронам — принца и короля — мучительно медленно, выделяя в своих шагах размеренный стук каблуков, неумолимо приближающийся с каждой секундой. Эльф, ощущая чужое присутствие смертоносно близко, порывается бежать, но мгновение сомнения стоит ему слишком дорого, и вампир вцепляется в руку принца мёртвой хваткой. — Что тебе нужно?! — дрожа телом и голосом, через силу выдаёт юноша, и ему едва удаётся удержать себя в сознании, когда вампир, успешно проигнорировав вопрос, ведёт носом по чужой шее, наслаждаясь запахом молодой аристократической крови, взывающе бегущей в пульсирующих жилах. Отстраняясь, Мин в очередной раз ловит себя на мысли о том, каким кровожадным стал с появлением в своей жизни Лили и, напротив, это вовсе не плохо. Проблема лишь в том, что самому кронпринцу это до умопомрачения нравится. Резко схватив эльфа за волосы, он направляет его голову именно туда, куда немногим ранее упала корона, ставшая без своего обладателя обыкновенной дорогой безделушкой. До Энрике доходит не сразу, но когда в голове проплывает смутный образ отца, что гордо носил этот символ своей власти повсеместно, расставаясь с ним только перед сном, в глазах, широко распахнувшихся от ужасающего озарения, невольно начинает до боли колоть, упрашивая позволить слезам вылить вместе с собой все накопившиеся душевные муки за свой народ, за отца, ночами не смыкавшего глаз и ничтожно погибшего в руках такого тирана, и за самого себя, которого ожидает не более достойная участь стать обедом для вампира, в чьих руках окажется судьба измученного и едва стоящего на коленях королевства. — Я убил его, — выдаёт Мин, подтверждая очевидное. Эльф не выдерживает и даёт волю солёной влаге течь из глаз, унося с собой предсмертное раскаяние. Факт того, как жалко он сейчас выглядит, будучи похожим на смазливого нытика, которого одели в королевские одежды и теперь свергают с трона, его беспокоит в последнюю очередь. На фоне сознания мелькают отрывки молитв, воспоминания из детства, связанные с отцом и ныне мёртвой матушкой, когда те заботливо и со всей душой подготавливали мальчика к тому, чтобы он стал правителем — лучшим из лучших, самым сильным, могущественным и справедливым из всех, но ожидания родителей канули в лету, и королевство падёт, так и не встретив расцвет нового короля — Энрике Ламорта. О чём мама с папой думали, давая сыну такое гордое имя? Вписано в историю как одно из великих оно всё равно никогда не будет. Возможно, только если очень повезёт, маленьким шрифтом под именем отца, который для королевства за свои два десятилетия правления сделал больше, чем все предыдущие пять правителей вместе взятые, только и умевшие, что показушно восседать на троне, пировать днями напролёт и, если постараться и приложить максимум усилий, даже скрепя сердце ставить маленькие подписи в уголках документов, вводящих какие-то новые льготы для простого народа, что, само собой, королю и его свите не выгодно. Отцу было плевать, сколько золота он потеряет, создавая лучший мир для своих подданных. Как жаль, что Энрике так и не сумел заставить его гордиться своим сыном... Когда челюсти вампира смыкаются на шее, принц думает лишь о том, чтобы всё закончилось как можно быстрее, чтобы боль, и физическая, и душевная, оборвалась без мучений, и с несчастного эльфа сняли всю ответственность за свою судьбу и судьбу королевства, по праву наследия принадлежащего ему. — Юнги, где ты? — послышался нежный голос из-за двери, и в следующую секунду та распахнулась, являя взору Ли принца Энрике, стоящего на коленях с затуманенным взглядом и едва приоткрытыми из последних сил глазами, и вампира, что из-за спины вгрызался в шею эльфа, с наслаждением ощущая, как кровь согревает и обволакивает глотку, насыщая силами; как тело в его руках с каждым новым глотком всё ближе подходит к пропасти, со дна которой ещё ни одна смертная душа не могла выкарабкаться. Лигём обнажает прелестную улыбку, глядя на сие торжество. Принц, подняв вымученный взгляд на человека, безмолвно молит о спасении, зная, что этот омега, немалоизвестный любовник кронпринца Юнги, имеющий на него большое влияние, может, если захочет, спасти любую жертву Мина. Только, похоже, желанием это делать это он не горит. — Юнги, милый, не убивай его, — неожиданно тихо и бархатисто просит омега, положив на плечи любимого руки, а после и голову. Юнги отрывается от жертвы и в пол-оборота глядит на любовника. Рот и подбородок вампира небрежно испачканы в крови, а в глазах смольно-чёрными волнами плещется голод, что, в прочем, Ли не пугает, а лишь забавляет. Такой Юнги ему очень нравится. Такой Юнги восхищает и, что уж скрывать, неслабо возбуждает. — Почему? — удивлённо спрашивает вампир, наклоняясь и слизывая кровь с раны от своих клыков. След не затягивается, но кровоточить перестаёт и, стоит Мину отпустить тело, слабое, но сознательное, оно тут же с грохотом валится на жёсткий холодный мраморный пол, не успевая подставить руки для опоры. Приобретённые ссадины на лбу и скуле эльф, с трудом передвигающийся ползком, прикрывает ладонями, шипя от боли, но стараясь не размякнуть совсем и не впадать в крайнюю степень отчаяния. Лигём со знанием дела массирует плечи возлюбленного и тот, отвлекшись от всего происходящего и просто получая свою порцию заботы и удовольствия, вскоре приходит в себя, и чёрные перламутровые глаза вновь приобретают более-менее привычный вид. — Ну, а зачем нам его смерть? — спокойно, с опозданием отвечает Ли, рассуждая: — Всё же, он принц и, уверен, он знает много тайн своего королевства, доверенных только ему, как будущему правителю. Если убьём его, рискуем многое потерять. На минуту вампир погружается в только ему ведомые раздумья, всё ещё ощущая на себе руки фамильяра, которые спустя недолгое время перемещается с плеч на талию, а после на бёдра, призывно поглаживая с внутренней стороны с улыбкой, которой Юнги никогда не был в силах отказать. Манипуляция работает безотказно. — Будь по-твоему, — резко отвечает наследник, и вот Лигём уже лежит спиной на полу, придавленный телом сверху, глуповато хихикая. — Только, в таком случае, с тебя возмещение ущерба. — С пребольшим удовольствием, — Лили чмокает вампира в кончик носа, от чего тот улыбается, обнажая всё ещё окровавленный ряд зубов и два клыка. Разгорячённого омегу на руках утаскивают в спальню и, Энрике успевает напоследок увидеть его нежную улыбку, определённо адресованную эльфийскому принцу. Всё же, этот Лили спас ему жизнь.Пару месяцев спустя…
В комнате темно, пусть сквозь плотные шторы и норовят пролезть первые лучи утреннего солнца. Хрупкое, тёплое тело в руках мирно посапывает и изредка ворочается, пытаясь сменить позу сна, но, пусть и любовные, но всё же крепкие объятия вампира не позволяют этому свершиться, прижимая ближе к себе. Юнги никогда не чувствовал ничего подобного этому. Он чувствовал желание, естественный зов плоти и инстинктов, желавших лишь две вещи: обладать и убивать; третьего не дано. Это против его природы, против всего, для чего эта предусмотрительная особа, природа, создавала бессмертных — тех, кто в сущности своей не может быть привязан к чему-то живому, и чьё амплуа — хладнокровный убийца, а покровительница — Смерть. Однако в таком случае веками отлаженный механизм дал сбой, и что-то пошло не так, потому что убить Лили — это последнее, что хочется сделать принцу. Его хочется прижать к себе ближе, настолько, чтобы слиться с ним воедино и больше не бояться потерять; хочется целовать все участки тела, чтобы на каждом оставить свой след, незримую метку, так и кричащую: «Моё!»; хочется каждый день видеть счастливую искреннюю улыбку, и чтобы только Юнги имел честь наблюдать это волшебное явление. Юнги счастлив и хочет оберегать это счастье от всех невзгод. Лигём тихо потягивается, получая немного свободы в движениях, и полуоткрытыми сонными глазами смотрит на возлюбленного, лениво улыбаясь. — Доброе утро, — зевает он, прикрывая рот, а вампир с этого бесконечно умиляется, но всё же держит лицо, позволяя себе лишь лёгкую улыбку аристократа в хорошем расположении духа. Фамильяру этого более чем достаточно. — Ты спал? — интересуется Ли и прижимается к обнажённой прохладной груди. — Нет, — качает головой кронпринц. — Как-нибудь позже, это не так необходимо. Наблюдение за спящим тобой десятикратно заменяет любой сон. Лили хихикает и тянется за утренним поцелуем, только вампир изящно уворачивается и оставляет поцелуй на впадинке между ключиц, спускаясь всё ниже и ниже, продолжая дорожку касаний губами на солнечном сплетении и плоском животе. Завершив последнее, Мин собирается продолжить ниже и сделать утро омеги по-настоящему добрым и приятным, но останавливает вампира кое-что. Принц вновь касается губами низа живота, но уже не столько ласково, сколько скептически, словно пытаясь уловить нечто. И, как только это нечто вновь даёт о себе знать, Юнги продолжает так же, как ни в чём не бывало, миловать тело любимого, ничего не подозревающего. Благо скрывать всё и скрываться от всего вампир умеет отменно, а биение крошечного сердца, крошечной жизни, медленно расцветающей внутри себя, Лили всё равно в ближайший месяц не заметит точно. — Знаешь, что? — Мин останавливается напротив лица любимого, с счастливейшей улыбкой глядя в большие ореховые глаза. — Да? — удивлённо спрашивает Ли, не совсем понимая причины такой резкой смены настроя кронпринца. — Я самый счастливый вампир на свете. Самый-самый, — и Юнги осторожно, со всей любовью заключает фамильяра в объятия. В течение нескольких секунд человек пытается сообразить, с чего бы случиться такому нежданному приливу нежности, но в итоге, отбросив все мысли, кладёт голову на чужое плечо, просто чувствуя безграничную любовь, желание защитить и заботиться, веками таившееся в недоступном ни одной живой душе сердце вампира. Мин плачет впервые за всю свою многовековую одинокую жизнь. Плачем это назвать трудно — это лишь несколько кристально чистых капель воды, стекающих вниз по щекам. Несколько капель чистейшего в своём роде счастья.***
Опекунство вампира над своим человеком никогда не оставляло желать лучшего, ведь всё и так на высшем уровне: всегда вместе, всегда рядом, всегда под присмотром; но всё же Лигём стал подмечать, что Юнги всё чаще невзначай проявляет к нему внимание самостоятельно, не доверяя слугам даже самые простые поручения. Проводить, принести, отнести, помочь, попросить, поднять — Мин не брезговал ничем, и Ли чувствовал себя даже несколько скованно, всё ещё не понимая, отчего кронпринц, известный холодностью и трезвостью ума, расчётливостью, жестокостью, вдруг стал шёлковым и покладистым, и лишь для одного своего омеги, при том для остальных оставаясь всё тем же правителем-тираном Мин Юнги, непоколебимым и безжалостным. — Эй, Юн-а, я и сам могу… — но лиру наглейшим образом забирают из чужих рук, с ехидным самодовольством неумело наигрывая простую мелодию. Пусть Юнги и виртуозно владеет скрипкой, такой, казалось бы, простой струнный инструмент с первого раза не поддаётся, и игра выходит весьма нелепой, что, впрочем, ничуть не расстраивает Мина. В последнее время он сам не свой от счастья, только никто вокруг не понимает, с чего бы принцу так себя вести, и в стороне крутят пальцем у виска, мол, совсем поехал со своим любовничком, но вслух и слова молвить не смеют. Всё-таки в гневе вампир страшен. — Она тяжёлая, я понесу. Не напрягайся, — отвечает Мин, настойчиво продолжая пытаться подмять под себя упрямый инструмент. Лили посмеивается, глядя на сие действие. Неплохо владеющий грамотой и этикетом благодаря стараниям матери, Ли наконец-то решился помимо всего прочего освоить для приличия хотя бы один простой музыкальный инструмент. Хоть Юнги и просто забавляется, а играть у него всё равно выходит лучше. — Ты талантлив, Юнги, — тихо, с лёгкой улыбкой, вздохнул омега, спиной облокотившись о крепкую грудь возлюбленного. Кронпринц сомкнул руки в замок на животе Ли, целуя в макушку. — Ты станешь превосходным правителем двух королевств. Но для меня ты уже давно король. «А ты для меня уже давно выше любого божества. Ты и наш ребёнок — то, за что я отдал бы и сотни королевств, и тысячи жизней» Юнги предпочёл произнести эти слова только в мыслях.