***
В умелых руках скальпель вскрывает грудь плавно, словно под ним не человеческая плоть, а мягкий, мелкий, белый песок, но даже при всей своей многолетней опытности мужчина волнуется так, как не волновался во время вскрытия собственного рано отошедшего в мир иной сына — в руках еле заметная, частая, нервная дрожь, но трезвый врачебный ум требует продолжать, преодолевая желание отказаться от уже начавшегося процесса. Юнги не чувствует запаха крови, не видит рук, с хирургической осторожностью перебирающих молчащее сердце любимого, пытаясь понять причину столь неожиданной смерти. Вампир совершенно отрешённо смотрит в одну точку на блеклом, сером, холодном полу, задаваясь лишь одним вопросом: «Это не сон?». Пусть всё происходящее окажется кошмаром, ужасным, бесконечно долгим, который просто не хочет выпускать принца из своих липких, цепких чёрных лап, утаскивая в пучину безнадёги и одиночества, откуда вампир с большим трудом сумел выбраться, и лишь благодаря ему. Юнги готов пробыть там ещё целую вечность, готов терпеть вечную удушающую тьму и пронизывающую до самых костей боль, которую испытывают пленники Ада, пусть только Лили сейчас проснётся в своей комнате как ни в чём не бывало, улыбнётся утреннему солнцу и навсегда забудет о том, что когда-то связал свою жизнь с вампирским принцем, и что эти узы привели его в могилу. Пожалуйста, пусть всё окажется страшным сном. Танатолог осторожно укладывает сердце назад, в грудь, где ему и положено быть, и аккуратными швами заштопывает разрез. Когда врач поворачивается лицом к сидящему позади кронпринцу, смиренно ожидающему приговора, тот поднимает голову. Становится понятно: одно лишнее слово, и вскрывать будут уже не Лигёма. — Остановка сердца, — выносит короткий, холодный вердикт мужчина, отмывая руки от крови и всеми силами стараясь не поворачиваться в сторону кронпринца. Вампир вновь опускает голову и теперь скрывает лицо ладонями, сжимая пальцы на руках так, что кажется, будто он готов содрать с себя эту нелепую маску равнодушия. Так и происходит: слёзы растапливают лёд, обнажая душу, с которой словно сорвали кожу и бросили на растерзание жестокой смерти. В холоде, темноте и одиночестве. — Соболезную, — печально вздыхает врач и уходит, оставляя принца наедине с самим собой. Юнги плачет долго, стоя на коленях подле тела единственного, кто смог вдохнуть жизнь в его бессмертную душу, и кого он не сумел удержать возле себя, собственноручно порвав тонкую нить своей и чужой жизней. Спустя час за братом приходит Чонгук с новостью о том, что Сокджином было приказано немедленно кремировать тело. Ожидаемой реакции — гнева или очередного приступа самоистязания — молодой вампир не получает. Взгляд Юнги не тот, каким был всегда: высокомерный, колкий, холодный, с толикой жестокости — из всего этого остались лишь редкие порывы холодного ветра и неизменная глубина, в которой отныне не презрение, а только боль. Чонгуку жаль, и впервые совесть ненавязчиво подталкивает его к тому, чтобы подбодрить старшего. Когда Чон обнимает брата со спины, тот не отталкивает его.***
По следу насыщенного запаха крови Сокджина ведут две вещи: первая — инстинкты и голод, вторая — статус старшего брата и ответственность, и полагаться вампир планирует именно на второе, потому что составлять компанию безутешному брату в его страданиях не собирается. Ближе к спальне Мина запах становится просто невыносимым. Принцу приходится прикрыть нос и рот широким чёрным рукавом, чтобы не позволить кровожадной сущности взять верх. За дверью кровь. Много крови. Сокджин приоткрывает дверь, и первым делом замечает у самого входа несколько тел: одна служанка, юный омега, которому по лицу и больше пятнадцати-то не дашь, и один из личных фамильяров старшего принца. Увидев последнее, Мин на недолгий порыв испытывает ярость, но стоит переступить порог комнаты, и злость отступает на второй план, мешаясь с ужасом, жалостью и всё не отступающим желанием сделать глоток-другой свежей крови. Примерно такую необычную смесь чувств испытывает вампир, почти безэмоционально наблюдая за тем, как Юнги, совершенно не замечающий присутствия брата, вскрывает очередной жертве горло металлическим напёрстком с острым когтем, напоминающим орлиный. Жертва эта — девушка, даже девочка; совсем юная, с бледной кожей и длинными каштановыми волосами, волнами растекающимися по шёлковому белью. Судя по трепетно бьющемуся сердцу и вполне обыкновенной, хоть и привлекательной внешности, девочка — человек. Она пытается оказать сопротивление, бьётся, как бабочка в паутине, но всё тщетно, ведь в силе ребёнок не сравнится с вампиром, взрослым и успевшим до этого осушить не одно тело. Сокджин, так и стоящий в дверном проходе, спокойно дожидается, когда брат закончит начатое. Как только очередной труп безжизненно валится на пол к десятку точно таких же, принц не спеша, брезгливо оглядывая жертв вокруг, большинству из которых уже не один день, подходит к постели Юнги и оглядывает то, что осталось от него: жалкое создание, истощённое, невзирая на количество выпитой крови; Мин выглядит так, словно голодал не одну неделю, а для вампира отказ от крови на такой срок столь же пагубен, как и для человека отказ от пищи. Грязная, окровавленная камиза, порванные штаны и обнажённые ступни — вид оборванца, хотя в последние дни Юнги даже не покидал пределов собственной спальни, упиваясь кровью, словно дорогим вином, но лишь отдалённо ощущая нечто, похожее на опьянение, и совсем не чувствуя никакого удовлетворения или хотя бы минутного умолка жажды. Жажды любви, жажды покоя и жажды смерти. — Выглядишь жалко. Чертовски жалко, — вздыхает Сокджин, а Юнги невесело усмехается. Брат просто констатирует очевидный и прискорбный факт. Старший поворачивает голову в сторону Мина, желая сказать пару не особо утешительных слов, но взгляд впивается в предмет в руках брата, который тот протягивает Сокджину. Горло Юнги изнутри дерут шипы, пытаясь сдержать очередной подступающий приступ плача, но Мин всё же начинает говорить, слабо и неуверенно: — Джин… прошу, сделай это. Пожал… Но Сокджин даже не дослушивает. Выхватывает кол из чужих рук и кидает в противоположную стену с такой силой, что тот не выдерживает и раскалывается на сотни мелких щепок, которые рассыпаются на пол. Юнги тотчас хватают за грудки и приподнимают над собственной постелью. Мин впервые видит Сокджина в настоящем гневе, и от этого жутко. Глаза брата — два бездонных чёрных озера, кишащих пираньями, готовыми разорвать любой кусок мяса, спущенный к ним, и сейчас этим мясом рискует стать Юнги. Дыхание глубоко и рвано, а руки сжимают ткань так, что дрожат, не понимая, обо что приложиться, чтобы не убить кронпринца к черту одним смачным ударом. Хотя, если посудить, то Юнги даже боль испытает не сильную, что уж говорить о смерти. Но всё же калечить кого-либо у Сокджина желания нет, хотя именно брата сейчас ударить хочется особенно. — Ты думаешь вообще, о чём просишь?! На тебе, чёрт возьми, лежит всё твоё, мать его, королевство, а ты убиваешься по какой-то несчастной шлюхе! Отец отдал право на престол не мне, законному принцу, а тебе, потому что ты сможешь потянуть эту ношу, и он это знает и рассчитывает на тебя, а ты строишь из себя жертву аборта, только потому что затрахал своего любовничка до смерти, который и без того бы копыта откинул со своим врождённым пороком сердца, потому что он, чёрт тебя подери, человек, а не кровососущий упырь вроде тебя, у которого в запасе не один короткий человеческий век, а грёбанное бессмертие! Понимаешь, королевству твоему нужен властелин, а не бессмертная тряпка, которая будет каждую ночь реветь в подушку и даже элементарно захватить королевство не сможет! Где Мин Юнги, которого я знал?! Где вампир, который за считанные дни преклонил перед собою целое королевство?! Я тебе клянусь, если ты продолжишь убиваться по этому, будь он тысячу раз проклят, мальчишке, я тебя собственными руками закину к нему в Преисподнюю, и не осиновым колом в сердце, а долго и мучительно, чтобы ты понял, что любовь твоя ни гроша не стоит, и может только тогда ты поймёшь, что просить меня о смерти было не лучшей твоей идеей! Я — твой старший брат и должен тебя воспитывать, так вот тебе урок на всю твою вечную жизнь: не люби никогда и никого, потому что любовь эта тебя разрушит. Тебе всё ясно?! Юнги даже не кивает, в прочем, и не успевает, потому что Сокджин отпускает его и уходит, хлопнув дверью, и удивительно, что у той отвалилась только одна петля.***
Спустя несколько месяцев многое приходит в норму и наконец обретает свой естественный баланс. Эльфийский совет определённо был поражён, когда Тёмное королевство первым сделало шаг к подписанию мира, отослав своих воинов с чужих земель, но так и не возместив ущерба за десятки сожженных дотла и разорённых деревень и городов. Однако встретиться и подписать указ о ненападении у двух королевств так и не вышло: новость о предстоящей долгожданной свадьбе будущего правителя Тёмного королевства и принца-омеги из Золотого королевства поколебила очень многие планы, отсрочив их на неопределённое время. — Ты ведь помнишь, каким он был? Ты голову потерял от одного аромата его крови, — Чонгук неумело разрезает вилкой кусок мяса, и мучает его до тех пор, пока королева Хана с улыбкой, по-матерински тёплой, не помогает принцу, вкладывая в правую руку нож, а в левую — вилку, и осторожно показывает, как правильно нужно пользоваться столовыми приборами. Юнги успешно игнорирует этот урок столового этикета, с ледяным взглядом и каменным лицом отпивая холодной крови из бокала. С момента смерти Лили он не получал удовольствия ни от еды, ни от крови, поэтому пустой перевод еды кажется столь же бессмысленным, как и собственное существование, хотя теперь Мин, как и хотел Сокджин, живёт для своего королевства и престола, утоляя любые свои капризы в повседневной деловой аристократической рутине. Такая жизнь стала привычной и даже пришлась по душе. Юнги идеальный наследник: справедливый, хладнокровный и здравомыслящий, который относится к браку по расчёту так, как и нужно относиться — ровно нейтрально. — Он был совершенно обыкновенным, с обычной детской кровью, — нехотя отвечает Мин, звуча убедительно и равнодушно. В таком тоне никто не раскроет лжи, но к «никому» не относятся Итык и Сокджин. Эти двое чуют ложь за километр, и свою неудачу в попытке сокрытия правды Юнги понимает, когда периферическим зрением ловит тонкую лисью ухмылку отца. Этот вампир знает и чувствует гораздо больше, чем являет взору в своей личине беспечного и легкомысленного правителя, проживающего каждый день насыщенно, как свой последний. Юнги похож на него, и в то же время является полной его противоположностью. Скрытность и нежданные козыри в рукаве — задатки отцовского нрава. — А я так не думаю, — с лукавостью подмечает король, пытливо глядя на сына. Юнги под таким взглядом никогда не бывает комфортно. — Мне тоже кажется, что кровь Тэхёна отменна. Я был бы не прочь попробовать. «Моё!» — утробно рычит хищный собственник за семью печатями самообладания, но вырваться из клетки не пытается. Отец, как всегда, атакует в лобовую, открыто и провокационно, и Юнги, в меру привыкший к такому типу поведения, внешне не проявляет совершенно никакой реакции, предпочтя занять себя видом бледноликой луны на фоне чернильно-чёрного небосклона. Ночь сегодня поистине чудесная, стоит прогуляться или даже поохотиться на животных в компании Чонгука. Было бы славно. — Свадьба через месяц, Юнги, пора бы заняться приготовлениями, — королева заботливо кладёт руку на плечо сына, и тот кивает в согласии, но отвлекаться от своих мыслей ради посторонних не желает. Мать понимающе кивает и садится на место за обеденным столом рядом с супругом. — Я в любом случае не собираюсь принимать его как свою пару, — словно в прострации бросает Мин, но слова не остаются незамеченными родителями. Такой расклад всех более чем устраивает. Главное, что принц не категорично отказывается от брака, остальное — нюансы.Месяц спустя…
Горизонт, уже поглотивший солнечный диск, сочетает в себе невероятный букет из всех возможных тёплых тонов: от светлого песочно-желтого, до огненно-рыжего, почти кровавого, а в вышине, там, где небо уже начинает темнеть, всё ещё разливается по небосклону синь, медленно утопая в приближающейся ночи. Юнги опускает взгляд: десятки и сотни свечей, коими украшен роскошный дворцовый сад в преддверии свадьбы, смотрятся на фоне угасающего золотого заката поистине сказочно. Эти земли не просто так гордо носят имя золота. Стук в дверь вытаскивает вампира из своих раздумий, и бросив короткое «да», Мин в пол-оборота встречает незваного гостя. Впрочем, гостем тут является именно вампир, а Намджун — полноправный хозяин, стоит отдать должное, весьма гостеприимный. На лице оборотня улыбка, сдержанная, но контроль своих эмоций в такой знаменательный день даётся ему не без труда. Одет законный король в багровый атласный сюртук с вышитыми на груди розами, непременно подчёркивающий величественную внешность принца, в то время как вампир облачён в статный траурный чёрный. Впрочем, придирки были бы некстати, поскольку кронпринцу такой образ идёт безмерно. — Как вы? Волнуетесь? — интересуется Ким, занимая место рядом с Мином, у панорамного окна с великолепным видом на уходящий вдаль тёмный горизонт. — Нисколько, — преспокойно отвечает вампир. Намджун дружелюбно кивает, вглядываясь, и тоже находя ключи к загадкам своего сердца в нежном золоте заката. — И верно. Нрав моего брата кроток, много проблем он вам не создаст. Надеюсь, ваш союз принесёт мир в наши земли на долгие-долгие века. — Постараемся. Молчание, комфортное и особенно умиротворительное для обоих, длится ещё несколько минут, разбавляемое лишь приглушёнными приказами, вознёй и суетой среди слуг и гостей. В саду, куда и выходит окно комнаты, выделенной кронпринцу, уже накрыт длинный стол на несколько десятков персон, и вдоль него то и дело беспокойно носится прислуга. Когда дворецкий просит Намджуна, оборотень, попрощавшись и поблагодарив вампира за приятную компанию, скрывается за дверью. Юнги всё так же продолжает искать ответы на терзающие мёртвое сердце вопросы в вечернем небе, значительно потемневшем за время их недолгого немого единения душ. До свадебной церемонии остался лишь час.***
…В белом, невесомом, словно лебединые перья, одеянии, с насыщенно алыми волосами и вплетёнными в них цветами роз, омега ничуть не отличается от того ребёнка, которого десять лет назад вампир неимоверно жаждал разорвать в клочья: так же прекрасен, так же по-детски невинен и наивен. Юнги втягивает носом воздух, прикрывая глаза. Блаженство. До боли знакомый, пленительный, нежный ванильный аромат, идеальный для этого юноши. Когда Тэхён останавливается, восторженно и очарованно глядя на будущего супруга, будто под гипнозом, Юнги не ведёт ни одним мускулом лица — до того стала привычна маска равнодушия. До Мина Кима буквально дотаскивают, потому что омега не в силах отвести взгляда, но стоит только Юнги бросить на него укоризненный взор, Тэхён как по команде опускает свой, пристыженно, как провинившийся щенок. Долгая, нудная клятва священника, кажется, длится вечность, но, наконец, оглашается главный вопрос: «Согласны ли вы…» — Согласен, — отвечает Мин совершенно безэмоционально, в душе перечёркивая свои слова жирной красной чертой, но даже так голос вампира будоражит сердце омеги. — Да, — тихо, смущённо выдаёт Тэхён и так же тихо ахает, когда Юнги, не желая больше медлить, припадает к его шее и вдыхает всей грудью этот запах, о котором так грезил все эти долгие десять лет, даже в те моменты, когда на губах была кровь Лигёма. Она ни в какое сравнение не идёт с кровью Тэхёна — Я наслышан о твоей крови, — пустые слова, но вампиру просто нужно взбудоражить омегу, и это срабатывает отменно — биение сердца ускоряется, разгоняя кровь и немного повышая температуру тела. Идеально. Юнги кажется, что он вгрызается в шею грубо и абсолютно не аристократично, однако, когда столь желанный деликатес сейчас в его руках, все посторонние мысли отходят на второй план, позволяя отдаться опьяняющему вкусу и чувствам. Если бы наглые оборотни перед свадьбой не отпаивали принца кровью едва ли не насильно, чтобы вампир не дай бог не причинил вреда хрупкой королевской куколке, ощущения были бы в разы острее и Юнги сейчас, вероятно, не смог бы остановиться и выпил бы всё до последней капли прямо под венцом, превратив торжество в траур, потому что даже так ощущения накрывают его с головой, ведь кровь Тэхёна просто сногсшибательна. Невероятно сладкий, нежный нектар с послевкусием ванили, тёплый и такой беспредельно желанный и недостижимый, отныне принадлежащий, как и сам Тэхён, весь и полностью, одному лишь Юнги. Принц отстраняется, пока остатки самообладания ещё при нём, и осторожно зализывает рану, которая тут же перестаёт кровоточить и покрывается тонкой багровой корочкой. Тэхён немного пошатывается отходя от непродолжительных последствий первого опыта укуса, и к нему сразу же подбегает старший брат, Чимин, обнимая за талию. Далее Юнги не слушает, более чем спокойно принимая поздравления от всех своих близких и дальних родственников, друзей семьи. Чонгук надевает кольцо на его руку, что, в прочем, вампир упорно игнорирует. Свадебная церемония окончена, клятва дана, кровоиспитие совершено — можно отдохнуть от суеты и наконец уединиться. Вампир покидает зал, постепенно замечая у себя на пути всё меньше и меньше гостей и слуг, пока наконец ноги не приносят его в место, напоминающее пустующую холодную спальню, никем не заселённую. Одиноко, обособленно и темно. Лучше и не придумать. Кровать скрипит под весом принца, но скрип этот — музыка, по сравнению с пьяным гомоном и пустыми светскими беседами в перемешку с отвратительным резким запахом десятков видов женских духов. А потом родители ещё спросят, почему жених ушёл с торжества… А потому что жениху нет дела до пьянства, болтовни, песен и плясок; жених хочет тишины и покоя, бокал крови и книгу о вампирской истории; в идеале так, а в принципе книга подойдёт любая. Вздохнув, Юнги устремляет взгляд к небольшому окну, смотрящему из-под потолка в самую чернь ночного неба и пропускающему в комнату свежий прохладный воздух. Хочется выйти, вдохнуть полной грудью и рвануть, как дикий зверь, в лес, загрызть там пару волков, а потом с ними же повыть на луну и чертовку-судьбу — так обычно поступает Чонгук, когда раздосадован, и почему-то сейчас Юнги кажется, что такой способ убежать от мира вполне себе может послужить неплохой альтернативой чтению. — Ты сам во всём виновен, Юнги, — негромко произносит вампир, и его голос глухим эхом отражается от стен. У стен тоже есть уши, но рассказать все невзначай услышанные секреты они не смогут никогда. Вскоре на часах пробьёт пять утра. Карета отправится в дорогу.