Огонь и Лёд

Sad Memories

Сидя на месте кучера, Хосок напевает под нос простую навязчивую мелодию, самолично сочинённую на днях, и преспокойно ожидает выхода кронпринца, покачивая ногой, закинутой на другую, в такт своему голосу. Солнце садится, но его лучи всё ещё ласкают землю своим светом, и один из них тихо и медленно, как мышь, подползает к руке вампира. Когда свет падает на внешнюю сторону ладони, та быстро краснеет и грозится образоваться ожог, но рука вовремя прячется под длинный рукав чёрной накидки с капюшоном, защищающей лакея от смертельных лучей. Хосок глубоко вздыхает. Порой голову посещают мысли об истинном тепле играющего на коже солнца, дарящего жизнь всем существам, о вкусе обыкновенной еды: овощей, ягод, выпечки, а не только крови во всём её разнообразии малейших различий. Ещё ни разу вампир не встречал две совершенно идентичные по вкусу, и это, наверное, можно считать плюсом, но отведать простой еды и не подавиться от омерзения всё же хотелось бы. Хотелось бы и почувствовать, каково это, проживать годы и видеть, как меняется своё тело, медленно седеют волосы, теряет былую красоту и упругость кожа, становится слабым и немощным организм, постепенно увядая, а не быть запертым в вечно молодой оболочке, совершенной и искусственной, мёртвой, вытканной из чужих, некогда забранных жизней. Сколько за свои года Хосок повидал таких вампиров! Тех, чей возраст исчислялся веками, а тело было настолько молодо и прекрасно, что невольно поражаешься, как такая девушка или молодой человек могут быть столь рассудительными и глубокомысленными. Такой же является и королева Хана, будучи старше супруга более чем на сотню лет, при этом имея вид совсем юной девушки, младшей, чем её собственные сыновья, но притом удивительно красноречивой, сдержанной и даже несколько старомодной, но ещё не потерявшей страсть к жизни благодаря королю, для которого прелести жизни всегда будут оставаться превыше даже самой жизни. Прерывая мысленный поток, в поле зрения появляется долгожданный кронпринц Юнги в сопровождении короля с королевой и своего молодого, почти юного супруга. Тэхён следует позади, скованно сложив руки в замок перед собой, и выглядит чрезвычайно печальным. Природу этого настроения Хосок полностью понимает и проглатывает желание разбавить обстановку своим неуместным сейчас присутствием. Неизвестно ещё, на какой срок принц Юнги оставляет супруга в родном королевстве. На день, неделю или даже на месяц — неизвестно; всё зависит от стечения обстоятельств. До лакея дошли слухи, расползающиеся по дворцу со скоростью размножения саранчи, что чуткая интуиция беспокоит будущего короля мыслью о возможном скором наступлении первой течки, которую Мин категорически отказывается пережидать в непосредственной близости омеги. Ясное дело, это лишь слухи, но в основе каждого слуха лежит правда, пусть и до безобразия изуродованная. Возраст Тэхёна вполне допускает скорое «созревание» организма, а кронпринц известен своей привычкой безоговорочно доверять настораживающему внутреннему чутью. — Доброго вечера, Ваше Высочество! — кланяется Хосок с фирменной широкой улыбкой, и Юнги сдержанно кивает в ответ, уже собираясь сделать шаг на небольшую ступень подъёма в карету. В этот момент Тэхён, словно очнувшись ото сна, вплотную подходит к вампиру со спины и смыкает руки на его животе в замок, не отпуская. Мин удивленно оборачивается, но не видит лица оборотня, скрытого ширмой багровой чёлки. — Тэхён, отпусти меня, — холодно произносит принц, но не пытается освободиться сам, пусть ему ничего и не стоит выбраться из крепких объятий. Тэхён только льнёт ближе, упирается лбом в чёрную плотную ткань и глубоко вдыхает запах крови, железный и терпкий. Запоминает каждую его тонкую нотку, ведь так пахнет его любимый человек. — Возвращайся скорее… пожалуйста, — шепчет омега, жалостно и едва слышно, что даже Хосок не может различить выданные лёгкими смыканиями губ слова. Юнги кажется, что Тэхён не шепчет, а протягивает невесомую руку сквозь его грудную клетку, и эта рука скребёт ногтями, дерёт мёртвое, ото всех сокрытое сердце, в отчаянии ищет способ пробраться внутрь и вложить туда частичку чужой души, давно и безвозвратно отданную вампиру, но терпит крах вновь и вновь, оставляя её сиротливо лежать рядом, дожидаясь, когда наконец незваную гостью примут, но в очередной раз этого не происходит. Мин осторожно, без резких движений размыкает крепко сплетённые на своём животе пальчики и полностью оборачивается к омеге, видя в больших печальных глазах с трудом сдерживаемые слёзы. Он подцепляет большим пальцем опущенный подбородок Кима и вынуждает поднять на себя взгляд. Тэхён прекрасен, краше любой куклы, созданной руками величайших мастеров, потому что он создан стараниями Величайшего из них, вложившего всего себя в это творение без единого изъяна. Совершенная форма лица, ровные, розовые, чуть пухловатые губы, глаза формы миндаля, с обрамляющими их густыми чёрными ресницами, нижний ряд которых, столь же тёмный, как и верхний, придаёт взгляду молчаливой печальности; волосы, алые, как кровь и как безграничная любовь, кипящая в большом и бескорыстном сердце. Тэхён — совершенство. Совершенство, которое Юнги боится разрушить так же сильно, как и впустить в свою душу, мрачную, холодную и одинокую, где каждый, кто находил туда путь, страдал и медленно, тихо умирал, не оставляя после себя и следа, и лишь в глубине этой души, словно в бездонной пещере, раздавался эхом призрачный плач, утихавший, как только растворялись последние воспоминания о безымянном, некогда случайно забредшем сюда несчастном путнике. Кажется, на бесстрастном лице вампира промелькнуло подобие грустной улыбки. В это самое мгновение, когда Тэхён теряет бдительность, будучи в смятении от смеси разных чувств, одновременно наполнивших его разум, Юнги медленно опускается к лицу напротив и кротко касается губами уголка чужих, замерших в желании, но невозможности что-либо произнести. Оборотень чувствует их лишь на долю мига — прохладные, мягкие, немного влажные — но это время ощущается вечностью. Мин в спешке садится в карету, но даже когда та скрывается из виду, пропадая в тёмно-зелёной листве деревьев, Тэхён всё так же смотрит в даль, на вымощенную камнем и уходящую в никуда длинную полосу дороги, двумя пальцами невесомо касаясь места, куда упал поцелуй. Лёгкий, целомудренный, почти не ощущаемый, но всё же настоящий и первый поцелуй.

***

— О чём задумался? — с улыбкой интересуется Тэхён. Очередной порыв тёплого ветра бьёт в лицо, от чего принц щурится и забавно фырчит. Подобно брату, Чимин не может сдержать улыбки. Лучи вечернего солнца играют на поблескивающем лице, багровые волосы колышатся, обнажают смугловатый лоб и густые тёмные брови. — Да так… — пытается отвести внимание Тэхёна, но выходит весьма паршиво. Ким, скинув обувь, с ногами залезает на качели, предупредительно поскрипывающую цепями, и неотрывно глядит на брата, находясь лицом неприлично близко. — Нет, я по тебе вижу, что думаешь о ком-то! Выкладывай! Младший складывает руки на груди и ждёт ответа, как на допросе. Зная Тэхёна в таком расположении духа, Чимин сдаётся быстро, и мечтательно поднимает глаза к небу, сопровождая золотистые облака. — Принц Чонгук. Он ведь брат Его Высочества кронпринца, так? — Так, — произносит Ким задумчиво, кажется, слегка лишившись энтузиазма. Чонгук ведь всё ещё является его любовником и неизвестно, как на такой факт отреагирует Чимин, кажущийся с головой поглощённым своей влюблённостью. — Мы впервые встретились в лесу, — продолжает принц, витая в мыслях и не замечая изменений в настроении Тэхёна, который уже и не так-то сильно хочет слушать о чужой бескорыстной любви. — У меня была течка и я решил развеяться, чтобы постоянно не думать о компании какого-нибудь альфы. Тогда мне совершенно не хотелось отдаваться кому-то, этого хотела лишь моя сущность. Вот я и пошёл в лес, тайком от стражи, надеясь никого там не встретить и спокойно пособирать грибы и ягоды. Тэхён прикрывает рот рукой, чтобы не рассмеяться, а Чимин с непониманием посматривает на младшего, приподняв бровь. — Я сказал что-то смешное? — Нет, просто… Чимин, ты будущий король! Какие ягоды с грибами? — всё-таки не удерживается и смеётся Ким, думая, что поцелуй Юнги был поистине опьяняющим — оборотень ведёт себя как серьёзно перебравший с алкоголем шут, лезущий к принцу со своими нелепыми дурачествами. Ким пропускает мимо ушей слова брата, но дальше историю своей любви не рассказывает, вовсе отворачиваясь от Тэхёна, замолчавшего из-за проснувшегося чувства вины. Любовь — не шутка, особенно когда она приходит так же неожиданно, как и Смерть, которая может поджидать своих жертв даже на пороге собственного дома. И Любовь, и Смерть не терпят несерьёзности, обе приносят нестерпимую боль, обеим плевать, сколько лет жертве, к какому сословию она принадлежит, сколько бед перетерпела на своём веку. Любовь, нежная, облаченная в невесомые белые одеяния, скрывающие под собой тонкий, дивный силуэт, прекрасная, как цветок жасмина, способна в один момент надломиться и утопить недолгое счастье в вязкой, отвратительной, горькой чёрной крови, что даже Смерть будет казаться для отчаянных влюбленных освобождением, единственным возможным способом покинуть клетку из цепких лоз, сковывающих и лишь глубже впивающихся ядовитыми шипами в израненные сердца. Чимин влюблён. С того самого момента, как увидел Чонгука в лесу, его горящие голодом и плотским желанием, завораживающие чёрные глаза, его невероятный, глубокий голос, был очарован его внешностью. В тот момент всем своим естеством он напоминал хищника, змея из мифов, туманящего разум своей жертве и вынуждающего поддаться сладострастному греху. Лишь сейчас Чимин в полной мере осознаёт намерения Чонгука. Он бы убил его. Без жалости, без сострадания, только ради удовлетворения своих животных желаний. Эта мысль принца поистине ужасает. Он притрагивается руками к своей шее, где укусы, абсолютно ничем не скрываемые, особенно контрастно выделяются на фоне чистой кожи без единого пятнышка. Тэхён не задаёт вопросов, и этим значительно облегчает брату это неловкое молчание. — Я люблю его, Тэ, — спустя долгую минуту, проведённую в немой тишине, робко произносит Чимин. Ким внимает его словам, не перебивая. — Я не знаю, в какой момент это понял, но для меня он не такой как другие альфы. Я знаю, что и он что-то чувствует, но не хочет… — Юнги поцеловал меня, — резко обрывает Тэхён, и глаза Чимина, на первый взгляд узкие, без двойного века, едва не выпадают из орбит. Оборотень указывает пальцем на краешек губ, куда пришёлся маленький поцелуй, — вот сюда. Улыбка, очаровательная, забавная, какими всегда бывают улыбки искренней радости, растягивается на лице старшего, отодвигая любые мысли о Чонгуке на задний план. Чимин сжимает брата в объятьях, как плюшевую игрушку, и только разве что рёбра у Тэхёна не трещат. — Наконец-то! Я-то уж думал он так и останется булыжником! Всё, жду племянников, и только попробуй родить меньше тройни! — театрально угрожает принц, едва сдерживая рвущийся наружу писк умиления, но резко останавливается, глядя куда-то за спину Тэхёна. — Ликси? — Да… — извиняется сконфуженный Феликс, поправляя взлохмаченную после сна рыжевато-русую шевелюру. — Доброго вечера. Извиняюсь, что прервал, просто из моего окна очень хорошо был слышен ваш смех. — Ничего-ничего! — отмахивается Чимин и двигает Тэхёна на край качели, освобождая место для младшенького. — Садись. Выглядишь… очень, очень неважно. — Знаю, — улыбается Ким, поправляя мятую белую рубашку не по размеру, полностью прикрывающую бёдра. — Лекарь напоил меня какой-то отравой, я спал почти сутки. — Вот как… Понятно. Хорошо, что тебе немного лучше. Тэхён думает, как бы сейчас говорил Чимин, если бы он или кто-то другой из семьи Ким, помимо самого Тэхена, знал о том, что Феликс перетерпел, будучи в Тёмном королевстве. Одно ясно точно: Ким никому не позволит узнать этого. Никому. Иначе миру вампиров и оборотней настанет трагический конец.

If Melancholy Were Music — Fabrizio Paterlini

Без дурманящего сладкого аромата Тэхёна, без громкого, своенравного и совершенно невоспитанного Чонгука дворец словно опустел, лишился своих важных частей, как деталей паззла. Величественные, тёмные, безмолвные своды потолка, мрачные скульптуры статных вампиров, горгулий, львов и многих других существ, пустынные коридоры с небольшими редкими хрустальными люстрами, свечи на которых почти никогда не бывают зажженными, и сад, где в ночи деревья перешёптываются между собой на неизвестном языке, рассказывают друг другу и полуночным обитателям удивительные истории, сплетни прислуги и интриги аристократов, — абсолютно всё утихло, потеряло цвет и стало таким же одиноким, как и будущий король, кронпринц Юнги, расхаживающий по безлюдному тёмному залу с каменными статуями отца, всегда наводящими восторженный ужас на тех, кому удалось их лицезреть. Мину же эти изваяния приходятся по душе лишь ночью, когда солнечный свет не касается их и не обнажает все недостатки — трещины, отколотые и не пощаженные временем кусочки, неровности и изъяны. Ночь прячет в своих чёрных объятьях всё, будь то несовершенства внешности или души, глубинные переживания или потаённые грехи. В ней вампир чувствует себя собой, холодным, тёмным, загадочным и неприступным, каким и желает быть для всех, разучившись испытывать боль и сострадание, оставив любовь и беспечные желания. Такое существование было бы идеальным. Идеальным для того, чтобы безбедно прожить не одну тысячу лет, не задумываясь о бессмысленности вечной жизни, отдавая всего себя королевству, чтобы стать истинным правителем, лучшим из лучших, хладнокровным, расчетливым и бессердечным. Как бы не хотелось, но эти желания не исполнить. У мертвых есть сердце, и пусть оно не качает по жилам кровь, оно способно любить, долго и преданно, но не исцеляться после потери дорогого человека. И свою первую любовь, Лили, Юнги наверняка будет помнить до конца дней, даже если кто-то сумеет проделать долгий путь и занять его место. Даже если этим «кто-то» будет Тэхён. Кто этот мальчишка для кронпринца? Супруг? Да. Возлюбленный? Неизвестно. Родственная душа? Нет. Если с первым и третьим пунктами всё ясно, то второй оставляет за собой бесчисленное множество вопросов. Юнги солжёт, если скажет, что любит Тэхёна так же сильно, как некогда и до сих пор любил Лигёма, но и стоять на своей полной бесстрастности по отношению к нему было бы неправильно. Тэхён вызывает водопад разных чувств и эмоций, начиная от животной жажды разорвать в клочья, выпить до дна, присвоить себе невинную душу, заканчивая желанием защитить, приласкать, сказать заветное «я люблю тебя» и наконец расставить все точки над «и». Только вряд ли когда-нибудь две этих сущности смогут ужиться в разуме Мина и не порвать друг друга в сражении за право обладать Ким Тэхёном, самым нежным, хрупким, но в то же время желанным и сводящим с ума омегой. Юнги в смятении. Ангел и демон бьются в нём с того момента, как он осознал свои чувства к Лигёму, и тогда демон сумел одержать победу — он убил и заставил страдать так, как Юнги не страдал за все десятки лет своей жизни, наполненные лишь мыслями о правительстве, о будущем престоле. Отец видел, как постепенно терял любые принципы, которых и так всегда было немного, Сокджин, который с юношеского возраста интересовался всеми видами плотских утех и активно пробовал их, не ограниченный запретами родителей, — обладание альфами и позволение им обладать собой, ночи в компаниях многих омег, оргии прямо во дворце, часть которого в последствии была отдана под эти самые ночные угоды, вскоре переросшие в полноценное и очень прибыльное занятие, и чем старше становился Сокджин, тем больше осознавал, что кого-то вроде него не потерпят на законном престоле, и именно тогда по королевству разнеслась нежданная весть о новом будущем короле — Мин Юнги, принце с трезвым рассудком и железной хваткой. С тех пор благополучие королевства — главная забота Мина, ещё не принявшего корону, но уже как правителя показывающего потрясающие результаты и подающего большие надежды. И любовь рушит многие планы, объявляясь, как гром среди ясного неба, с тёплым дождём и раскатами, больше похожими на тонкий, усладой для слуха, колокольный звон. В любой момент погода может перемениться, молния разверзнет небо и копьём вонзится в самое сердце, прошибёт тысячами разрядов тока и бросит тело, безжизненное и пропахшее горелой плотью. Однажды Юнги уже ощутил себя таким, и повторять опыт желания нет. Любовь создана для тех, чья жизнь не зависит от количества обескровленных тел и оправданности наличия короны на голове, чьи души не были уже единожды истерзаны собственными чертями, скрытыми от чужих глаз. Любовь не для Мин Юнги, но если она найдёт дорогу в его сердце, преграждать путь будет бессмысленно.

Yiruma — Kiss the Rain

Братья могли бы с упоением наблюдать, как пальцы Тэхёна, аристократически длинные и тонкие, плавно скользят с одной клавиши на другую, позволяя литься грустной, размеренной мелодии, но каждого беспокоят разные мысли, разные воспоминания проносятся перед сомкнутыми веками, пробуждая давно дремавшее в груди чувство ностальгии. Тэхён не глядит в ноты и даже не старается вытягивать из своего разума давно позабытые мотивы произведения — руки живут своей жизнью, самостоятельно играют любимую мелодию, зарубленную на носу, наполняющую комнату дождём в осенний день, когда лишь на мгновение солнце выглядывает из-за туч, чтобы не дать миру окончательно забыть о свете, или плавно опадающими с дерева лепестками сакуры, кружащимися в неведанном вальсе, укрывая нежно-розовым полотном землю, позабывшую, что такое тепло и вожделенная дождевая влага. Омега позволяет сознанию взять над собой контроль и рисовать на чистом холсте всё, что ему вздумается. На полотне всё: первый взгляд смоляных глаз, холодных и, кажется, абсолютно безотрадных, пустых, но на самом деле глубоких настолько, что Тэхёна утягивает в их бездну до сих пор, и когда он наконец достанет кончиками пальцев ног дна — неизвестно, вероятно, этого так никогда и не произойдёт; клятва, звучащая в тот миг как под толщей воды, ведь взгляд был прикован лишь к одному единственному, прекрасному, бесстрастному лику; первые капли крови, стекающие по бархатной коже и размывающиеся в алые озерца на белоснежной ткани. Сердце вновь сбивается с ритма, стоит только вспомнить Юнги возле могилы — открытого, ранимого, с полными слёз глазами и блестящими влажными дорожками на щеках. Такого Юнги Тэхён видел впервые и желал лишь подойти, обнять со спины и одним касанием забрать всю боль, пропитавшую душу Мина, позволить ему вздохнуть полной грудью и больше никогда не показывать своих слабостей. Феликс ощущает нежные, холодные руки, касающиеся его расслабленных плеч, и, даже не видя их обладателя, знает, кто сейчас стоит за спиной, невесомо проводит рукой по тускло-рыжим волосам, шепчет на ухо: «Мы всегда будем рядом. Только не забывай о нас, Ликси» Эта же рука смахивает со впалой щеки первую хрустальную слезу и кладёт голову на плечо в попытке утешить юношу. Феликс держится как может, но тёплые воспоминания, теперь кажущиеся такими далёкими, невольно вырываются из памяти и вынуждают пролить слёзы вместе с долго томящейся в груди болью, от которой даже разум, запершись от реальности и создавший собственный мир, где все живы, где всё хорошо, не может избавиться. Ким прижимает к груди колени и утыкается лицом в них, чтобы Чимин, умиротворённо и немного печально пропускающий сквозь себя каждую ноту, не увидел, как уязвим сейчас младший брат. Феликс — альфа, а альфы не плачут. Не прорываются на эмоции от нахлынувших чувств под давлением музыки, это неправильно. Но унять поток слёз не выходит — музыка Тэхёна словно вытягивает всю накопившуюся боль, принимает на себя и оставляет только приятную, немного тягостную пустоту, лёгкость. Чимин притягивает к себе и укрывает в объятьях, как самый настоящий старший брат, пусть и сам слабый омега, позволяя почувствовать себя в безопасности, в тёплом коконе, где никакая боль не страшна. Но внезапно музыка умолкает, и оба Кима устремляют взгляды на Тэхёна, чьи руки замерли не в состоянии нажать на клавиши, а взор, распахнутый, и стеклянный, полный непередаваемого ужаса, упирается в пустоту. Омега часто дышит и сгибается пополам, не в силах с собой совладать и не понимая, что происходит, сосредотачивая всё внимание лишь на собственной боли внизу живота, натягивающей на катушку всё внутри. Чимин срывается к брату, но Феликс первым осознаёт происходящее, как только в нос ударяет насыщенный, сладкий, невыносимо притягательный аромат ванили, так хорошо знакомый. Прикрывая нос и рот, альфа глядит на согнувшегося Тэхёна, лежащего головой на клавишах, и успокаивающего его обеспокоенного Чимина, пытающегося поставить омегу на ноги — Течка. Уводи его отсюда. Живо! — рычит альфа и удивлённый Чимин кое-как вытаскивает брата из-за рояля, сопровождая того к выходу. Попутно Тэхён тихо бросает прислуге, чтобы немедленно отыскали Чон Чонгука, будь он во дворце или нет.