Огонь и Лёд

— Гук-и… ну Гук-и, ну хватит… — Да подожди… ты такой приятный… — Сейчас задохнусь, постой… Запутавшийся в огромном одеяле Тэхён наконец высовывает голову и «проветривает» душное пространство под одеялом. Следом вылезает Чонгук и сразу же ластится к шее хихикающего оборотня, который не может отрицать, что ему такое внимание очень даже нравится. Вампир оставляет дорожку поцелуев на мягкой линии подбородка, развязно целует шею и вновь тянется к распухшим от бесконечных ласк губам, но оказывается остановленным ладонью Кима, раскрасневшегося, горячего и выглядящего ещё более аппетитно. — Гук-и, давай сделаем перерыв. Я чувствую себя немного паршиво. — Да? — Чонгук удивляется и моментально отстраняется. Он откидывает одеяло наполовину, открывая вид на бледное тело с рельефными мышцами, и оборачивается к Тэхёну, опёршись на руку. Свернувшись комочком, омега оставляет открытым только погрустневшее смуглое личико и в задумчивости говорит Чонгуку, будто самому себе, не смотря на вампира: — Я же не должен быть здесь, с тобой. Моё место в Тёмном королевстве, рядом с Юнги, — он поднимает большие кофейные глаза на Чона. — Ты же знаешь, почему он отказался проводить течку со мной. Расскажи мне, чтобы я хотя бы не чувствовал себя легкомысленной разгульной особой. Чонгук со вздохом плюхается на спину, прикрыв глаза. Чёрт бы их побрал, этих омег. Минуту назад стонут под чужими властными толчками, а теперь вдруг припомнили одиночку-супруга за сотни миль, которому наверняка и дела нет до них. Хотя, зная Юнги, у него такая своеобразная забота, защита от собственных чертей, и даже можно сказать, что поступил он довольно разумно. В плане защиты Тэхёна от самого себя на период течки — да, но оставить так опекаемого супруга в руках брата, которому в голову может взбрести всё, что угодно, — нет, это уже глупость. Хотя, он, наверное, понимал, на что идёт, раз оставил Кима именно с Чонгуком. После последних побоев Чона до сих пор иногда передёргивает, и в полной мере ощутить на себе гнев брата желания не возникает от слова «совсем». Мама несомненно была права, когда говорила, что Юнги жесток, и этим походит на отца. Чон встряхивает головой, отгоняя прочь непрошенные мысли. Тэхён по-прежнему ожидающе смотрит и, постаравшись собрать себя воедино после бурной ночки, Чонгук не спеша начинает повествование: — У него был возлюбленный, человек. Возлюбленный этот работал шлюшкой в «Sanglant Elysium», джиновском борделе, и был там безумно популярен, просто нарасхват. Я сам его услугами не пользовался, но Джин говорил, что он такая страстная сучка, что кончить можно от одного дуновения ветерка с его стороны. Хотя я его видел и, честно говоря, мне он показался более чем безобидным. Никогда бы не сказал, что этот чистый, простой мальчишка каждый день натирает члены десятку клиентов. И, как ты уже понимаешь, Юнги тоже стал одним из этих клиентов, так и влюбился без памяти. Ухажеров у Лигёма — так его звали — была тьма тьмущая, но то, что он подцепит в постели самого кронпринца, для всех было нонсенсом. Многие списывали это едва ли не на чёрную магию, даже поговаривали, что у него были ведьмы в роду, но я бы поспорил. Отношения у них с Юнги были прекрасные, любили друг друга до безумия. Юнги для него даже королевство захватил и самолично поубивал чуть ли не половину населения. Лигём был мальчик с приветом, так что я уже после его смерти узнал, что он был ярым садистом, обожал смотреть, как убивает Юнги. Они были просто убийственной, в прямом смысле, парой. Чонгук усмехнулся, но Тэхён стал только печальнее. Вероятно, на него накатила ревность из-за того, что стать таким партнёром — тем, кто сможет зацепить Юнги и дать ему огонь в крови, бешеный темп жизни, разбавить медленно пожирающую вампиров скуку — он просто не сумеет. Довольно тихий, скромный, уютный и сладкий, как нежный ванильный зефир, он никогда бы не смог бы подарить те яркие эмоции, которые можно испытать в компаниях омег на одну ночь. Возможно, на то они и «омеги на одну ночь», что долгими узами себя с ними не связать. — Но, ты понимаешь, — голос Чона медленно катится по наклонной, — эта любовь долгой не была. Лигём умер от разрыва сердца, как ни странно, прямо в постели с Юнги. Не думаю, что брат во многом в этом виновен, потому что проблемы с сердцем у Ли были с рождения, и вообще удивительно, как он с таким активным образом жизни не откинулся до двадцати лет, но, в общем, что случилось, то случилось. Юнги был безутешен. Я без понятия, сколько он выпил людей в ту пору, но трупы сжигали десятками. Прискорбное было время, хотя меня это сильно не коснулось. Юнги снова стал ледышкой, занятой только делами королевства, а потом, — Чонгук взглянул на Тэ с улыбкой и тот непонимающе похлопал глазами, — случился ты. — Я? — изумлённо переспрашивает Тэхён и в ответ получает утвердительный кивок. — Я ничего не помню. Я совсем не знал Юнги до свадьбы. — Вот и прекрасно, что не помнишь. Это не лучшие воспоминания и, возможно, ты был слишком мал. В общем… в тот день Юнги приезжал к вам в королевство, чтобы найти будущего супруга среди оборотней. У нескольких детей, принадлежащих к аристократическим семьям, взяли на пробу кровь, чтобы по её вкусу определить лучшего кандидата. Один запах твоей крови просто лишил брата рассудка и он жаждал убить тебя, был в шаге от этого. Твой младший брат ранил его и таким образом спас. — Младший брат? Феликс что ли? — Угу, — кивает Чон. — У Юнги даже шрам на боку остался. — Так, я должен проведать Феликса, — Тэхён подрывается с кровати и начинает суетливо подбирать с пола скинутую одежду под вопрошающим взглядом Чонгука. — Ты уверен? Ты себя хорошо чувствуешь? — Прекрасно, — отвечает Ким, натягивая штаны. — Если ты предохранялся, то вообще чудесно. — Ещё бы не предохранялся! Я не самоубийца. — Вот и чудненько, — улыбается омега и застёгивает последнюю пуговицу на своей рубашке, прикрывающей бёдра. Вид у него до умиления неряшливый, и Чонгук любуется до последнего, пока за Тэхёном не захлопывается дверь. Сам вампир не спешит вылезать из кровати, предпочитая прогулке по лесу отдых после марафона сладких и утомительных даже для него, существа с неиссякаемым запасом энергии, ночей. Тэхён моментально широким шагом направляется к комнате Феликса, но, на удивление для себя, не находит там ровным счётом никого. Благо горничные не дремлют, и от одной из них Ким узнаёт о том, что молодому принцу была выделена одна из спален на верхних этажах, потому что господин Намджун посчитал, что так для его здоровья будет лучше. Теперь Тэхён не идёт быстрым шагом — бежит, перелетая через две ступеньки за раз. Волк внутри жалобно поскуливает и царапается, чутьё настойчиво, в самую душу шепчет, что случилось что-то нехорошее, что Тэхён благополучно пропустил, протирая простыни в компании вампира. Как и предполагалось, дверь не заперта, а Феликс в комнате не один. Намджун тоже здесь: сидит возле кровати младшего и не просто смотрит на него, как бывает обыкновенно, — присматривает, обеспокоенный. Его обречённый вид говорит о многом, но из этого «многого» ни одно словцо не предвещает хорошего. Придвинув стул к стулу Намджуна, Тэхён присаживается рядом и видит Феликса, сидящего у спинки кровати, сжавшись до мизерных размеров. Он, не замечая присутствия ни одного из братьев, что-то невнятно шепчет на неизвестном языке, шепчет в пустоту. Тэхёну впервые по-настоящему страшно находиться рядом с ним. — Всё настолько плохо? — с осторожностью интересуется Ким у старшего, но тот только кивает, пропуская мимо ушей чужой вопрос, так и не дав полного ответа. — У меня две новости: одна плохая, другая ужасная. — Ну, начни с плохой, — мнётся Тэхён, пристально следя за изменениями на чужом лице. — У Феликса случился очередной приступ. Лекарь сказал, это была галлюцинация, реалистичная и вызванная глубоким эмоциональным потрясением. Он до сих пор не отошёл, — принц кивает в сторону Феликса, всё так же бредящего. — А… вторая новость? — теперь оборотень готовится услышать что-то, что повлияет на многие жизни. Объявление войны? Геноцид? Вырождение оборотней? Эпидемия? Самым реальным и близким кажется расторжение мира между вампирами и оборотнями в свете последних событий, и омега мысленно готовит себя к тому, чтобы со всех ног броситься к окну, обратиться в прыжке и бежать без оглядки в Тёмное королевство, чтобы найти Юнги и всеми силами уговаривать его остановить это, шептать нежное: «Я здесь, я рядом, я люблю тебя, спаси наши жизни» и стать тихим спасителем двух королевств, остановив правителей в шаге от переломного решения. Реальность возвращает тяжелыми движениями губ Намджуна и вырвавшимися оттуда, в первый миг кажущимися нелепицей, тихими, длящимися вечность словами: — Феликс не альфа. Он беремен. С кровати раздаётся отчаянный, животный, душераздирающий крик.

Think Up Anger feat. Malia J — Smells Like Teen Spirit

В тёмном помещении душно и беззвучно до такой степени, что даже собственное дыхание замирает, боясь разрушить воцарившуюся мертвенную идиллию. Идиллией это назвать сложно, но немым адом для всех троих принцев — легко. Врач проходит к кровати Феликса с абсолютно невозмутимым видом и гордо выпрямленной спиной, и за ним тенями проходят несколько крепких оборотней, чтобы, в случае чего, не позволить юному принцу навредить лекарю или братьям. Феликс прославлен буйным нравом. Немного отошедший от потрясшей новости, Намджун успокаивает младшего, держит за руку и бархатистым голосом убеждает, что это — просто врач, и он намерен помочь, а не навредить (пусть все его внешние признаки — высокий рост, снежно-белая кожа, скульптурные скулы и бездонно-чёрные глаза — говорят о его бессмертной сущности). Спустя несколько минут Феликс, ещё совсем недавно трясшийся в преддверии новой истерики, позволяет холодным рукам коснуться своего уязвимого сейчас, истощённого тела. Двое альф стоят по сторонам кровати, готовые удерживать сопротивляющегося больного, но необходимости для этого не возникает. На протяжении всего осмотра Намджун держит младшего за руку и старается отвлечь его самыми обыкновенными разговорами о дворцовой суете и разными, бытующими среди аристократии, глупыми сплетнями. Работает отменно, и даже расслабить Феликса получается. Он несколько раз позволяет себе улыбнуться, пока врач с полным серьёзности видом ощупывает чужой живот, впалый и с видимыми рёбрами, но немного вздувшийся по центру от недоедания. Во всяком случае, до прихода знающего человека казалось, что именно от недоедания. У самого врача на этот счёт иное мнение. Тэхён не видит совершенно ничего вокруг. Он сидит в углу помещения и в упор не замечает трепетно перебирающего разные темы Намджуна или строгого врача-вампира. Мир для него в один миг сократился до крохотной точки, оставив вокруг лишь глухую пустоту. «Феликс не альфа. Он беремен.» Это ведь шутка, да? Тэхён сейчас откроет глаза и увидит всё, как оно должно быть — счастливого Феликса, грациозного Намджуна, шаловливого Чимина и любознательного Харина. Они все вместе будут ужинать за одним огромным столом с мамой и папой, шумно и весело. Разве так не должно быть? Разве так не будет? Ещё месяц назад всё было так прекрасно, почему не будет и сейчас? Тэхён надеется, его сердце полно этой горячей надежды, но он открывает глаза — и вся иллюзия в миг обращается в прах и уносится порывом ветра к светлому прошлому. Феликс истощён до одних кусков мяса на костях, нездоров рассудком, предстаёт не тем, кем представлял себя всю свою жизнь, отданную только двум вещам — любви к семье и ненависти к вампирам. И сейчас он, альфа с рождения, самый дерзкий и отчаянный член королевской семьи Ким, носит в себе ребёнка… чьего? Тэхён знает, чей это ребёнок, и сейчас уверен, что всё-таки попытка убить Сокджина была не самой его абсурдной идеей. Омега сейчас сам готов пойти и придушить этого злосчастного вампира, лишь бы жизнь прекратила кидать из стороны в сторону Феликса, уже пережившего событий на три жизни вперёд. Мужчина перьевой ручкой делает некоторые пометки в записной книжке и громко захлопывает её, обозначая окончание осмотра. Намджун не отпускает Феликса, а Тэхён с огромной надеждой смотрит на собирающего принадлежности врача, лелея надежду всё же услышать опровержение диагноза. Этот ребёнок, даже если Феликс сумеет выносить его, никогда не подарит радости никому и желанным не будет. Он был обузой с момента зачатия, окончательно раскрошившего рассудок его «матери» — Тэхён морщится от этого паршивого слова, коим теперь заклеймён брат — обузой и останется. Вампир поправляет круглые очки на переносице и со вздохом, но без капли сочувствия, с присущей вампирам надменностью произносит: — Это определённо беременность. Порядка двух-трёх недель плоду. Мои поздравления, Ваше Высочество. Тэхён бросается к кровати Феликса и внимает его реакции. Юноша не кажется впечатлённым и… улыбается? — Чёрные твари из стен его поселили, — с той же полубезумной улыбкой произносит он, будто констатируя факт. Врач-вампир лишь обречённо качает головой. — Не слушайте. Это бред, только ему понятный. Он часто будет выдавать подобное, не пытайтесь понять. Тэхён кивает и протягивает руки, чтобы обнять брата. Феликс не сопротивляется и позволяет прижаться ближе, но по его венам растекается яд, тёмный, едкий, пожирающий рассудок и чувства. Что он теперь такое? Не принц и не самопровозглашенный охотник на вампиров, не альфа и не омега. Самым низким образом забеременевший оборотень, у которого гордость и достоинство растоптали и стёрли в пыль, а в нутре растёт нежеланная жизнь, и не просто жизнь — нечто с живым сознанием и мёртвым телом, как и любое отродье вампира. Хочется вспороть себе живот, убить себя и эту недоразвитую тварь, или же подождать, пока оно вырастет и само не запросится наружу — Феликс в таком случае гарантированно не выживет; его тело, не омежье и не предназначенное для вынашивания и родов, просто не выдержит. Пусть Сокджин забирает плод собственной животной похотливости и делает с ним всё, что пожелает. Пусть растит низкую полукровку и подаст его в собственные шлюхи, чтоб повторил судьбу «матери» и умер так же унизительно, как и она. Вампир неторопливо выкладывает из чемодана успокоительные настойки, отвары и приборы для осмотра бредящего принца, между тем проговаривая всё так, чтобы слышал только Намджун, оказавшийся третьим лишним в компании младших братьев: — Такого ещё ни в одной практике последних лет не случалось. Не думаю, что это единичный случай — просто очень редкий. Юный принц может как зачать ребёнка с омегой, так и родить его от альфы, но для полного выявления всех особенностей понадобится ещё несколько осмотров. Попытаюсь определить, можно ли будет обойтись без кесарева сечения. А к вам у меня пока один очень интересующий меня вопрос, — он добавляет перетёртые листья неизвестного растения в один из отваров, кипящий на небольшом огне. — Чей это, по вашему мнению, ребёнок? — Если бы я знал, — обречённо выдыхает Намджун, пропуская волосы через пальцы. — Он несколько недель шлялся по Тёмному королевству. Может, там что-то и пошло не так. Феликс? Феликс оборачивается, без единого намёка на нервозность, но со слезами на глазах. Со спокойными слезами тихого отчаяния и безысходности. — Кто это сделал с тобой? И чей это ребёнок? Ким холодно пожал плечами, а Тэхён изумлённо уставился на него. — Я не знаю, что произошло. Возможно, кто-то решил поиграться, пока я был без сознания после первого обращения. Намджун с пониманием кивает, но Тэхён всё ещё не вникает, почему младший не рассказал правду. В чужих глазах, усталых, с большими тёмными кругами, читается вымученное «позже расскажу». Вскоре врач-акушер и Намджун покидают комнату, оставляя братьев наедине. Тэхён залезает под одеяло к Феликсу и кладёт голову ему на плечо, успокаивая одним своим присутствием, за что гамма альфа ему безумно благодарен. Тэхён не задаёт вопросов, не успокаивает бессмысленно, не гадает на будущее, а живёт здесь и сейчас, дарит тепло и уют, которых так не хватает, и тихо-мирно дышит под ухом. Феликс впервые за долгое время ощущает нечто, похожее на умиротворение.

Olafur Arnalds — Hægt, kemur ljósið

Беспросветно-чёрное полотно постепенно накрывает небосклон, и Чимин в течении нескольких бесшумных часов удовлетворённо наблюдает за этим, с вот уже третьей чашкой кофе в руке. Ночи этим летом особенно тёплые, слушать незамысловатые мелодии сверчков в их тиши — одно удовольствие. Молодой омега просто сидит в плетёном кресле на одном из просторных балконов дворца с видом на сад, на аллею немного дальше, постепенно уходящую в лесную глушь. За спиной раздаются осторожные шаги и Ким оборачивается: фигура в белой рубашке с пышными рукавами, в рыжевато-оранжевой жилетке с причудливыми узорами и простых чёрных штанах. Следует отметить, в этот раз Чонгук выглядит значительно более опрятно чем обычно, в своей изношенной рубашке и заурядных рабочих штанах крестьян. — Доброго вечера, — чуть смущаясь, здоровается он с улыбкой, совершенно не наигранной. — Можно составить Вашему Высочеству кронпринцу компанию? — Можно, — кокетливо отвечает омега и просит слугу налить гостю красного вина. Чонгук присаживается на соседнее кресло, и он мог бы в тишине понаблюдать за красотой ночной природы в компании будущего короля, но наблюдать за природой не получается — глаза желают видеть только аристократический профиль блаженствующего омеги. Спустя пару минут безмятежного молчания Чон всё же разрушает мирную атмосферу весьма ожидаемым признанием: — Чимин, — оборотень поворачивается к вампиру, и на его поблёскивающее под лунным светом лицо с одной стороны ложится глубокая тень. Чонгука данная игра полуночного света и тени на прекрасном лице неимоверно восхищает. — Ты самый прелестный омега, которого я когда-либо видел. Ты очень сильно нравишься мне, и я бы хотел провести здесь, с тобой, остаток своих дней. Чимин со снисходительной улыбкой протягивает Чону руку. Тот берёт её, небольшую, миловидную, в свою и воспринимает это как принятие своих чувств. Оборотень откидывается на спинку кресла и встречается взглядом со сверкающими от детского восторга глазами Чона, смотрящими на омегу с восхищением, обожанием и любовью. — Всё так быстро, — вздыхает Ким. — Я боялся, что мои чувства к тебе безответны. А тут приходишь ты и… — Я ещё не знаю тебя хорошо, — перебивает его Чонгук и притягивает чужую руку ближе, встаёт и присаживается на колени к ногам опешившего Чимина. Он нежно подносит чужую руку к губам и оставляет целомудренный поцелуй на каждом пальчике, после чего, смотря в раскрытые от удивления, большие шоколадные глаза омеги, продолжает: — Но я люблю тебя. И в тот момент, когда мы встретились впервые, я первый раз не пожалел, что моя жертва сумела улизнуть. Ты слишком хорош, чтобы так умереть. Мне кажется, наша встреча тогда была предрешена. Чимин улыбается, так ярко и светло, что у Чонгука защемляет сердце. Оборотень помогает подняться с колен и становится напротив вампира, с расстоянием лишь в пару десятков сантиметров. — Я тоже люблю тебя, Чонгуки, — и, встав на носки, принц касается чужих сомкнутых губ, которые постепенно смягчаются под напором страсти и пропускают в рот шаловливый язычок Чимина. Чонгук засасывает его, и скромный, неуверенный поцелуй превращается в глубокий, развязный, подобающий страстной натуре обоих личностей. За один поцелуй они берут друг от друга всё, отдают в разы больше, сливаются в контрасте температур и сгорают во взаимной любви. Оторвавшись от чужих опухших губ, Чон улыбается, почти как безумец, но если бы и потерял рассудок в ту же секунду — не пожалел бы. Чимин прижимается к спокойной груди вампира, зная, что если бы у того была потребность дышать, то грудь вздымалась бы по-бешеному, словно в последние свои минуты. — Я люблю тебя, Чимини. Правда, очень сильно люблю. — И я тебя. Никогда меня не покидай.