***
— Ох, ну только не это... — Вынужден согласиться, — вздохнул Сокджин и прикрыл низ тела Хёнджуна тонким одеялом, лежащем на кровати чисто символически, без всякой цели согреть. Ближе к стенам замка звуки взмахов крыльев приближались и учащались, пока в окно на большой скорости, сбившись в одну кучу из ярких багрово-винных, кирпичных, красно-рыжих с золотистым отблеском перьев и противных, режущих слух птичьих криков, не залетели — скорее, завились клубком — три шумных феникса. Хёнджун смущённо прикрывал обнажённое тело одеялом, а Сокджин, встав с кровати, надел длинный чёрный халат, значительно обнажающий грудь, и подошёл к кучке фениксов, где птиц уже не было. Вместо них на полу, запутавшись в руках и ногах, смеясь, находились три молодые голые рыжеволосые девушки. Когда одна из них наткнулась ярко-зелёными глазами на суровый, осуждающий взгляд вампира, смех притих, сменившись мелким хихиканьем, а девушки встали на ноги и окружили Мина. — Господин, господин, у нас для вас новости! — восторженно пищала феникс среднего роста, с оранжево-рыжими волосами и шоколадными глазами — Ло. — Это прекрасно, но можно было не прерывать нас с Хёнджуном? — кивнул принц в сторону полукровки, наблюдающего за коллегами по роду деятельности без интереса и с ущемлённым укором. Младшая из девушек (вероятно, не достигшая ещё даже возраста согласия), низкорослая, с багрово-рыжими волосами и янтарными глазами, — Цзы —мило помахала раздражённому эльфу-вампиру. — Мы уверены, Ваше Высочество, это того стоило, — произнесла с улыбкой самая высокая из фениксов, с рыжевато-каштановыми волосами, стройной фигурой и ярко-красными глазами — Шень. — Это касается принца Чонгука и одного вашего объекта пристального внимания, — хихикнула она, прикрывая рот. — Что ж, раз так, вещайте, — принц сел на край кровати, закинув ногу на ногу. Девушки пару мгновений поперешёптывались, а затем Цзы, глубоко вдохнув, с улыбкой во все тридцать два зуба, сказала: — Принц Чонгук ведёт в дом омегу. Сокджин удивлённо вскинул бровь. — А это не снова ваши слухи? Столько раз вы уже пудрили мне мозг, что я уже не знаю, когда вам верить. — Нет-нет-нет! — убедительно проговорили хором все трое. — Это точно так! Они скрываются в лесу уже несколько дней, охотятся вместе и милуются! Мы бы не стали докладывать, если бы не убедились сами. — Хорошо, — задумчиво произнёс Мин. — Как этот омега? Кто он? Хорош собой? Я не выдержу, если Чонгук свяжет свою жизнь с какой-нибудь невзрачной простушкой. Комнату снова наполнили ехидные смешки и перешёптывания на языке фениксов, так что вампир не мог разобрать ни слова, пока Ло гордо не удосужилась всё разъяснить, наклонившись к Его Высочеству и почти шепча: — Это кронпринц Золотого королевства, Пак Чимин. Сокджин удивлённо вскинул брови, и от такой реакции все три феникса залились восхищённым писком. — Представьте себе! — восторгались они. — Его Высочество Пак Чимин! Он так красив, у него такая роскошная фигура! Вот бы он работал вместе с нами! Последние слова ранили притихшего на кровати Хёнджуна больше всех прошлых. Его не сжигала ревность, однако зависть кипела в жилах, разгоняясь и протекая жгучей лавой сквозь сердце. Когда-то и им восхищались точно так же, как и этим Чимином, которого сейчас так бурно обсуждают девушки. — А, ещё, ещё! — вспомнила Цзы и схватила вампира за рукав. С доверительными отношениями, царившими между «клиентами» и «работниками» в «Sanglant Elysium», девушка могла позволить себе такую вольность. — Вторая новость! У принца Феликса незаконнорожденный сын! Тут в помещении повисла тишина, и даже шумные фениксы замолкли. Сокджин перевёл неверящий взгляд на девушку, и та внезапно ощутила себя не в безопасности. Взгляд вампира, тёмный, замерший, требовательный, казался враждебным, хоть подобные чувства принц у своих подданных никогда не вызывал. Напротив, Мин был известен благородностью и снисходительностью, но сейчас Цзы ощущала, что говорить о принце Феликсе так резко не стоило. — Сын? Родной? Или приёмный? — спросил альфа с напором, и девушка для верности сделала пару шагов назад, обнимая себя за плечи. — Мы не знаем, — проговорила она негромко. — Он только ходит с грудничком всё время. Это точно его сын — мы слышали в разговорах, — но кто второй его родитель, мать, никто не знает. Даже с принцем Тэхёном это не обсуждалось. Не злитесь, пожалуйста. Вампир оглянулся и понял, что все три девушки отошли от него, боясь гнева принца. Неужели он настолько страшен, ещё даже не позволив злости себя захватить? Да и какая злость, если это было не более, чем настойчивое недоумение? Он выдохнул, усмиряясь, и на розовые губы легла нежная, располагающая улыбка. Хёнджун за его спиной тоже выдохнул с облегчением, очевидно, тоже испугавшись. — Спасибо, мои птички, — фениксы подошли к Сокджину, и каждую Мин легонько поцеловал в огненно-красные губы. — Умницы, можете быть свободны. Одна за другой девушки скрылись за дверью, задорно хихикая и переговариваясь. Вампир обернулся к Хёнджуну, который явно не собирался продолжать их совместный вечер как ни в чём не бывало. Наглые фениксы полукровке не нравились, и на них он был обижен, слегка надув щёки и прижав колени к груди. — Терпеть их не могу, — фыркнул омега. — Никаких манер, никакого уважения. Как будто сороки какие-то, а не благородные птицы. Сокджин улыбнулся и, сев рядом с Хёнджуном, мягко поцеловал в висок. Знает, что полукровка от нежности и невинной ласки, даже невзирая на то, что минуту назад эти губы касались чужих. Это роли не играет, потому что своих «бабочек» и Хёнджуна принц любит совершенно по-разному. Ни Шень, ни Цзы, ни Ло вампир никогда бы не позвал к себе только для того, чтобы за чашкой чая или крови послушать, как у них прошёл день, поддержать интересную дискуссию на какую-то из вечных тем, да хоть просто обсудить погоду за окном. А вот с Хёнджуном этим они занимаются гораздо чаще, чем мнут постельное бельё, но удовольствия от такого досуга всегда больше, чем от простого телесного соития. Соитие душ значит гораздо больше, и Хёнджун для Сокджина настоящий любовник по душам. — Не ворчи, это в их природе, — улыбнулся Мин, поглаживая омегу по тонкой линии подбородка. — Мы можем продолжить, если ты хочешь. Вампир-эльф осторожно убрал чужую руку от своего лица и поднял неуверенный взгляд. — Вас очень зацепили слова о принце Феликсе. Разве не так? Соитие душ. Хёнджун чувствовал Сокджина лучше, чем кто-либо другой в этом мире. Альфа, невесело усмехнувшись, кивнул. — Да. Я чувствую вину перед ним. Интересно, кого он выбрал избранником и чья кровь течёт в его ребёнке. Ты, к слову, не знаешь, как зовут его сына? — Не помню точно, — задумался омега, — По-моему так же, как звали и одного из охотников. Сон... Со... как его там?.. — Сонель? — вспомнил Мин, и Хёнджун щёлкнул пальцами. — Точно. Его зовут в честь этого охотника. Что-то противно проскрипело по душе вампира, болезненно содрав тонкий верхний слой. Феликс дорожил теми людьми и навечно запечатлел память об одном из них в молодом создании, кусочке себя, который любит и взращивает, подобно зёрнышку, из которого должен прорасти чудесный цветок. Странное чувство чёрной, липкой субстанцией медленно растекалось по сердцу вместе с густой тёмно-бордовой кровью, отравляя её, и без того мерзкую. Ревность? Отвратительно. Чтобы принц Мин Сокджин ревновал? При его-то наборе любовников и любовниц всех мастей? Выбирай не хочу, а вампира против всех истин, но по всем правилам дешёвых романов тянет к одному единственному, дерзкому и вредному, острому на язык, не любящему и не любившему никогда, не самому красивому или богатому. Что в этой «колючке» зацепило его? Неприступность? Верность? Азарт? Вероятно, всё и сразу. Феликс не похож на десятки и сотни тех, кто кинется к ногам принца, стоит лишь поманить пальчиком. Его нужно добиваться, нужно показывать интерес, заботу, нежность. А Сокджин хотел сломать, подчинить, приклонить — показать своё превосходство. Кто бы знал, что настолько сильно будет покалечен рассудок альфы поступком, вполне обыкновенным для Мина. Он жалеет, что сделал так, потому что видел его состояние: слабый, сломанный, загнанный. Феликс растерял прежнюю независимость и был даже не подавлен — он просто запер своё сознание, абстрагируясь от внешнего мира, всех его угроз, от Сокджина. Наверняка, не будь рядом с ним старших братьев всё это время, Ким бы покончил со всем, самовольно лишив себя жизни. Это похоже на него. — Вот как. Ясно, — подытожил вампир. Как бы честен он не был с Хёнджуном, сегодня душа принца слишком стеснялась того, чтобы скидывать все одежды и обнажать чистую, чувствительную к любому неосторожному слову правду. Время снова надевать маску, улыбаться, играть в «кошки — мышки» и отдаваться страсти, не задумываясь о том, какие чувства лежат на сердце. Сокджин топит себя в прелюбодеяниях, сам тянется вниз сквозь вязкую трясину, но пальцы его никогда не нащупают дна. Он не оттолкнётся, чтобы взмыть вверх и вдохнуть, наконец, спасительный воздух, не протравленный запахом секса, ядовитыми духами и потными телами. Потому что это в этом болоте темно и тепло, ничего дальше носа не видно, а Мин видеть и не хочет. Он желает повязать на глаза чёрную шелковую ленту и всю жизнь бродить в темноте, чтобы не видеть ослепляющей истины, которая в тысячах миль от него, оквернённая, раненая, но не сломленная. Которая ненавидит его всей душой, готовая задушить испачканными по локоть в крови руками, стоит лишь им случайно пересечься осторожными взглядами. Сокджин позволил бы сомкнуть руки на своей, потому что поступил омерзительно, сломал жизнь, добил измученный рассудок. И, чёрт, вампир бы умер от рук Феликса, если бы перед смертью заслужил снисхождение видеть на холодном, извечно суровом лице искреннюю улыбку, которой не видел и, наверное, не увидит никогда. От неожиданности Хёнджун вздрогнул, когда Мин оказался практически на нём и грубо впился поцелуем в тонкие губы. Однако быстро удивление сменилось радостью, и омега улыбнулся в поцелуй, чувствуя, наконец, себя нужным и любимым. На том месте, где должен быть — рядом с родным альфой, готовым развернуть бережно перед ним спрятанную в пеленах обмана душу, позволить трепетно коснуться и защитить от страшного мира, наполнить смыслом и теплотой. Так и должно быть. Так будет всегда.***
«Здравствуй, Рики, Если ты читаешь это письмо, значит, всё получилось именно так, как мы задумали, и ты вернулся к нам в своём новом аплуа — ты стал вампиром. Я надеюсь, что ты не ненавидишь меня за свою настоящую сущность, ведь именно я прочла об этом ритуале обращения в вампира. Пойми, что иначе мы поступить не могли — наше королевство умирает, голодают жители, угнетаемые вампирским народом, и каждый месяц мы вынуждены высылать дань в виде собственных подданных на растерзание вампирам. Мне больно видеть, как мои люди страдают, и даже твоя мама, королева, не в силах ничего сделать. Нам нужен ты, кто сможет со всей ненавистью к бессмертным, отобравшим у тебя отца, народ и собственную жизнь, спасти родное королевство. Пока ты лежал бездвижным холодным телом, я, не знаю, какие шутки решила пошутить судьба, оказалась в Тёмном королевстве в числе тех, кого отдают вампирам лишь за потребностью в крови. Однако, как я знаю, кровью всё ограничивается редко и, если бы я попала к какому-то хамоватому бессмертному лорду, он обращался бы со мной, как с рабыней и использовал как игрушку для своих плотских утех. Даже представить тошно. Но благодаря одному чудесному омеге королевских кровей по имени Тэхён, я попала не в произвол к аристократам, а заимела титул личного фамильяра Его Высочества кронпринца Мин Юнги. Лишь позже я узнала о том, что именно он был виновником твоей смерти. Удивительно. Принц Сокджин, старший брат кронпринца, помог мне сбежать, вероятно, не зная о моих намерениях. И вот я здесь, пишу это послание тебе на тот случай, если ты проснёшься (мне проще думать, что ты просто в глубоком сне), а я не смогу быть рядом. За окном ни облачка, понемногу светает, а я так и не ложилась спать — переживаю. Мы должны похитить новорождённого принца вампирского королевства в союзе с оборотнями для того, чтобы вернуть тебя к жизни. Мне страшно. Это сын Тэхёна, и я чувствую отвращение к себе из-за того, сколько страданий я причиню ему, совершив такую подлость. Но ради тебя, ради жизни королевства я готова на всё. Если малыш выживет после ритуала, пожалуйста, позаботься о нём. Он не заслуживает боли, он всего-навсего невинное дитя, отобранное у своих родителей. Они любили его, и прошу тебя, подари ему столько же любви, сколько подарили бы и они. Если ты прочёл это, то знай: ты сделал меня самой счастливой девушкой на свете, и я люблю тебя до самого конца. Я всегда буду рядом. Только живи. Твоя единственная, Арабелль.»