Огонь и Лёд

Последующие несколько недель после пропажи новорождённого сына кронпринца весь замок, все его обитатели дрожали от ужаса — Юнги был в бешенстве. Слуги знали о завидном самообладании принца, о трезвости его рассудка и холодности мыслей, даже несмотря на то, что вампир в своей жизни переживал и периоды глубокого отчаяния, и моменты всепоглощающего счастья. Однако в гневе, казалось, незнакомом Мину совершенно, все увидели его впервые. Лучше бы и не видели никогда. Каждодневные допросы слуг стали почти обыденными, а обыски территории не только замка, ближних поселений и Беллума, но и всего королевства — операцией постоянной, для которой был собран отряд самых лучших ищеек из рядов королевской гвардии и не только. Вампиры и оборотни, мужчины и юноши, женщины и девушки, даже дети, особенно отличившиеся выдающимися способностями, разъезжали по всем окрестностям на черногривых конях с кроваво-красными плащами, вьющимися за спиной, обыскивая каждый без исключения дом, будь то ветхая лачужка семьи людей или величественное поместье вампирского лорда. Маленький принц словно никогда и не рождался, исчезнув без малейшего следа, а каждый новый день, начинающийся с непременной новости о том, что поиски в очередной раз не увенчались успехом, был для Юнги подобен аду. Спустя четыре месяца поисков, когда каждое дерево в лесу было обыщено досконально, а каждый дом проверен десять раз, Мин отозвал отряд и распустил, поняв, что какие усилия не прикладывай, сын найден не будет. Его кровожадность усмирилась и подавилась, уступив тихому, холодному отчаянию. В королевстве был объявлен безвременный траур не по смерти наследника, но по его бесследному исчезновению. На несколько лет затихли любые праздники и торжества, в целом, никак не повлияв на повседневную жизнь населения, продолжающего ежедневно охотиться, работать на полях, в лесу и на берегах моря. Только тяжёлая серая дымка траура витала в воздухе, заглушая весёлый простодушный смех, заливные трели птиц и сладкое пение сирен. Юнги пережил осознание того, что Джихун исчез, а впоследствии и сумел убедить себя в том, что сын умер. Тихо и спокойно, где-то далеко — будто бы просто перестал дышать и навечно затих. Мин не хотел воображать то, что могло случиться с малышом в самом деле, где он, с кем и как именно умер. Он выстроил для себя высокую стену иллюзии, поверил в неё и сделал своей истиной, в которой убедил и Сокджина, и родителей. Только не Тэхёна. Дни для него проходили в постоянном беспокойстве, хрупкой надежде при каждом возвращении поискового отряда всадников и неизменном ударе этой надежды о твердь сурового разочарования. Так, когда Юнги приказал отозвать отряд, прекращая активные поиски, у Тэхёна случился нервный срыв. — Он жив, он жив... жив, жив, жив... — плача, надрывно шептал омега, упав на колени перед супругом. Юнги отмер и упал на колени рядом, пытаясь поднять омегу, но тот только ниже склонялся к земле, не переставая полубезумно: — Он жив, я не верю... Не надо, он жив, жив... С тех пор стало очевидно, что Тэхён абсолютно не в порядке. Приступов более не случалось, однако стоило лишь кому-либо мимолётно упомянуть исчезнувшего маленького принца, как на глазах омеги вновь выступали слёзы, и Мин без промедлений обнимал его, слушая надрывные всхлипы и исповеди кровоточащего сломанного сердца. Терять вес Тэхён начал быстро. Он всегда имел отменный аппетит, но несмотря на это, обладал не самой завидной худобой, граничащей с болезненной. Перебои в весе были одними из спутников врождённого повышенного сахара в крови, поэтому подобное не было удивлением ни для кого. Со смертью сына Ким потерял любое желание прикасаться к еде, и не забывал о том, что регулярно питаться необходимо только потому, что несколько раз в день об этом напоминали слуги. Правда, нередко Тэхён пропускал завтрак, ссылаясь на то, что не голоден. Юнги знал, что омега много спит и просыпается ближе к полудню, поэтому не настаивал. Четыре долгих года прошли в тишине, под мрачным траурным флагом и под звуки душераздирающего плача. К концу этого времени Ким совершенно перестал выходить в сад и просить отвезти его куда-нибудь, чтобы развеяться, хоть раньше делал это часто. У него появилось новое увлечение, которое Юнги понимал как никто другой— алкоголь. Конечно, Тэхён не шастал по пабам, отдавая последние деньги за дешёвое пойло, но его запой был более изысканным, более достойным королевского лица. Его страстью стало вино. Молодое и выдержанное, белое и красное, сухое и полусладкое, десертное и ликёрное. Он никогда не был большим поклонником дорогого алкоголя и не особенно разбирался в его видах, но новый вкус отчаяния пришёлся ему по душе. И в этот момент Юнги необычайно тонко и близко ощущал всё то, что чувствовал Тэхён. — Потому что я пытался забыться в реках крови так же, как и ты в вине, — с невесёлой усмешкой произнёс Мин, задумчиво наблюдая за перекатыванием тёмно-багрового напитка в хрустальном бокале. «В тот момент я был один во всём бескрайнем мире, и я не хочу, чтобы в этом одиночестве утонул и ты» Тэхён не поднимал головы, глубоким и одновременно пустым взглядом испещряя тёмное окно с бледной пуговкой полной луны. — Когда я пью, мир ненадолго перестаёт казаться серой картиной, — тихо проговорил омега в пьяной исповеди измученной души. — На серые краски проливается немного красного. Это не самый хороший цвет, — цвет ярости, цвет боли, жестокой смерти — но он лучше, чем мёртвый серый. Он яркий. Живой. Юнги не страшился того, что Тэхён утягивает его на дно — напротив. Это были моменты, когда, окружённые тьмой и холодом, они оставались наедине, связанные общим горем, и дарили друг другу тот свет и тепло, что исчезло из их жизни вместе с потерянным сыном. В этом вампир никогда бы не признался, но смерть Джихуна в каком-то извращённом представлении даже принесла ему удовлетворение тем, что теперь Мин мог быть утешением в чьей-то несчастной жизни, которого в своё время сам он не нашёл. Но проходили дни, за ними месяцы и годы. От потери Тэхён не оправлялся. Время горячных слёз в истошном плаче и винном забвении прошло, наступила тишина. Обманчиво невинная, скромная, она пробралась в замок незаметной тенью и окутала удушающим молчанием всё вокруг. Омега перестал плакать и пить, не отрываясь от горла бутылки, и поначалу Юнги был рад, надеясь, что в скором времени Ким пойдёт на поправку и наконец смирится с горькой утратой, которая по истечении пятнадцати лет уже почти никого не заботила (во многом потому, что даже упоминание потерянного принца в разговоре было под запретом во благо сохранения душевного покоя Тэхёна). Но с каждым днём всё меньше слов доносилось с сомкнутых уст, всё реже становились немногочисленные движения тела под толстым одеялом, почти всегда еда на тарелке оставалось нетронутой. Долгожданное лучше не приходило. Очевидным всё стало только тогда, когда врач, господин Бё (тот самый, что некогда следил за душевным здоровьем Феликса) попросил Тэхёна подняться с кровати для осмотра. Самостоятельно сделать этого он не смог из-за слабости мышц, не ощущавших практически никакой нагрузки в течение более чем нескольких месяцев, и дворецкий помог ему встать. Юнги зашёл в комнату, несмотря на строгое предупреждение этого не делать, и, увидев принца, замер. Тэхён выглядел, как обтянутый кожей скелет. Ширина его руки была абсолютно идентична ширине ноги, кости бёдер выпирали настолько, что даже ужасали; шея, кости ключиц и тонкие плечи казались обнажёнными — настолько мало тканей жира и мяса скрывали их. Волосы омеги — огненно-красные раньше, объёмные и свежие — потемнели и потеряли свой природный цвет, местами значительно выпав. Они утратили свою жизнь, потускнели, стали ломкими, редкими и сальными (мылся Ким полноценно в последний раз примерно тогда же, когда и в последний раз ел). Большие чёрные глаза лишились живого, игривого блеска, стали матовыми и пустыми, обзавелись глубокими тенями, залегшими под ними. Тэхён умирал. Угасал, как пламя свечи, подобно лепестку розы медленно терял цвет и высыхал. Тот чудесный омега, заботливый, нежный, любящий и светлый, давно погиб — осталась пустая оболочка, едва чем-то напоминающая живого человека. И Юнги, наконец, понял, что Тэхён не смирится. Он не отпустит, не забудет — не хочет отпускать. Унесёт горе с собой в могилу, которую сам для себя роет, через терзания души, невыплаканные слёзы и бездонную бессмысленность. — Тэ... — Мин осторожно заглянул в тёмную комнату, из которой донёсся неприятный, особенно для чувствительного вампирского обоняния, запах пота и застоявшегося, душного воздуха. Омега не отреагировал, лёжа на кровати под слоем одеял, прижав худощавые ноги к груди. Вампир прошёл в комнату и тихо закрыл за собой дверь. Никакого движения. Только долгое, тяжёлое дыхание и редкое, неохотное биение слабого сердца. «Живой» — промелькнула в голове успокаивающая мысль. Юнги прошёл в комнату и сел на кровать, легко прогнувшуюся под его весом. Мятое одеяло укрывало омегу, который по обыкновению не подавал признаков жизни и не спал — кронпринц чувствовал. Вздохнув, Мин, не снимая сюртука и обуви, приподнял одеяло, окатив себя потоком тяжёлого воздуха, и прилёг рядом, грудью к чужой обнажённой костлявой спине. Он положил руку на бедро Кима, сразу же в страхе едва её не одёрнув от того, насколько остро кость выпирала сквозь кожу. — Тэ? Молчание. Равнодушное, отвергающее. Холодное. Юнги любит Тэхёна до трепетных касаний кончиками пальцев: хрупко, мягко, нежно, будто любое неловкое движение, неверный взгляд — и всё рассыпется в прах, разлетится, как карточный домик. Юнги Тэхёна любит, но Тэхёну эта любовь давно не нужна. Ничего не нужно. Никто не нужен — Я люблю тебя. Люблю. Ты нужен мне. Юнги не нужен. Молчание. Рассыпчатое в руках, утекающее сквозь пальцы без следа. Многозначное и пустое. Душа Тэхёна — молчание. Выпотрошенное и криво зашитое, кажущееся живым по своей оболочке, но совершенно бескрайнее и сухое, как мёртвая каменная пустыня. Бессмысленное. — Пожалуйста, Тэ. Дай знак, что ты жив. Холодная рука опустилась на руку Мина, переплетя обессиленно тонкие пальцы. Внутренний голос вампира мирно затих, и в груди стало немного теплее, чем прежде. Тэхён слышит и Тэхён понимает. Тэхён всё ещё дышит. — Мне так холодно... Вампир замер. Хриплый, измученный, некогда мягкий и бархатный голос. Родной голос. Когда он слышал его в последний раз? Полгода назад? Год? Три года? Юнги уже совершенно отвык и смирился с вечной тишиной в ответ на любые попытки начать разговор, потеряв счёт безмолвным дням. Он потерял надежду когда-либо вновь заговорить с омегой. — Я хочу исчезнуть. Тяжелые слова камнями прилетают в сердце, оставляя уродливые вмятины, гематомы и кровоподтёки. Его Тэхён никогда бы не сказал ничего настолько болезненного. Его Тэхён улыбнулся бы чудесно, солнечно, прогнав свою и чужую печаль, обнял бы любовно и стёр с лица дорожки слёз. Только его Тэхён похоронен давно под слоем пыли, сухой земли и пепла. Прошлый он умер, окончательно и безвозвратно. А скоро Юнги потеряет и то, что от него осталось. — Позволь мне уйти тихо. Я никого не потревожу. Юнги потеряет... всё. На кой чёрт ему королевство, власть, вечные мучения жизни, если в ней останутся только два надгробия самых дорогих для него созданий, которых он не сумел удержать? Если он потерял сына, одного возлюбленного убил собственноручно, а за смертью второго просто безучастно наблюдал? Нет. Нет, нет, нет, нет, нет... С трудом выдохнув и напрягшись, Тэхён слегка откинул одеяло, перевернулся на спину, а затем лицом к Юнги. Лицо омеги страшно исхудало, обнажив резкую остроту скул, губы высохли и потрескались, а под глазами извечно покоились тёмная синева. В поднятом обессиленно взгляде вампир прочёл тысячу сожалений, немое отчаяние и осколок надежды, блеснувший в безжизненных глазах одинокой звездой в бескрайнем ночном небе. В глазах Тэхёна Мин увидел что-то, кроме промёрзлого равнодушия, и одно осознание этого почти заставило его улыбнуться. Омега смущённо опустил глаза, не выражая по-прежнему никаких эмоций, и отодвинул край одеяла, обнажив тонкую, жилистую, бледную шею. Он закрыл глаза и откинул голову, и только сейчас Юнги понял, чего именно хочет Тэхён. — Пожалуйста, оборви мою жизнь. Я хочу умереть в твоих объятиях. Вампир отрешённо глядел на шею Кима, не веря, переваривая его слова и не испытывая ни малейшего желания укусить. Тэхён просил убить его. Просил своими руками положить его в гроб и похоронить под слоем влажной земли вместе с жизнью, чувствами, воспоминаниями, смыслом... Внезапное объятие, оказавшееся слишком резким и неожиданным, выбило из омеги весь воздух и, кажется, даже сломало пару костей. Юнги крепко прижал Тэхёна к себе, почти не ощущая тонкого, как веточка, тела, и совершенно не чувствуя отвращения, несмотря на то, что любые правила гигиены омега благополучно забросил, надеясь перестать существовать в скорейшем времени. — Никогда не говори так, — шептал Мин в полубредовом запале, прерывисто дыша, — Никогда. Я не убью тебя, ни за что, я не прикоснусь к тебе. Ты не умрёшь... не умрёшь... — Я умру, — улыбнулся омега дрожащей улыбкой, ощущая, как колко подступают к глазам слёзы. — Я хочу этого. Правда, хочу. — Нет! — рявкнул Юнги, запустив руку в тонкие тёмные волосы омеги. Он оставил два оборванных поцелуя на бледном ухе и немного успокоился. — Нет. Джихун мёртв. Он умер, понимаешь? — Нет... — прошептал Ким, уткнувшись лицом в чужую шею. Из прикрытых глаз покатились горячие слёзы. — Нет... — Ты должен отпустить его. Мы можем завести нового ребёнка, назвать его иначе, будто бы Джихуна никогда не было. Только, пожалуйста, Тэ, не убивай себя, иначе для меня умрёт всё. Омега отстранился от вампира, улыбаясь натянуто, жалко и нездорово. Покрасневшие и опухшие глаза были опущены — Тэхён не мог поднять их, вновь не залившись в плаче. — Завести нового ребёнка? — тихо произнёс он и усмехнулся. — Говоришь, как о зверушке. Старой зверушке, которой нужна замена. Ким закрыл глаза и, приложив немало усилий, отвернулся от вампира, свернувшись в комок и скрывшись в коконе одеяла. — Уходи, — донеслось тихое до Мина. — Оставь меня. Омега смолк, и Юнги ощутил противный укол вины в совесть, но решил не оправдываться. Из-под одеяла послышалось неровное дыхание и шмыганья носом — Тэхён плакал. — Прости... — выдохнул вампир и, встав с кровати, покинул комнату.

***

Тэхён больше никогда не просыпался. О его смерти кронпринцу сообщили в письменном виде, оставив письмо в рабочем кабинете. Сообщать лично никто не решился, единогласно понимая, что «чёрный вестник» из кабинета Его Высочества живым больше не выйдет. У гроба в полном молчании Юнги просидел несколько суток, не реагируя ни на солнце, ни на холод, ни на многочисленные просьбы отойти от гроба или хотя бы поесть. Место расположения могилы было выбрано безоговорочно, без совещаний. Каждый знал, где должен покоиться супруг кронпринца, и каждый понимал, что ни о каких больших похоронах речи быть не может. Тысячи кустов белых и красных роз прятали в своих дебрях две безымянные могилы — молодого омеги с длинными чёрными волосами и очаровательной, словно по-прежнему живой улыбкой, и молодого оборотня с огненно-красными волосами и самым нежным взглядом глубоких шоколадных глаз. На холодном граните покоились цветы белых лилий и красных роз. На холодном граните навечно уснула душа одного вампира.