«Надеюсь, это читает тот, кому это письмо адресовано, Мин Юнги. Как себя чувствует Тэхён? Он всё ещё жив? Если да, то я очень удивлён. А если нет, то мы с тобой почти квиты. Самое ценное на самое ценное, верно? Ты знаешь, кто похитил твоего сына? Вероятнее всего нет, потому что иначе она была бы убита тобой гораздо раньше, чем мной. Арабелль. Ты мог подозревать об этом или даже быть уверенным в её причастности. Не просто так она пропала незадолго до исчезновения юного принца. Говоря о нём. Не буду томить и, скорее всего, сильно тебя обрадую: Джихун жив. Ему шестнадцать лет, он чудесный омега. Знаешь, как бы ты был мне неприятен, внешне он очень похож на тебя. Ростом вы оба не вышли, но он ещё меньше, чем ты. Это придаёт его виду особенного очарования. Ладно, не буду дразнить тебя описаниями. Просто знай, что твой сынок жив. И то, что тебе я его не отдам. В твоих по локоть испачканных в крови руках он загнётся, потому что ты чудовище. Я до конца наших с тобой веков буду ненавидеть тебя за смерть отца и моего королевства, которое ты довёл до истощения. Джихуна ты увидишь только в том случае, если сам соизволишь посетить меня. Хочу сойтись с тобой в честной схватке за его жизнь. Я стал гораздо сильнее. Твой вечный бессмертный враг, Энрике Ламорт»
Юнги десяток раз судорожно перечитал часть с описанием сына, представляя себе то, в какого юношу вырос он за шестнадцать лет. Мин совершенно забыл, как выглядел сын, будучи младенцем, давно успев окончательно смириться с его смертью. Возможно, в глубине души вампира теплилась надежда на то, что Джихун вовсе не умер. Если так, то сейчас эта надежда, выбравшись из-под слоя земли, расправила испачканные белые крылья и воспарила ввысь, чувствуя долгожданный вихрь ветра свободы. Сложив письмо, Юнги стремглав помчался к Тэхёну, минуя тёмные коридоры и задев смирно стоящих у дверей стражей, которые удивились чрезмерной активности будущего короля. Бесцеремонно распахнув дверь, Мин ввалился в комнату Кима, так что невозмутимый омега вздрогнул и обернулся. Тэхён был так же изнемождён, худощав до отвращения и болезнен. Вчерашний их разговор определённо не являлся частью сна Юнги. Вампир упал на колени перед кроватью и, улыбаясь счастливо до полубезумия, живо, вынул из кармана письмо и протянул омеге. — Джихун жив, Тэ. Костлявой подрагивающей рукой Тэхён взял письмо и с большим трудом вчитался в мелкий текст, от голода совершенно потеряв способность адекватно воспринимать письменную информацию. Однако всего пары вырванных из текста слов хватило для того, чтобы омега, опешив от внезапного, слишком буйного прилива чувств для организма на грани смерти, обессиленно потерял сознание. — Тэ... — Юнги приник к омеге, успокоившись, когда ощутил нездорово быстрое для оборотня сердцебиение. Тем не менее, Тэхён был в пограничном состоянии, и потому Мин не стал долго размышлять, сделав то, что сделать давно хотел. Он безжалостно надкусил собственное запястье, простонав от боли, и приложил руку к устам Кима, позволив густой чёрной крови неохотно ползти в рот по сухим потрескавшимся губам. Юнги понятия не имеет, почему природа распорядилась так, и почему он — вампир, который за всю жизнь едва ли сделал что-то хорошее, — одарён способностью исцелять своей кровью и как это происходит. Но факт есть факт — собственная кровь не раз приходила на выручку Мину. Тэхён понемногу стал приходить в себя и ластиться к раненому запястью, лакая кровь. На вкус она не очень приятна, но целебные свойства неоценимы. И это именно то, что сейчас необходимо ослабшему омеге. Юнги улыбнулся и, расслабившись, смотрел на оборотня, чей рот был испачкан в чёрной крови. Тэхён вряд ли осознавал свои действия, но это и хорошо — он мог, не испытывая вины, пить столько насущной крови, сколько нужно. Вампир от этого не пострадает.BTS - Butterfly (from 화양연화 花樣年華 PT2)
Гуашь была ему по душе больше, чем акварель. Да, акварель могла выразить больший спектр красок, сладко переливаться из темновато-сиреневого в тёплый розовый и нежно-персиковый, разлитый на горизонте там, где недавно зашло солнце. Именно для того, чтобы налить красками небо или обогатить зеленью землю, он и использовал акварель, но она не была способна в мельчайших деталях передать полёт птицы, звук колышущейся травы или быт небольшой дальней деревни, где занимались своими повседневными делами жители. И тогда на помощь приходила гуашь — яркая, насыщенная, она оживляла пейзаж, добавляла объём цветам, божьим коровкам на них, листве деревьев. Она способна была кропотливо прописать, подчеркнуть каждую мелочь на широком полотне, и вместе эти мелочи составляли невероятно проработанную картину, в каждую деталь которой автор вложил частичку своей души. Глядя на итог многодневных трудов, сразу можно было сказать, что произведение его создатель писал с несоразмерно большой любовью к своему делу. — Откуда твои ручки знают, как создавать такие чудеса? — послышался сзади голос мужчины, и омега повернулся, улыбнувшись. Его чёрные глаза сошлись в тёмные щёлочки, а розовые губки растянулись в широкую улыбку. — Я почти закончил, — произнёс юноша, отложив уже порядком испещрённую красками палитру. Незавершёнными на картине оставались лишь несколько штрихов — Джихун хотел добавить отражения солнечного блеска озеру, каплям росы на свежем зелёном стебле и оживить парой деталей деревню на картине, за пределами картины, в реальном прототипе поселения не наблюдавшейся, но которой, однако, художник считал жизненно необходимыми приписать для полноценности. Вард глядел то вдаль, где сверкало озеро и шелестели деревья, то на красочное полотно, и не видел различий. Джихун обладал поистине волшебным даром оживлять своей искусной рукой картины, видеть красоту в том, мимо чего обычный прохожий прошёл бы без интереса, чувствовать прекрасное за пределами созерцания. И никакой эльфийский дар, будь то способность управлять огнём или отдавать жизненную энергию во благо других, не могла с ним сравниться. Джихун вырос чудесным омегой. Чудесным во всех смыслах: внешне и внутренне. Была ли то заслуга мага, воспитавшего юношу по собственному усмотрению и под своим надзирательством, Вард не знал, но очень хотел верить, что приложил руку к формированию столь интересной личности в полукровке. Мин — волей судьбы ныне Ламорт — был действительно почти точной копией родного отца. Хитрые лисьи глазки, маленький носик, столь же маленький рост — даже в обществе других омег, не отличавшихся высоким ростом, Джихун казался крошечным, несмотря на то, что все его ровесники (немногие, с которыми ему удавалось контактировать) уже давно достигли средних показателей высоты. Рост Мина был скорее большим и заметным исключением из правил, чем поводом для шуток и умиления «детскостью» принца. Отличительной особенностью Джихуна были волосы цвета нежной розы, и Вард даже знал, чьей наследственностью были эти волосы — принц Чимин обладал абсолютно идентичной окраской волос. Но, естественно, самым выдающимся качеством юного принца был редкий талант к художественному искусству. — Вот, всё, — улыбнулся Ламорт и отошёл на пару шагов от картины, вглядываясь в неё. На удивление для самого художника, своим творением он был доволен. Даже исправления не казались Джихуну необходимыми, несмотря на излишнюю самокритичность юноши. — Восхитительно, — вздохнул маг и положил широкую ладонь на розовую макушку омеги, перебирая волосы. — Твоими руками рождается искусство. — Брось, — махнул принц, будучи слегка смущённым, но внутренне очень довольным. Он всегда любил получать похвалу от того, кого по праву считал и братом, и другом, и родителем, и главным советником. Вард — сегодня уже не молодой маг, но привлекательный мужчина с короткими красновато-рыжими волосами, острыми скулами и глубокими добрыми ореховыми глазами — сопровождал Джихуна на протяжение всей жизни.Flashback
Мальчишка нёсся по коридору буйной неуправляемой стрелой, громко и заливисто смеясь и снося на своём пути всё — вазы, случайных обитателей коридора, спускающиеся вниз по стенам вьюнки. Маг бежал за ним следом, запинаясь о снесённые маленьким сорванцом вещи, и ругался на пока что неизвестном ребёнку и сложном для него эльфийском языке. В окна бил солнечный свет, и Джихун перепрыгивал через светлые четырёхугольники на полу от них, воображая, словно бежит над пропастью и, ступив на светлую часть пола, споткнётся и упадёт в тёмную бездну. Внезапно замерев перед длинной вытянутой тенью, мальчик поднял голову и столкнулся с холодным взглядом короля. — Рики... — тихо произнёс он с тонкой нитью страха перед превосходством Его Величества. Энрике, за спиной которого слегка волочился по полу чёрный плащ, смотрел на ребёнка высокомерно, бесстрастно и, как казалось маленькому Джихуну, укоризненно. — Ваше Величество! — раздался за спиной голос Варда. Наконец догнав сорванца, мужчина остановился, держась руками за колени и переводя дыхание. — Добрый день... — Здравствуй, — кивнул король и вновь обратил своё внимание на слегка пристыженного мальчика. — Он ведёт себя неподобающе? — Нет, что вы! — завертел головой и замахал ладонями маг. — Просто пошалить решил, негодник. Удрал от учителя по чистописанию. — Вот как... — кивнул король и развернулся спиной к принцу, бросив через плечо: — Иди за мной, Джихун.***
Мальчик остановился и осторожно закрыл за собой дверь. В комнате короля, как всегда, было очень темно и холодно — Джихуну здесь никогда не нравилось. Стены, какого бы цвета они ни были, давили, а запах крови, стоящий в этом помещении постоянно постоянно, вызывал отторжение, несмотря на то, что молодой полукровка любил время от времени полакомиться вкусной кровью выращенного в тепличных условиях фамильяра Его Величества. Отстегнув плащ с железной цепочкой, Энрике положил его на край кровати и сел на кровать сам, парой похлопываний пригласив и мальчика сесть рядом. Джихун неуверенно выполнил просьбу, опустив глаза в землю. Он чувствовал, что провинился, и думал о том, что король может и, скорее всего, накажет его за непримерное поведение. — Ты боишься меня? — спросил Энрике без давления, готовый услышать положительный ответ и спокойно его принять. Конечно, Джихун рос с ним почти с самого рождения, но до дружеского, братского или хотя бы доверительно-родительского общения им ещё было далеко. Они оставались на уровне «король — подданный», и это, в целом, всех устраивало. На удивление вампира, мальчишка покачал головой, пощипывая от волнения постельное бельё. — Нет, но ты... — Джихун не стеснялся общаться с королём на «ты», но стеснялся тяжёлого, нечитаемого взгляда. — Ты очень сильный. Такой, что аж дух захватывает. А я маленький ещё совсем. Ничего не могу и ничего не умею. Энрике снисходительно улыбнулся. Смущённый, покрасневший, немножко боязливый, мальчишка вызывал умиление, и злиться на него было просто невозможно. Ставя себя на место Джихуна, вампир понимал, что тоже не отличался бы хорошим поведением, если бы ежедневно его заставляли садиться за стол и несколько часов неотрывно учиться красиво писать под надзором совершенно незнакомых и скучных людей. — Иди сюда, Белль, — король раскрыл руки, приглашая ребёнка в свои объятья. Мальчик улыбнулся и упал к Его Величеству, чувствуя холод чужого тела сквозь одежду, но внутри Джихуна растекалось тепло. Тепло особенное, которое он даже в объятьях Варда не чувствовал. Это тепло текло по венам вместе с золотистой кровью, перекачивалось в сердце и приливало к розовым щёчкам, когда король появлялся в поле зрения. Джихун не мог объяснить природу этого тепла, но вместе с ним он неизменно чувствовал смущение, желание ощутить на своей коже прикосновения тонких пальцев Его Величества и услышать голос, в котором редкими нотками проскакивала нежность. Так Энрике говорил только с ним, ни с кем более. — Почему ты зовёшь меня Белль? Я же Джихун. Меня все так зовут, — произнёс мальчишка тихо, внимательно наблюдая за тем, как кропотливыми движениями король освобождает его шею из плена высокого воротничка, расстёгивая пуговки. — Хочу звать тебя так. Мне нравится, — ответил вампир уклончиво и, обнажив тонкую детскую шейку, осторожно припал губами к коже. Джихун, как и всегда, вздрогнул, но быстро расслабился, поняв, что Его Величество собирается делать. Когда полукровка почувствовал, как два клыка вонзились в кожу, он сжал в руках одеяло и откинул голову, стараясь как можно меньше шевелиться. Энрике пил его кровь раз в несколько дней, выпивая немного, но достаточно для того, чтобы быть способным продолжать существовать засчёт сил создания, которое вытащило его из загробного мира. Сделав несколько небольших глотков, вампир поскорее зализал рану, чтобы остановить кровотечение, и положил руку на спину мальчишки, который, уморённый после догонялок по замку, вот-вот готов был заснуть, прижавшись к холодной груди Его Величества. На бледном лице короля промелькнула тень улыбки.End of flashback
Прохладный ветерок проскользнул через тонкую блузку Джихуна, пустив по хрупкому телу волну мурашек. Они вышли на самую высокую платформу замка, выше которой находились только величественные тёмно-зелёные купола на фоне нежно-голубого неба, по которому мягкими пушистыми гигантами лениво плыли облака. Неуверенно, словно шагая по краю обрыва, омега сделал несколько шагов к каменным перилам и взглянул на вид вдали, открывающийся с огромной высоты. Сочно-зелёные луга, покрытые местами целыми ротами кровавых маков или солнечных одуванчиков, перекликались с тёмными длинными пашнями. Невдалеке от них игрушечным городком жила своей беззаботной жизнью деревня, казавшаяся с высоты королевского замка крошечной — возьми в ладонь и наблюдай за маленькими человечками в маленьких домиках. Чуть дальше, между деревней и загадочным лесом, серебрилось озеро, отражая водными бликами большой солнечный диск. Впечатлённый восхитительным видом, омега не сразу почувствовал, что сзади к нему прижался Энрике, через тонкую талию сложив на впалом животе руки, а на зефирную макушку положив голову. Колоссальная разница в росте позволяла. Джихун увидел длинные угольно-чёрные волосы, укрывшие его нежную светлую кожу от солнца, словно от смертельной опасности. — Рики... — произнёс Мин тихо, попытавшись выбраться из ласкового плена, видя, как под прямыми палящими лучами бледная скула вампира розовеет, а после слегка кровоточит, подгорая. — Тебе нужно в тень. Пойдём. — Мне не больно, — отрезал король, игнорируя боль. — Постоим с тобой здесь, так. — Упрямец, — нахмурился полукровка. — Но, ладно, если ты так хочешь... Джихун, прижав руки короля к себе поплотнее, неуклюже потопал под навес, вызвав детскую детский смех и улыбку у вампира. — Нет, ну а что, если ты сейчас превратишься в яичницу? Ты мне живой нужен, — хмуро прокомментировал омега, от чего король ещё больше умилился. — Ладно, ладно, — усмехнулся вампир и отлепился от принца, стремительно укрывшись от опасных лучей под высокой крышей. Джихун встал у перил с другой стороны так, чтобы Энрике мог стоять рядом, но укрытый от солнца. Так они и стояли, глядя на живой крупный город на горизонте — как Солнце и Луна, день и ночь, тепло и холод. Две противоположности, тянущиеся друг к другу, но отталкиваемые силами предрассудков, собственных сомнений, страха неизведанного. Король влюблён. Влюблён давно, безрассудно, безвозвратно. Маленькое создание, частичка самого ненавистного Энрике вампира, отобравшего у него всё, покорило неприступное, очерствевшее сердце Его Величества. Джихун — цветок: юный, невинный, прекрасный и чистый, охраняемый своим верным тёмным Драконом, похитившим его и заточившим в высокую башню без выхода, с одним единственным маленьким окошком, сквозь которое принц смотрит на мир мечтательно, с восхищением, не ведая, насколько этот мир жесток. Он видит сочную зелёную траву, никогда не видя сухих выжженных полей. Смотрит на улыбчивую девушку в поле, не зная, каково наблюдать за исхудавшим до страшного, умирающим от болезни ребёнком. Энрике вырастил его таким — прихотливым, комнатным, девственным, ограждая от всего самого грязного, от погрязшего в разврате и крови мире. От родного отца, на чьей затхлой чёрной душе сотни жизней, чьи руки по локоть измазаны в крови. Скоро Мин нагрянет, и тогда Джихун узрит, насколько в самом деле мир прогнил. Поймёт, наконец, сколько в нём алчности, лжи, жестокости и обмана. Поймёт, что тот, кто стоял за его спиной всю жизнь, закрывая от мирской серости, всё это время только искал, куда всадить нож. — Скоро всё разрушится, — произнёс король мрачно, тихо, но принц услышал, и с искренним непониманием спросил: — Что разрушится? Почему? Вампир без радости улыбнулся, положив большую тонкую ладонь поверх маленькой омежьей, от природы светло-золотистой. — Ничего, моё золото. Живи хорошо и будь счастлив.