Единственный шанс в жизни

      Даф доверили важную и ответственную, но при этом почетную миссию — в скором времени модель становился матерью.       На выбор именно Даф повлияли несколько факторов: он был спроектирован в начале века и, из-за ажиотажа в то время, часто переделывался и модифицировался, находя неисправности и откровенную халтуру там, где найти ее не ожидалось вовсе, и потому имел сейчас исключительно устойчивый корпус; модель отлично зарекомендовал себя как сотрудник, ответственный и ревностный до работы, с развитыми алгоритмами и программами, подходящими для решения самых сложных задач; и, это стало причиной самой весомой, Даф прожил уже двенадцать жизней и сейчас, в тринадцатое свое существование, хоть и отделенное от остальных сеткой беспамятства, мог наиболее эффективно справляться с неожиданными ситуациями, которые, по мнению комиссии, обязательно должны были произойти с ним. Радостному от своей роли, но сохраняющему ровное выражение лица модели выдали лицензию на новую аппаратуру и поощрительно кивнули.       Это было шесть месяцев назад, и с тех пор Даф, хоть он и не спешил себе этого признавать, идя вразрез с неумолимой логикой, сильно изменился. Его корпус был в который раз модернизирован, и теперь в области талии располагался биополимерный пузырь, ровно трясущийся при ходьбе. Микросхемы пузыря были подключены к нервной системе модели, и он, соответственно своим желаниям и инструкциям, мог менять температуру внутри, прозрачность корпуса и состав жидкости, в которой неторопливо переворачивался его подопечный.       Даф нравилось в последнее время называть себя «она». Это был будто бы запретный и оттого пряно-сладкий плод, который вкушать нужно было аккуратно и вдумчиво, стараясь не привыкнуть к необычному вкусу. Позволял себе Даф подобное обращение только наедине с ребенком, который, как замечал модель по изменению сердцебиения, к подобному тяготел, и с доктором, наблюдающим за диким для своего времени экспериментом.       В блоке доктора было мрачно: ему не требовался яркий свет, оттого он освещением вовсе пренебрегал. К вошедшему Даф неспешно подплыл обслуживающий персонал, небольшие конструкции с базовыми функциями и задачами. Они были спроектированы по подобию черепа и, рассматривая Даф с ног до головы, сканируя и анализируя его, по-животному крутили сенсорами глаз и напряженными манипуляторами.       Дверь в дальнем конце блока отъехала в сторону, и вошел доктор. Даф знал, что выглядит высокий док точно так же, как и сам модель, но, несмотря на одинаковую бледность полимерного покрова и блеск металлических вставок, Даф имел кое-что особенное, и оттого его рот (элемент в большей мере декоративный) моделировал улыбку.       — Приветствую, — сказал доктор и указал Даф на высокий стул, на котором проходило еженедельное обследование.       — Приветствую, — эхом отозвался модель и занял свое привычное место. Оно напоминало жердочку птиц, которых можно было увидеть только в глухо застекленной оранжерее, и, невольно ощущая себя такой птицей, Даф старался держать ровнее тяжелую из-за скопления трубок жизнеобеспечения голову.       Доктор подвел к Даф тестирующий аппарат и умелым движением подключил его к манипуляторам, идущим из корпуса модели. Электроника тут же отозвалась сообщением о вмешательстве на внутренний экран, но Даф, не читая, скрыл его. За эти месяцы он выучил все, что там написано.       — Показания стабильны? — спросил доктор с осторожностью, которую он не тратил на Даф, подключая к инкубатору собственный тестирующий аппарат.       — Да, вполне. Потребление полезных веществ растет, как и указано в прогнозах.       — Моменты эмпатии?       — Да, — ответил Даф с гордостью на вопрос, заданный будничным тоном. — Плод реагирует на голос и прикосновения, и, — модель доверительно наклонился к доктору. — Я заметила, опережает прогнозы.       Доктор поднял глаза от мониторов и посмотрел на Даф. В его белесых зрачках модель увидел собственное лицо, и улыбка на нем напомнила что-то, давно вычеркнутое из памяти.       — Обращайся к себе, пожалуйста, гендерно-нейтральным местоимением, — сказал доктор, и от этой фразы, произносимой каждый сеанс, но еще не доведенной до внимания комиссии, модели хотелось засмеяться.       Даф откинулся на спинку своей жердочки, за послушное сидение на которой ему многое позволялось, и сказал:       — Пол плода уже определен, и это девочка. Проект направлен на развитие ее личности: к ней тоже будем обращаться гендерно-нейтрально?       — Данный вопрос находится в рассмотрении у комиссии. Решение по нему пока не принято.       — Как ты будешь к ней обращаться?       — Данный вопрос находится в рассмотрении, — твердо сказал доктор, поднимая на Даф серьезный взгляд. — Решение. Еще. Не принято.       Персонал, который, словно рыбки в аквариуме, посмотреть на который можно было только в специальном океаническом отсеке в дозволенные для посещения часы, продолжал кружить вокруг моделей, ради медицинского журнала записывая каждые их слово и жест.       — Так же, как и насчет ее имени?       — Она родится через три месяца, поэтому будет названа соответственно: июль — И, восемьдесят второй год — Зо-тсо. Третью букву, скорее всего, присвоят «Б» — она же станет первым за несколько столетий биологически созданным разумным существом.       — Это резонно, — согласился Даф и тут же снова спросил. — Уже поступали заказы на рождение подобных существ?       — Я не могу этого знать, — ответил доктор, но, помолчав секунду, все же сказал: — Многие корпорации и крупные фирмы хотят себе «свежий мозг». Пересадка нервной системы и последующее функционирование в качестве новой личности менее затратный процесс, но рождение принципиально нового человека — более интересный.       Даф был согласен с доктором и горд от мысли, что плод, выношенный именно им, возможно, станет началом нового поколения. Когда-то он переживал от мысли, что за тринадцать своих жизней, которые будут окончены с иссяканием ресурсов его нервной системы, не раз пересаживаемой из одного корпуса в другой, он не оставит чего-то, что могло бы существовать без него. Книги забудутся и выветрятся из памяти миллионов, деяния перекроются чьими-то более великими, статуи и картины пойдут грубыми трещинами, превратятся в труху через несколько сотен лет. Но если, считал Даф, его забота о девочке, растущей в одном с ним корпусе, превратится в ее заботу о собственных потомках, а их старания — в других, то он, модель ДАФ, начавший эту удивительную цепочку бесконечных смертей и рождений, новых личностей и их поразительных дел, сможет хотя бы маленькой своей частью существовать в них вечно.       Внезапно вспомнив о чем-то, Даф резко спросил:       — Ты ведь не забыл…       — Нет, — перебил его доктор на полуслове и подал тонкий планшет с двумя фотографиями на нем. — Ты напоминал мне каждый день: как я мог забыть?       С фотографий на Даф смотрели два человека в своих еще биологических телах. Лицо женщины выглядело угрюмо и расстроенно в обрамлении каштановых кудрей волос, мужчина же веселился, показывая в улыбке желтоватые зубы и щуря зеленые глаза.       — Их биологический материал стал основой для развития плода, — отворачиваясь, и не замечая, как Даф одним движением смахивает копии фотографий себе на планшет, сказал доктор. — Никому не говори, что я дал тебе увидеть это.       — Я очень благодарен тебе, — ответил Даф, рассматривая людей на фотографиях, и думая, что, возможно, у его Золотка будут такие же ямочки на щеках и усыпанный веснушками нос.       — С плодом все хорошо, — не обращая внимания на благодарность, сообщил доктор. — Возвращайся через неделю. Мы обновим состав поступающих веществ и проведем сравнительную характеристику.       — Хорошо, — Даф поднялся и проследовал к выходу. — Спасибо.       — Не забывай, что это… — доктор запнулся, но тут же продолжил: — Это эксперимент, и мало кто надеется на его успешность. За заботой о плоде не забывай, кто ты.       — Я это помню, — ответил модель и вышел. Дверь блока за ним закрылась, и в коридоре наступила тишина. Для себя Даф давно решил, что в это, последнее существование, он будет тем, кто воспитает человека.