Никита́

Ничего в нашем с Сорокой расписании не меняется. Он всё-таки побрился и вроде бы волосы его перестали были настолько мерзкими и жирными. Я по-прежнему тренируюсь, часто бегаю по Марселю в обеденное время. Когда-нибудь его пейзажи перестанут мне быть интересными, и я найду другое место. Ничего не меняется со временем. Люди умирают от моей руки. Сорока разводит плесень на корках нашего хлеба возле раковины. Тао Ванг подобрался ко мне достаточно близко, но при этом держал расстояние. Когда Сорока узнал, с кем я стала проводить своё время, он этого не одобрил. «Боже мой, Сорока. — Я дотрагиваюсь до кончика его носа, что ему, конечно, не нравится. — Я убью его скоро, как и других. Когда наиграюсь». «Я волнуюсь за тебя, Никита». Я смеюсь ему в лицо. «Волнуешься?» — переспрашиваю я, но он уже ничего не отвечает. А позже на стол мне в который раз падает располневший конверт с данными. — Мужчина? — спрашиваю я. — Особый мужчина. Театрал, знаешь ли. — Слишком много мне в последнее время достаётся любителей балета, драмы, театра… — с сомнением тяну я и протягиваю руки к конверту. Я рву его на мелкие клочки. Зачем — не знаю. Причиняю боль Сороке. Просто хочу всех нас немного развеселить. — В этот четверг он будет находиться в месте, куда попасть может не каждый. Только избранные. Тщательный фейс-контроль и охрана. — Ага, — вставляю между его слов я, обмахиваясь распечатанной карточкой с фотографией. Мне интересно, о чём Сорока будет говорить. — Что за место? — Этот театрал сам пригласил труппу и снял для этого помещение. Опять же — оно даже не является театром. Из него должны сделать театр до четверга. Места ограниченные. — Ясно. — Я уже начинаю скучать. — Что за труппа? — Мало нарыл информации. Везде написаны только пустые красивые слова. Они тоже показывают что-то особенное, для настоящих ценителей. Словом… я даже не знаю, как тебе туда попасть. Я тоже не знаю, пока не встречаюсь с Тао Вангом. — Тебе знаком некий… Венсан Жан-Пьер Будро? Тао держит свою осанку даже здесь, на побережье, где его не видит никто, кроме меня. Мы сидим с ним вдвоём на одной лавке: наши руки одинаково покоятся на её спинке, нога на ноге. — Откуда тебе известно о нём? — Я и не думала, что этот Будро человек, о котором нельзя разговаривать. Тао обо всём быстро догадывается. Пренебрежение и некая фамильярность меня выдают. Мне не интересна его судьба — я не интересуюсь им, когда спрашиваю, кто он. Мой интерес иного рода. — Я знаю о нём немного по слухам. Я никогда не встречался с ним, но в узких кругах он правда… весьма известен. — На это я и надеюсь. Что ты находишься в этих кругах. — Я выделяю последние слова голосом. Тао внимательно на меня смотрит. — Мне нужно, чтобы ты нашёл нам билеты на спектакль, который будет в этот четверг в Париже. Он называется «Décoloration». — Как ни странно, я не удивлён. Ты интересуешься спектаклем или Венсаном Будро? Мы прекращаем наши переглядывания. Я поворачиваю своё лицо обратно бушующей стихии, втягиваю влажный, холодный воздух и мелкие капельки соли, которые невозможно просто так различить. — Я буду твоей новой любовницей, Ирен Бенард. Имя мне придётся поменять, я не могу быть Жанной Моро во второй раз. Я только недавно окончила колледж искусств, делаю первые шаги на пути к известности. Совсем недавно прошла моя первая выставка в Риме… — Я продолжаю сочинять: — У меня богатый отец, коллекционирует автомобили, продаёт их. Мы оба с ним из Калифорнии. И у меня тоже отличительный калифорнийский акцент. Тао внимательно слушает. — Я, конечно же, разбираюсь в высоком, люблю посещать разные выставки, представления. Особые представления. Мы с тобой познакомились, словом… — Я раздумываю, а потом говорю: — Здесь, в один из вечеров в Марсельском театре балета, когда показывали «In the middle of nowhere, somewhat elevated». Запомни название. Мы приедем с тобой из Марселя в Париж, забронируем двухместный номер в отеле на одну ночь, только для спектакля. Мы проводим там утро и возвращаемся обратно в Марсель ближе к вечеру. Тао кивнул. — Будет логичнее, если за всё заплатишь ты. Я всё-таки твоя любовница. Мне следует потакать и делать подарки. Если тебя это затруднит, я могу вернуть деньги за билеты или номер. Но наша с тобой поездка не должна быть подозрительной. — У меня есть деньги, — говорит Тао. Я и не удивлена, что его это может задеть. — Не беспокойся. — Ты отправишь мне время отправления поезда, когда забронируешь билеты. Я приду на вокзал за десять минут до отправления поезда. Мы доедем до Парижа, заселимся в отель, и после этого я исчезну. Спектакль начинается в восемь вечера. В семь я опять зайду в наш номер, и мы сможем ехать. Как ты понимаешь, ночевать в отеле я не буду, только сделаю вид. Мы таким же образом уедем из Парижа. — Почему бы нам не остаться там ещё на несколько дней? Я тяжело вздыхаю. — Тао, я на выполнении задания. Это инструкция, которой ты должен следовать. Всё остальное моя задача. Помни о том, кто я такая, а кто ты и в каком положении находишься. — Почему ты должна уходить из отеля? Даже для того, чтобы переждать пару часов? — Я не твоя любовница, Тао, — с иронией говорю я. Мне уже начинает надоедать этот бессмысленный разговор. Он отлично понимал, что произойдёт и какой стороны ему следует придерживаться, но продолжал задавать вопросы. Тао не глуп. Он что-то выискивает. — Я никогда бы не стал принуждать тебя к тому, чего ты не хочешь, Жанна. — Нет, ты неправильно выразился. — Я встаю с лавки и поправляю пальто. — Ты никогда бы не смог. Идём? * * * Всё проходит идеально — именно так, как мне надо. Мы — это два актёра, безукоризненно следующие задумке своего создателя. Я сразу захожу в номер отеля, не медля ни минуты. Сороке долго пришлось покорпеть над этим. А также над тем, чтобы найти схему путей из старинной виллы на окраине Парижа. Схема была теперь у меня в голове, со всеми пометками, проложенными заранее тайными путями в том случае, если что-то пойдёт не так. Вилла была огромна, а, значит, и места для манёвра. — Не слышала, как ты открывала дверь, — говорит Тао первым делом, как только я захожу в следующую комнату. Он сидит на том же кресле, где я его и оставила. Кажется, он совсем не двигался с того времени. Но нет: на нём другой костюм, на столике бокал. Я поднимаю руку и показываю ему карточку от замка. — Ах да… ты умеешь двигаться так бесшумно. — Принимаю комплимент. Как тебе? Я поворачиваюсь к нему боком и провожу руками по бёдрам, стянутым тончайшим тюлем. Это платье с открытыми плечами и с рукавами мне дорого обошлось. — С тобой не было никаких сумок. Как ты достала эту одежду? Я пожала плечами. — Я спрашиваю о том, нравлюсь ли я тебе. Не о том, как я нашла платье. — Мне нравится твой вкус. Разве я когда-то критиковал тебя? Я вздыхаю и сажусь в кресло напротив, закидываю ногу на ногу и принимаю точно такое же положение, как и у него — зеркально отражаю позу Тао. Хочешь расположить к себе человека? Копируй его. — Я купила всё здесь, в Париже. Тут огромное количество бутиков. Я заранее знала, что хочу купить. Да, и ещё… — Я говорю это как бы случайно: — Платья удобно носить, потому что под ними можно спрятать оружие. Я улыбаюсь Тао так, словно все мои пули предназначаются ему. Потом я интересуюсь: — Когда мы поедем? — С минуты на минуту. Без нас спектакль не начнут. Ты знаешь, о чём он будет? — Я только знаю, что его расхваливают те, кто видели. — И только. — И только. — Я киваю. — Тебе навсегда запомнится этот вечер, — обещает мне Тао Ванг. — Я всегда быстро забываю подробности убийств. А потом и их тоже. Тао загадочно улыбается и встаёт. Я смотрю на него теперь не наравне, а снизу вверх, подняв голову и вздёрнув подбородок. — Хочешь выпить? Я равнодушно киваю. — Валяй. Шампанское? — Если позволишь… у меня есть ещё маленький сюрприз для тебя. Чтобы помочь тебе расслабиться. Я удивлённо поднимаю брови. — Разве я сейчас напряжена? Разве я хоть когда-то нервничала? — Даже на задании? — вопросом на вопрос отвечает мне Тао и исчезает на миг в спальне. Я слежу за ним из-за спины. — Да, даже на задании, — отвечаю ему я, когда он возвращается с открытой бутылкой шампанского и ещё одним бокалом. — Мне не о чем волноваться. — Тогда тебе просто будет приятно. Вот удивишь. Ты всегда можешь меня остановить, как бы далеко я ни зашёл. — Тао ставит бокалы на столик, выравнивает их под одной линии и начинает разливать шампанское. Когда белая пена переполняет их доверху, он ставит бутылку обратно на стол. Я лениво слежу за его пальцами. Я моргаю: между ними уже зажато что-то. Я приглядываюсь. Это две небольшие плоские белые таблетки. — Что ты такое нашёл? Тао разжимает пальцы. По таблетке на бокал. Я смотрю, как они начинают быстро таять, облепленные пузырьками. — Это тоже нужно для того, чтобы… понять спектакль? — Я легонько усмехаюсь. — И это тоже. Тао протягивает мне бокал. Я принимаю его. — Тост? Он кивает. Сегодня моя очередь. — Давай выпьем за то, чтобы ты оказался прав. — Но зачем пить за правду, если можно выпить за доверие? Я пожимаю плечами и делаю глоток шампанского. — За правду с обеих сторон. Бокал пустеет. Пена остаётся на стенках. Часовая стрелка двигается дальше. Словно в замедленной съёмке, я выхожу из отеля. Меня усаживают в машину. Дверь захлопывается — никак уже не открыть. Тао сидит слева от меня. Я поворачиваю к нему голову и смотрю на него. Мне легко и немного сонно. Хочется откинуться здесь, прикрыть глаза, положить голову ему на плечо… Тао аккуратно поглаживает мои волосы и улыбается. Я смотрю со стороны, как мы движемся по ночному, но освящённому фонарями и машинами Парижу. Гравий шелестит под колёсами машины, ворота тяжело распахиваются и пропускают нас, когда привратник светит фонарём прямо в глаза. — Приехали? — спрашиваю я, тяжело ворочая языком. В моей голове совершенно пусто. — Приехали, — отвечает Тао. Мне ничего не остаётся делать, кроме как позволять вести себя. Он сам открывает дверь машины с моей стороны, протягивает руку и помогает мне выйти из неё. Краем глаза — краем своего затуманенного сознания — я замечаю, что совсем недалеко также горит другая машина. Из неё выходит один мужчина. Я позволяю Тао вести меня дальше. Он сам за меня произносит заученные формальные слова. Мне остаётся только кивать и повторять за ним — слово в слово. Мне кажется, что я уже далеко отсюда. Где-то очень далеко… Я чувствую совсем себя слабой и неспособной к движению. Для каждого вдоха нужно приводить в движение сотни мышц. Один шаг — твоё тело уже изнемогает от усталости. Я шепчу Тао незнакомое моему голосу «Пойдём», когда вижу того, ради кого сегодня пришла. Тао подхватывает меня под руку и ведёт навстречу паре, занятой интересной беседой возле фужеров с угощениями и подносами с шампанскими. Я скольжу взглядом по вырезу платья молодой женщины, перевожу его на горящий позолоченный подсвечник и останавливаюсь на нём. Я любуюсь огнём вечность. Вечность проходит. — Ирен Бенард. Познакомьтесь, месье Будро: это именно тот человек, с которым я вас так желал познакомить. — Мадам Бенард… Кто-то тянет мою руку к себе. Я чувствую себя куклой на ниточках: мне приказывают — я повинуюсь. Морщинистые губы, которые когда-то были по-французские красивы, скользят по моей ладони. Я останавливаю взгляд на спутнице Венсана Будро и улыбаюсь. — Чем вы сможете удивить меня? Обращаясь не к нему, но к кому-то иному, я долго держу слова и звуки во рту, перекатываю эту сладость языком и отвечаю: — А женщина должна удивлять? Мою руку наконец отпускают. Она беспомощно обвисает вдоль моего тела. Будро, определённо, нравится мой ответ: он улыбается и переводит тему, считая эту исчерпанной. Я еле слежу за ходом его мыслей, больше путаясь в своём. — Вы, бесспорно, будете лучшим украшением нашего вечера вне зависимости от того, станете вы удивлять или нет… — Украшение? Я и не думала, что мой внешний вид произведёт на вас такое впечатление, чтобы сравнивать меня с вещью, когда… Я уже долго смотрю на эту молодую женщину, когда меня накрывает холодной волной осознания. — Когда самая лучшая одежда для женщины — это объятия любящего её мужчины*. Чужие слова срываются с моих губ как настоящие, облекают в форму и пытаются затушить язычки свечи. Но те не гаснут. Тао улыбается, Венсан гогочет, довольный одновременно и мной, и собой. Даже эта женщина, кажется, начинает постепенно привыкать и смеётся. Эта женщина — словно живая — сошла с экрана, расположенного на ста пятидесяти квадратных метров в Марселе. Это была Никита во плоти, из того далёкого 1990 года, когда был снят фильм, выученный мной наизусть в каждой детали, в каждой оброненной фразе. Эта женщина слишком похожа на Никиту из фильма, который в первый раз показал мне Сорока. Мои ноги становятся слабыми и совсем перестают слушаться, как и губы, превратившиеся в недвижимый белый мрамор. — Это поистине жемчужина, месье Ванг. — А что я вам говорил? — Мужчины ведут между собой какой-то особый разговор, недостижимый остальным. — Не хочешь ли познакомить меня со своей… жемчужиной? — Шанталь Тома, — сама представляется женщина. «Это не твоё настоящее имя», — одними губами я выплёвываю ей в лицо обличительные оскорбления, но остаюсь по-прежнему нема. Тао Ванг поддерживает меня, обнимает за талию и притягивает к себе. Моё бедро прижимается к его бедру. Мне тесно, меня накрывает жаркой волной от этих нежелательных прикосновений. Но я не отодвигаюсь. Что-то останавливает меня внутри, возвращает время обратно, переворачивают всё с ног на голову и… Я окончательно не могу понять, где я. Ведь я совсем растаяла. Я прикрыла веки и заново воссоздала её портрет. У Шанталь были короткие, по-мальчишески стриженные волосы, но теперь уложенные в аккуратную причёску. Каштановые пряди. Я открываю глаза, отвечаю опять остроумным словом на тупые намёки Венсана. Шанталь мнётся и переступает с ноги на ногу. Длинное узкое платье, открывающее грудь и плечи. Это делает её почти что обнажённой, бесстрастной — без тайн, такой, какая она есть. В первую очередь — со своей ложью. А я ох как хорошо знаю людей… Ей неудобно наше общество, я знаю. Ей не нравится это место, эти разговоры вокруг да около, завуалированные и скользкие, потому что… потому что она просто не знает, как вести себя, как отвечать. И как, главное, не ошибиться. Боже мой. Тао ведёт меня под руку. Огни и люстры гаснут за нами по пути. Да она ведь совсем не отсюда. Она не знает законов нашей игры. Что она делает тут, если не играет в игры? Откуда достал её такой этот… Венсан Будро? «Она не та, за кого за себя выдаёт», — обращаюсь я к Тао на китайском, когда мы идём мимо рядов кресел и ищем своё. Он даже не поворачивается ко мне. «Это точно. Лживая маленькая девочка», — соглашается он. Я впервые слышу его китайский, и это доставляет мне удовольствие. «Пекин», — говорю я. Лёгкий кивок головы в ответ. Как, оказалось, всё было просто. И как прост его пекинский диалект. Тао указывает мне на место. Я сажусь, разваливаюсь в кресле и кладу руки на подлокотники. Сцена недалеко от меня — в нескольких рядах. Позади столько же кресел. Всё, как и должно было, сделано совсем недавно, на время, в спешке. Всё ненастоящее. Всё… иллюзия, которая гаснет и загорается. Зал погружается во мрак. Меня качает, словно мы плывём на корабле. Я уже готова отдаться этой качке, слиться с ней воедино и окончательно перестать существовать, когда я замечаю, что что-то здесь не так. Слева от меня пустуют два кресла. — Тао? — негромок зову я его. — Почему эти места свободны? — Сюда придут мои друзья. Я застываю. — Но мы всегда сидим вместе… Тао даже не поворачивает ко мне головы. И мне это не нравится. Я боюсь признаться в этих своих смешанных чувствах, на миг всколыхнувшихся во мне. Но потом грянула музыка, я вжалась в спинку кресла и потеряла счёт мыслям. А потом потеряла и их. Мне уже было всё равно. Всё это было просто неважным. Там, за бортом корабля, борющегося с мраком волн. Одна из них накрывает нас, оглушает, больно бьёт по ушам, и вместе с собой уносит кусочки моей памяти, сложенной заново и теперь опять потерянной. Мне надо ползать по разбухшим деревянным доскам, которые, кажется, опасны и ненадёжны, разрывать платье и царапать колени. Осколки впиваются в ладонь, входят в неё до конца и, как бы я ни пыталась их достать… Я не улавливаю смысл спектакля. Первые десять минут он кажется мне непонятным. Дальше — банальным и скучным. Я жду взрыва эмоций, я жду жестокости, я жду настоящей уродливой реальности, такой, какой она всегда была со мной. Я думаю иногда, что вот сейчас — сейчас я открою рот, и помимо воли польются все мои драгоценные секреты. Всё что ты, Тао, хотел обо мне знать. Я иногда смотрю на него, бросаю осторожные взгляды, а потом — разнаглевшие до непозволительного. Но ничто не может задеть его. Я не слежу за нитью повествования, поэтому когда приятная женщина средних лет, взмахивая полами и длинными рукавами своего кимоно, достаёт револьвер, который я замечаю не раньше, чем она целится и раздаётся взрыв. Я вижу, что она смотрит на меня, её рука дрожит и целится прямо мне в грудь. За взрывом же не следует ничего. Из моей груди даже не успевает вырваться последний вздох. Но нет, он так и не вырывается, потому что он не последний. Потом я понимаю: боже, да она ведь стреляла не в меня, её рука держится левее. Я холодею. Внутри меня всё оживает и пытается сбросить оковы оцепенения. Я впиваюсь пальцами в подлокотники. Но это — всё. Большее я не могу сделать. Только когда я слышу дыхание Тао, я могу позволить себе отпустить. Я пытаюсь понять, что только произошло, и поняла бы, если бы спектакль не возвращается в прежнее русло и только ускоряет свой темп. Тао, кажется, тоже приходит в себя. Его рука тянется к воротнику. Он ослабляет галстук, расстёгивает пуговицу. Он даже дышит ртом, издавая впервые такие шумные и неровные вздохи. Я смотрю по сторонам: все также зачарованы происходящим, смотрят на сцену. Словно револьвер выстрелил только для нас двоих. Тогда я, стараясь оставаться незаметной, осторожно начинаю поворачивать свою голову и искать в ряду позади Шанталь и Венсана, главных виновников, наверное, всего этого странного торжества. Эта актриса — я не могла ошибаться — стреляла, стреляла в зал. Я, кажется, могла в голове нарисовать траекторию пули. Я даже видела её на какую-то долю секунду. И я в самом деле представляла её себе такой, какой видела много раз до этого в собственных руках, вынутых из чьих-то тел, деформированных, поцарапанных или целых. Я рисую её путь в голове ещё раз. Я не могу позволить спектаклю и дурману во второй раз пробраться мне в голову. Я борюсь. Если пуля попала не в меня, не в Тао, но она всё равно существовала… Венсан Будро сидит прямо за Тао. По его правую руку — героиня фильма Люка Бессона, взявшая себе имя Шанталь. Имя, которое ей совершенно не подходит. Её настоящее имя, должно быть, гораздо лучше. Я могу уловить её дыхание на своей щеке. Мы смотрим друг на друга. Но первым реагирует Будро. Он встаёт, держится нетвёрдо на ногах. Он кажется пьяным. Шанталь, опомнившись, подхватывает его под руку и уводит из зала мимо зрителей, поглощённых игрой. Никто не обращает внимания на это, словно всё это так и должно быть. Когда я встаю и перевожу вес всего своего тела на ноги, мир вокруг меня уносит в сторону. Я цепляюсь пальцами в спинку и начинаю двигаться по направлению к выходу. Я ослепла. Передо мной — только дверной проход. Любой ценой. Цель. Найти. Найти… Я знаю, что я машина для убийств. Я не ищу обходных путей. Я иду напрямую. И я теряю всякую осторожность, потому что именно в такие минуты всё становится под контролем. Всё теперь в моих руках. Я бреду по коридорам, по едва заметным следам. По карте, которая чётко обрисована в моей голове. Я оттягиваю пояс на моей талии, достаю маленький и почти бесшумный глок. Девять патронов в магазине и один — особенный, для Венсана — в стволе. От кого они хотят сбежать? От меня? Дверь закрыта неплотно. Я толкаю её плечом, и она отлетает в сторону. Я поднимаю пистолет и направляю дуло прямо на Венсана. — Отойди от него, — говорю я Шанталь и не спускаю со своей цели глаз. Венсан сидит на кровати. Его рубашка и пиджак, смятые, лежат рядом. На его груди — где-то на уровне сердце — я вижу красное пятно, растекающуюся гематому от выстрела. Холостого, ненастоящего. Конечно же, актриса не могла его ранить. Конечно, все, кроме меня, знали, что что-то вроде этого произойдёт. — Отойди! — уже кричу я на неё. Шанталь вздрагивает и встаёт. — Руки! — успеваю выкрикнуть я прежде, чем припадаю к полу. Выстрел гремит над моей головой. Я сбиваю её с ног и не жалею для неё этого удара. Я предупреждала. Я предупредила её несколько раз. Она не так умело справляется с оружием, как я. Ей нужна скорость, не только ум, не только женское упрямство. Я убеждаюсь, что она и в самом деле не Никита, когда я выбиваю её пистолет и несколькими короткими ударами в висок оглушаю её. Кровь брызжет мне на руку, но на этом всё. Царапина, сказала бы я. Этого мало, чтобы она узнала обо мне всё. — Не двигайся! Я направляю на Венсана глок. Он останавливается на полпути к побегу с кровати. — Что это было? — спрашиваю я, поднимаясь на ноги. — Что было там, в зале? Этот выстрел… У Венсана, оказывается, по-настоящему кривая ухмылка. Он не отвечает, но мне уже не нужно никаких объяснений. — Ты хотел узнать, что такое смерть? Все вы тут собрались только чтобы… умереть? Не по-настоящему? Мне становится смешно от абсурда. Боковым зрением вместе с тем я замечаю шевеление в дверном проходе. Голос Тао вторит мне: — Жанна… — И ты что, тоже туда же? — Я навожу на него пистолет. — Вы все собрались здесь, лишь бы поиграться в прятки со смертью? Вы хотите её познать?! Меня изнутри заливает ярость. — Жанна, пожалуйста, успокойся и дай мне… Я без колебаний спускаю курок. Но моя рука впервые дрогнула: это очнувшаяся Шанталь возле моих ног вдруг приходит в движение, пытается повалить меня. Это становится последней каплей. Я промазываю. Я отвешиваю женщине тяжёлую пощёчину, а потом хватаю её за горло и тащу вверх. Её глаза широко открыты. Она руками шарит в поисках оброненного пистолета, она боится, что может не успеть. Я наслаждаюсь этим выражением сдержанного ужаса, который не делает её слабее: этот животных страх на её стороне. Когда Венсан срывается со своего места и хочет уже улизнуть, я не могу больше медлить. Он мешает мне, моему удовольствию. Моему превосходству. Злость клокочет внутри меня. Шанталь летит обратно на пол. Её голова, словно мячик, ударяется об холодную плитку. Гремит выстрел, потом один, второй. Кровь брызжет и попадает на одежду Тао, замершего в проёме. Венсан не успел сбежать. В комнате наконец становится тихо. Я могу перевести дух, могу вздохнуть спокойно и без спешки. Я трясу глоком и спрашиваю: — Это то, чего ты хотел? Я переступаю через свернувшуюся калачиком женщину, подхожу ближе к Тао и носком туфли подталкиваю к нему неподвижного Венсана. Я чувствую себя униженной. Я чувствую, что впервые что-то пошло не так, и это чуть не привело меня к ужасной ошибке. Моей первой ошибке. — Ты доволен? Его грудь тяжело вздымается. Зрачки расширены. Я, пожалуй, и в самом деле не могу узнать этого элегантного мужчину, который никогда не теряет самообладания. Мне в первый раз удалось что-то вытрясти из него — что-то живое, настоящее, похожее на чувства, — но это всё равно не принесло мне никакого удовольствия. Только отвращение. Только злость, которая душит меня и крепко держит за горло. Прямо-таки вжимает свои костлявые пальцы и трясёт. Воздух я втягиваю со свистом, поднимаю руку и отвешиваю ему пощёчину. Это неудобно делать с пистолетом в руке, но он всё равно получает нужную встряску. — Хватит пялиться на него! Хватит! — кричу я ему. — Ты весь в крови, только посмотри на себя! Я хочу плюнуть ему в лицо. Я хочу размазать его здесь, по этой стене, перемешать его кровью с кровью Венсана, такого же жалкого, такого же… Господи, да никто из них не был лучше. Нечего и сравнивать. — Ну что, ты доволен? Получил, да? — Я дышу ему прямо в лицо. Я ненавижу Тао. Я с силой кусаю губу, впиваюсь зубами в мягкую нежную плоть. Мечтаю, чтобы хотя бы что-то изменилось. Чёрт, да о чём же я… думала? Чем?! — Нам надо уходить немедленно. — Я делаю акцент на последнем слове. — Сейчас же! Ты как хочешь, можешь оставаться тут сколько угодно. Можешь навсегда остаться. Я ушла, ты меня понял? Тао, словно в полусне, наконец кивает. Его движения медленные, неловкие. — Ты меня очень разочаровал, — говорю я с тяжёлым грузом на душе. Меня не волнует больше его судьба. Меня не волнует даже судьба этой женщины. Будро, скорее всего, нанял её. Либо полиция. Наняли самого непрофессионального, самого бесполезного агента. Когда я подставила спину — своё самое слабое место, — никто не воспользовался случаем. И это их вина. О чём я думала? О том, что он какой-то другой? Что ему… совсем ничего не нужно? Что я ему нужна, я… Я ему всегда была нужна для одного. Для своего собственного удовольствия. Всё и так было понятно и просто. Я зажмуриваю глаза. Когда отрываю, красная дверь уже материализовалась передо мной. Я нажимаю на ручку, проваливаюсь в кабину лифта. Быстро набираю знакомый код на кнопках. Reset. Garde cela dans ton cœur, et adieu**.