Никита́

Прошло больше месяца насыщенной, не прекращающейся ни на день работы. Я не считала, сколько людей было убито случайно или по уговору. Это происходило постоянно. Я иногда пропускала одну или две ночи, чтобы подготовиться. А потом Сорока сказал: «Отдохни пару дней. Займись чем-нибудь… обычным». Но я совсем не устала. От таких вещей не устаёшь. Они могут надоесть, но это ведь совсем другое. Моим обычным занятием было убивать людей, обманывать, подчищать чужие следы. Но меня и того лишали. В первый же день меня одолела дикая скука. Это было тяжело — жить и не знать, что будет дальше. Поэтому я вспомнила о Натали. Я зашла на страницу в её социальных сетях. Все данные о ней хранились у меня распечатанными и сунутыми в ящик стола. Несмотря на то, что она ничего не публиковала за этот месяц, страница была активна. Я даже не поняла, сожалею об этом или нет. У Натали совсем не было секретов от меня. И это было скучно. День я держалась. Второй тоже. А потом на третий оказалось, что никаких новостей нет, никаких заданий. Сорока уже засыпал поздно вечером со словами «Никита, возвращайся к нашей обычной жизни, забудь…» Но я не хотела забывать. Париж, думаю я. Такой-то район. Улица. Я смотрю координаты. За те десять минут, что я размышляю, я, кажется, даже заучивую их наизусть. Мне ведь ничего не стоит. Скука всё равно сильнее. Сорока спит. Я сажусь за его стол, готовлю машину к работе. Потом иду обратно в комнату и собираюсь. Нож, как всегда, за пояс. Пиджак. Брюки. Я замечаю время. Первый час в Париже. Будет забавно, если Натали встретит меня на кухне в розовом фартучке и с противнем в руках, прямо из духовки. Да нет, это не будет забавно, потому что Натали бросит его в меня и обожжёт. Я постоянно забываю, что на самом деле она очень хочет причинить мне как можно больше вреда. На панели я набираю координаты. Я и вправду их запомнила. Место появление следующей двери — внутри её дома. Вот и всё. Лифт движется вниз, свет гаснет. Двери распахиваются, и я вхожу в дом Натали. Нёйи-де-Сенс встречает меня гробовой тишиной. Потом я, спустя некоторое время, уже могу различать шелест Булонского леса за плотно закрытым окном. Я стою в коридоре, думаю, стоит ли снимать обувь. Я совершенно не знакома с французским гостеприимством и правилами. Но весьма удобно перемещаться по дому бесшумно, босиком, поэтому я оставляю свои кроссовки в прихожей. Мне нравится рассматривать её вещи: её шкаф в коридоре, например. Я заглядываю в зеркало и ожидаю увидеть её отражение. Половицы легонько поскрипывают кое-где, но я быстро нахожу баланс и уже не издаю столько шума. Натали может спать спокойно: я не буду её будить. Я не включаю верхний свет, но осматриваю всё с помощью маленького фонарика. Я сама не знаю, что ищу. Мне просто доставляет удовольствие делать это с ней. На кухне я не могу различить никаких аппетитных запахов. Как жаль, но Натали, похоже, мало готовит. Ни выпечки, ни… Я с любопытством заглядываю в холодильник. Его содержимое меня немного разочаровывает. Что-то на завтрак, шеренга яиц, запакованный кусочек подсоленного лосося. Два контейнера с едой. Я проверяю и их: паста в одной, в другой — неопределённое содержимое, покрытое тонкой плёнкой и первым плесневелым пушком. Я недоуменно захлопываю холодильник. Время подниматься на второй этаж, внизу не слишком интересно. Она пьёт на завтрак кофе или чай? С сахаром или без? Мне хочется узнать её получше. В комнате, где она, верно, работает и отдыхает, стоит письменный стол. Я изучаю его с большим интересом. Много бумаг, даже валяющийся на всеобщем обозрении паспорт, уже использованные билеты и записка. Я читаю: «Телефон! купить проездной и молоко». Пожимаю плечами, опускаюсь на корточки и начинаю проверять ящики. Ах, Натали такая предсказуемая! Пистолет, который она каким-то чудом уберегла от полиции и Интерпола, я разрядила и спрятала обойму в карман. А вот наручники, которые Натали тоже хранила под кипой бумаг, под всеми чеками из магазинов, что она, похоже, собирала… Я с ухмылкой встала и направилась, убрав фонарик, в её спальню. Натали спала. Я это поняла, когда приблизилась и встала прямо напротив изголовья. Я слышала её ровное дыхание. Глаза закрыты, зрачки не бегают под веками. Пряди всё такие же непослушные, немного мальчишеские. Нет, мне это не кажется, она правда жива. Никаких шрамов на виске я не замечаю. Наверное, обошлось. Хочется наклониться, поцеловать её — проверить, возможно ли снять заклятие и превратить эту упрямую женщину во что-то менее… грубое. Но у меня есть идея получше. Я продеваю наручники между прутьев. Одно её запястье, которое она положила как будто над своей головой, так и просится оказаться в железном кольце. Что я и делаю. Защёлкиваю наручники сначала на одной руке, потом резко дёргаю вторую и быстро проделываю то же самое с другой. А Натали-то соображает долго после сна, щурится, пытается перевернуться на другой бок и не понимает, почему не может этого сделать. Я наклоняюсь, свечу фонариком ей в глаза, что очень, я знаю, болезненно. — Доброе утро, — говорю я, зажигаю ночник. Теперь я могу её нормально видеть. — Как тебе спалось? Натали узнаёт меня, резко дёргает руки и не может уже вырваться. Я добавляю: — Без меня? Кажется, она не верит, что наручники могут сковывать её движения. Она с таким сталкивается в первый раз. Пока Натали что-то пытается в панике сделать, я нахожу кресло и пододвигаю его прямо к кровати. Потом сажусь, закидываю ногу на ногу, поправляю полу пиджака и достаю её пистолет, поигрывая им в руках. Она стихает. — Так ты рада меня видеть? Хочешь снять наручники и опять попытаться ударить меня? Натали долго и хмуро молчит. Через некоторое время она поднимает голову, садится на постели и спрашивает точно так же, как и я: — А ты рада видеть меня? Я улыбаюсь. — Не знаю. Я ещё это не поняла. В зависимости от того, чем закончится наша встреча. Потому что каждый раз… она заканчивалась одним и тем же. — Ты тоже нанесла мне немало ранений. В голову. У меня было сотрясение. — Сотрясение — это нестрашно. У меня оно было. Никто не собирался его лечить. — Когда это было? Я неопределённо пожимаю плечами. — В тюрьме. В моей прошлой жизни. — Ты всё-таки была в тюрьме? — Это моя прошлая жизнь. Она ничего не значит. Или ты что-то хотела узнать о моём прошлом? Вы, люди, слишком много уделяете ему места в своей жизни… а я так не делаю. Потому что время делает нас сентиментальными. А я не сентиментальная. Я не могу позволить себе такую роскошь. Натали подогнула под себя ноги. Я скользнула взглядом по её узким лодыжкам. Потом по коленям, которые выглядывали из-под короткой ночнушки. Очень красивой, с тонкими лямочками и кружевным вырезом. И откуда только у неё взялся такой отменный вкус? — Я могу спросить, но… разве ты ответишь? — Не знаю. Я совсем не знаю себя. — Никита, ты уверена, что у тебя нет… никаких проблем? — вздохнула она. — Какого рода проблем? — С головой. Я задумчиво приставила ствол к виску и оперлась о него. — Хм, знаешь… память может меня подводить, но, кажется, от сотрясения мозга проблем особых не бывает. — Я не об этом. Проблем… с твоей психикой. — Спроси у моего психотерапевта, — кивнула я. — Могу дать тебе его телефон. И адрес. Он живёт не здесь, а в Тулоне. Это рядом с Марселем. Но если ты захочешь, я думаю, ты не найдёшь его… — Ты это сейчас серьёзно? У тебя есть психотерапевт? — Конечно. — Я удивилась тому, что удивлена Натали, не меньше. — У меня есть личные врачи, я часто езжу к ним, сдаю анализы по нескольку раз в год. Меня обязательно проверяют, выписывают необходимые лекарства. Если ты думала, что убивать людей и колесить по всему миру — это легко, то… ты очень сильно заблуждалась. — Я так сначала думала. А потом поняла, что за работа у тебя на самом деле. — И многое тебе поведал Тао Ванг? — Достаточно много. Но это не помогло тебя понять. Я кивнула. Многие вещи теперь прояснялись. — Надо было убить его. Я это когда-нибудь сделаю. — У него охрана. — Я знаю. Скажи, это хоть раз тебя останавливало? Натали замолкает. И я продолжаю: — Расскажи, что ты обо мне думаешь. Натали дёргает наручники. Они звенят. Я порой сомневаюсь в силе этих кусочков металла, но, оказывается, они многое готовы выдержать. — Ты пришла убить меня, Никита? Скажи правду. — Это что-то поменяет? — Да… — Я просто пришла повидать тебя, — говорю я и убираю пистолет от своего виска. — Я никогда не намеревалась делать с тобой… что-то такое. — Кроме последнего раза. — Возможно. — Я пожимаю плечами и улыбаюсь. — Я не знаю. — Тао Ванг сказал, что ты непредсказуема. Очень сложно угадать, говоришь ли ты правду или лжёшь. Очень убедительно… Это то, что ты умеешь делать в совершенстве — лгать и заставлять других людей верить тебе. Соблазнять и… просто втираться в чьё-то доверие. Даже к самым искушённым. Я одобрительно киваю. Я говорю ей жестом: продолжай. — Ты могла быть иногда невинной… а иногда нет. Ты с лёгкостью примеряешь маски, так что порой сомневаешься в том, настоящая ли ты сейчас или всё ещё продолжаешь играть. — Я не знаю, какая я на самом деле. — Маски слились с тобой, да? Я поджимаю губы и опять веду плечами. — Не знаю. Правда, Натали. — А ты всегда была искренней со мной? — Это допрос? — Я усмехаюсь. — У тебя есть некая полицейская жилка… Нет, конечно нет. Не всегда. — Я видела это. Но и мне порой тяжело отличать правду от лжи. Я не уверена, что всё это… — Она обводит взглядом комнату. — Правда. И что все твои советы, которые шли от сердца… Разве оно у тебя есть? Я улыбаюсь. — Хорошая интуиция, кэп. — Ты безжалостна. Ты жестока. Мне кажется, ты не отличаешь… границу жестокости и то, что за ней. Ты словно… отгородилась от людей. Выстроила эту защитную стену, толстую и непробиваемую. Неужели люди делали тебе столько зла? Причиняли боль? — Меня невозможно задеть, — говорю я. — И ты это знаешь. — А когда-то можно было. — Это было слишком давно. Я и не помню. Я всегда была такой. — Тебе нравится убивать? — Понятия не имею. Вопросы меня обычно раздражали. Я не люблю лишних вопросов. Но Натали можно и потерпеть немного — дать ей понять, где находится предел нашего дозволенного. И куда соваться не стоит. — А что доставляет тебе удовольствие? — Мастурбация и секс. Даже решить не могу, что больше. — Меня забавляет то, как на несколько секунд Натали отводит взгляд от моего лица. Это меня наталкивает на интересные мысли. — Я о другом спрашиваю. — На самом деле, мне нравится играть с тобой. Даже без секса это интересно. Хотя когда я мастурбирую, то иногда думаю о нас… Думаю о том, как ты в меня стреляешь, как твой нож проникает в меня. Я хорошо запомнила эти два раза. Натали смотрит на меня с широко распахнутыми глазами. — Ты никогда не думала о том, чтобы трахнуть меня? — спрашиваю я. Линия огня сместилась в мою пользу. Линия наводящих вопросов. Натали мотает головой: — Нет. — Помимо того, что я умею хорошо лгать, я отлично разбираюсь, когда лжёт мне человек, а когда нет. — Я хмыкаю. — Не лги. Твоя реакция на мои слова говорит за тебя. Можешь быть со мной откровенна. Другие люди пускай судят тебя. Я не буду. — Хорошо. Я поняла. — Так что, скажешь мне правду? Натали сглатывает и тяжело вздыхает. В её голосе почти что обречённость. И мне нравится, как быстро она сдаётся. У неё нет совершенно никаких шансов против меня. — Да… у меня были такие мысли. Пока я лежала в больнице, я ненавидела тебя. За то, что ты сделала со мной. За то, что ты разрушила мою жизнь. Я не могу устроиться на работу. Я не знаю, как ещё через месяц буду платить по счетам. У меня кредит, а я не могу работать даже… официанткой. Я все деньги отдала только на одно лечение. — Ничего, — говорю я, — ты справишься с этим. Продолжай. — А потом я вернулась домой. И мои дни стали… пустыми. Похожими друг на друга. Я считаю свои расходы, считаю, сколько у меня денег. Я думала даже над тем, чтобы продать свой дом. У меня… ничего не происходит, кроме этой пустоты, этой… этой… Натали пытается найти слова, и я помогаю: — Скуки. — Да, скуки. Мне пусто, мне одиноко. И я думала о тебе. Я думаю о тебе не переставая. Я думаю о тебе даже тогда, когда варю макароны. Гадаю, нравятся ли они тебе или… — Я не ем их. Я постоянно на диете, некоторые продукты исключены из моего рациона. — Я не могу удержаться от этого замечания. — Итак… Ты думаешь о том, что я ем, а через минуту думаешь, с кем я в данный момент трахаюсь? Натали разжимает губы: — Да… — Думаешь, это поможет тебе меня понять? — Я знаю, что это не так. Я задумчиво хмыкаю и кладу пистолет себе на колени, поглаживаю его пальцами. Натали внимательно за ними следит. Она почти не спускает с меня глаз. Я знаю, что её очень нервирует столь откровенная демонстрация силы. — А ты хотела когда-нибудь посмотреть на шрамы, которые ты мне оставила? — Да. Хотела. Я встаю, одновременно зажимаю пистолет в руке и подхожу к её кровати. Натали цепляется пальцами за изголовье и отстраняется. Я поворачиваюсь к лампе, а потом закатываю рубашку. Сначала она робеет, изучает меня со стороны. Это длится недолго. Удивление выдаёт её. Она звенит наручниками. — Можно… потрогать? — Обычно ты не спрашиваешь. Тогда она насколько хватает длины наручников протягивает руку и прикасается к моей кожи. Я помогаю ей. Она ведёт по моему животу, даже нажимает, словно думает, что иллюзия от этого рассеется. Будто что-то изменится. — Ты делала какую-то операцию? Разве это возможно? — Нет, — говорю я и опускаю рубашку. — Но со мной всё возможно. Ну так что? Знаешь, зачем я пришла? Она мотает головой. — А я знаю. Я сажусь на кровать, пододвигаюсь ближе. А потом беру одну её руку, разжимаю пальцы и вкладываю туда пистолет. — Всё ещё хочешь меня убить? Отомстить за смерть девочек, за смерть всех людей, что я убила? До тебя и после? Потому что раз ты уверена, что моя смерть что-то изменит… Я сама беру её за руку, заставляю положить палец на курок. — И если ты, конечно, уверена, что никого не пошлют на моё место и в мире воцарится мир. Нажимай. Я направляю пустое чёрное дуло себе в висок, наклоняюсь к ней, самым лицом, чтобы было удобнее стрелять. Натали вжимается в подушку. Я чувствую её дыхание на своих губах. Она всё ещё молчит. — Хочешь меня убить? Давай. Почему ты медлишь? Я не свожу с неё глаз. — Давай! Я ведь должна умереть! Ты мне так сказала. — Я не… — Натали, — говорю я. — Стреляй. Проходит мгновение, и я сама давлю на курок. Я чувствую, как она напрягает руку и пытается её отвести в сторону. Всё происходит очень быстро. И холостой щелчок, и то, как она жмурит глаза. Проходит ещё мгновение, два, три. Она поднимает веки. Я улыбаюсь. — Хорошо. Потом я встаю с кровати, достаю из кармана ключи от наручников и обойму, кидаю всё это на кровать, освобождаю руки. — Спокойной ночи, — говорю я. — Не клади пистолет под подушку, я не вернусь больше. Можешь жить… как жила. — Постой! Я переступаю уже с носка на пятку, когда она рвётся вперёд и звенит наручниками. — Не надо. — Что — не надо? — Не уходи. Пожалуйста. Никита! Я усмехаюсь и исчезаю в темноте, в дверном проёме. Пока я иду, я слышу звяканье наручников. Могу даже разобрать её смешное пыхтение. Но это напрасно. Вместо её двери в ванную — красная дверь. Панель управления внутри. Я умудряюсь вернуться раньше того, как Сорока проснётся. Но он всё равно увидит, что я включала ночью лифт. А ещё увидит точные координаты того места, где я была.