Ближе к солнцу

Юра презрительно фыркнул и отвернулся, всем своим видом показывая, что не собирается принимать участие в этом цирке. Ему хватило лишь одного взгляда на полупьяную Милу и пошатывавшегося Криса, которых сейчас объединяли только наличие ободка с кошачьими ушами и, пожалуй, уровень алкоголя в крови, чтобы понять, что ему вообще не выгодно попадаться на глаза тому, кто эти ободки всем нацеплял. Да хотя бы потому что фотки с этой псевдо-вечеринки уже давно гуляли по просторам интернета, и они же, кажется, успели запустить новый флешмоб. Плисецкий и без всяких флешмобов считался «русским тигрёнком» фигурного катания, и ему было предостаточно всяких кошачьих атрибутов, которые фанаты упорно пытались на него напялить. И вот прямо сейчас, в эту самую минуту, под аккомпанемент какой-то дурной слащавой попсы перед ним возвышался виновник этого кошачьего безумия, протягивавший к его блондинистой голове руки с ободком. Юра был готов отдать руку на отсечение, что виновник поддатый. Плисецкий покосился в сторону столов и, заметив там пьяного, до жути активного Кацуки со «знаком отличия» на голове, выдохнул сквозь зубы: — Убери руки, Никифоров. Я не собираюсь участвовать в этом дерьме. Руки Виктор не только не убрал, но ещё и протянул их ближе, почти касаясь чужой макушки. Юра мысленно похвалил себя, что успел уклониться. — Да ладно тебе, Юрио, — нараспев растягивая гласные, сказал Виктор, — Это всего лишь ушки, ничего такого! Ты же любишь кошек! Блондин снова отодвинулся от изящной руки. — Кошек люблю, — он мотнул головой, — А идиотские идеи — нет! Никифоров хмыкнул и, склонившись совсем близко, навис над парнем высоченной тушей. Да ну нет, Плисецкий никогда не согласится на такую хрень. Со стороны столов послышался звон бокалов и подозрительный писк Юри, и парень поднапрягся, с одной стороны желая узнать, что там успело случиться, с другой — не желая оставлять нависшего Виктора без присмотра даже на пару секунд. Юра уже приготовился было огрызнуться и с размаху треснуть несостоявшегося наставника по голове, чтобы тот наконец отстал и не мешал благочестивому фигуристу наслаждаться вечером, как вдруг почувствовал осторожное прикосновение к щеке и разом потерял весь свой запал, тут же позабыв о шуме сбоку. Секунды две он соображал, что это было, потом тело Никифорова склонилось к нему ещё ближе, и Юра зажмурился до светлых пятен перед глазами, уже ожидая чего-то совсем неправильного, но… — Есть! На макушке Плисецкого красовался злополучный ободок.